p align="left">В ходе прогностических исследований установлены перспективные соединения для создания трех классов отечественных люминофоров (низковольтные катодолюминофоры, люминофоры для ГИП и термолюминофоры для дозиметрии), которые не были включены в Задание. Установлено высокое качество отечественных люминофоров этих типов, соответствующее зарубежному уровню.

Выявлено принципиально новое направления исследований, которое в отечественной практике не разрабатывалось - синтез хемилюминесцентных композиций для создания хемилюминесцентных источников света.

Таким образом, результаты среднесрочных прогностических исследований в области люминофоров, проведенные в соответствии с предложенным алгоритмом, показали его жизнеспособность и способствовали развитию отечественных исследований в прогнозируемом периоде.

Список использованной литературы

1.А.В. Пилипенко. Инновационная активность российских предприятий: условия роста. М.: Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. 2003. 429 с.

2.В.М. Авербух, А.М. Бунин, И.В. Анфимова. Стандартизация работ по научно-техническому прогнозированию//Стандарты и качество.-1981.-№7.-С. 26-28.

3.В.М. Авербух, А.М. Бунин, И.Ф. Голубев. Об одном подходе к составлению задания на разработку научно-технического прогноза (на примере люминофоров)//В кн.: Всесоюзный научный симпозиум Комплексное прогнозирование развития науки и техники. Методы и модели прогнозирования развития науки и техники. - М.: 1980. -С. 1-4.

4.В.М. Авербух, Р.И. Михалева, В.В. Бутримович, В.В. Сурова Система отраслевых обзоров как информационная база прогнозирования и перспективного планирования//НТИ.- 1974, Сер.1, №7.- С.21-25.

5.Т.Я. Минаев. Информационное обслуживание на основе банков данных по стандартизации//НТИ.-1996-Сер.1.-№6.-С. 18.

6.В.М. Авербух. Основные положения и этапы создания банка данных по физико-химическим свойствам люминофоров. Сб. трудов ВНИИ люминофоров Исследования и свойства люминофоров и особо чистых веществ. Ставрополь.- 1984. -С.135-141.

7.В.М. Авербух, А.Т. Мерзляков. Основные принципы создания банка данных по физико-химическим свойствам люминофоров// В кн.: VI Всесоюзная конференция Использование вычислительных машин в спектроскопии молекул и химических исследованиях. Тезисы докладов. -Новосибирск. - 1983.- С.14-15.

8. Е.Г. Морозов, В.М. Авербух, И.М. Ратнер, Д.Р. Бернштейн, И.И. Марцоха. Реализация банка данных по люминофорам на персональном компьютере// Неорганические материалы. - 1993. -Т.29. №10.-С. 1332-1337.

9.В.М. Авербух. Комплексный подход к прогнозированию в научно-производственном объединении//Всесоюзная научно-практическая конференция Эффективность объединений и совершенствование хозрасчета. Пленарное заседание секции Проблемы совершенствования хозрасчета в объединениях. Тезисы докладов. -Л.: 1979.-С. 138-139.

10.В.В. Ивантер. Проблемы прогнозирования. М.: -2005.

11.С.М. Вишнев. Основы комплексного прогнозирования. М.: Прогресс. -1999.

12.И.В. Нанивская, В.Г. Андронова. Теория экономического прогнозирования Учебное пособие.Тюмень.-2000.- 98с.

13.. А.М. Бунин, В.В. Сурова., Л.Г. Кузнецова, В.М. Авербух. Исследовательские прогнозы развития мирового уровня люминесцентных материалов. Обзор. Люминофоры и особо чистые вещества .- М.: НИИТЭХИМ, 1980. - 52 с.

14.А.М. Бунин, В.В. Сурова, В.М. Авербух. Нормативные прогнозы развития промышленных люминофоров для цветного телевидения как следствие исследовательских прогнозов развития мирового уровня в этой области. В кн.: Тез. докл. ХХУ11 Всесоюзное совещание по люминесценции (кристаллофосфоры). Эзерниеке (Латвийская ССР), 13-16 мая 1980 г. -Рига.-1980. - С.253.

15.А.М. Бунин, В.М. Авербух, В.В. Сурова. Реализация прогнозов в области люминофоров на Х1 пятилетку. В кн. Синтез, свойства, исследования и технология люминофоров для отображения информации. Тезисы докладов.Ставрополь.-1982. - С.225.

ФОРМИРОВАНИЕ КОНЦЕПТА ИДЕНТИЧНОСТИ В ИСТОРИИ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ

Тарасенко А. В.
Становление проблематики идентичности происходило в области обще- и социально-психологических исследований личности. Широко понятие «идентичность» стало применяться не ранее середины XX века.

Эволюция проблемы идентичности от появления первых зачаточных теоретических форм до форм самостоятельного теоретического знания прослеживается в работах: классиков зарубежной и отечественной философии, психологии и социологии.

В области социальных наук дискуссии об идентичности приняли две основные формы: психодинамическую и социологическую. Психодинамическая теория восходит к Зигмунду Фрейду и его теории идентификации и рассматривает идентичность как существенную и неотъемлемую “составляющую”, находящуюся в тесной взаимосвязи и взаимодействии с другими психическими структурами: Я, Супер Эго, Ид. Идентичность выполняет ессенциальную и интегративную функцию в психике, являясь стержнем, который скрепляет и вокруг которого объединяется личность.

Впервые детально понятие идентичности было представлено в известной работе Э. Эриксона «Детство и общество» (1950), все дальнейшие исследователи данной проблематики, так или иначе, соотносились с его концепцией.

Эриксон понимал идентичность в целом как процесс «организации жизненного опыта в индивидуальное Я» (3, С. 8), что предполагало его динамику на протяжении всей жизни человека. По его мнению, идентичность - это чувство личностного тождества и исторической непрерывности.

Эриксон впервые создает структурированную модель идентичности, учитывающую персональные компоненты идентичности и влияние общественной среды. Исследователь использует понятие социальная идентичность как отражение внутренней солидарности человека с социальными, групповыми идеалами. Впервые американский психоаналитик вводит в сферу общественных наук понятие «кризис идентичности», показывает конфликт между становящейся личностью и консервативным «эго».

Идеи Эриксона о том, что идентичность - изменчива на протяжении жизни; идентичность не есть автономия, были восприняты во всех философских, психологических и социологических школах. Как совершенно справедливо указывает В. С. Малахов, американский ученый первым придал теории идентичности статус интердисциплинарного знания (1, С.44).

В социологическом русле широко понятие «идентичность» особую популярность завоевало в 1950-е годы в Северной Америке благодаря появлению книги «Одинокая толпа» Рисмена, в которой автор вводит в исследовательское поле феномен социального характера, пытается решить проблему соотношения личности и общества, индивидуального отчуждения и групповой идентификации.

Дальнейшее развитие социологической традиции теории идентичности связано с символическим интеракционизмом и проистекает из прагматической теории самости (self), разрабатывавшейся Уильямом Джемсом, Джорджем Гербертом Мидом и Чарльзом Хортоном Кули. Предметом рассмотрения символического интеракционизма стали способы построения идентичности и сам процесс идентификации, анализ структуры идентификации, зависимости идентификации от социального пространства и времени, системы социальных институтов.

Так для У. Джеймса идентичность - субъективное чувство соответствия себе, континуальность, созидательная власть, сопротивляемость «эго» по отношению к окружающему миру.

Дж. Мид определяет идентичность как способность человека воспринимать свое поведение и жизнь в качестве связанного и единого целого. Мид различает два типа идентичности: осознаваемая и неосознаваемая. Мид утверждал, что, с одной стороны, общество определяет идентичность индивида, задавая нормы, законы существования, с другой стороны, индивид сам задает собственное определение в выборе целей, ценностей (11).

Последователи Мида (Л. Краппман, Э. Гоффман, Г. Горфинкель) систематизировали идеи Мида и по-новому, оригинально исследовали ситуации межиндивидуальной коммуникации в микросоциологии, акцентируя внимание не разнообразии идентичностей и умении сохранять и управлять ими (политика идентичности).

Представлению о двух основных составляющих идентичности - персональной и социальной, их противоречия и функционирования в рамках одной личности посвящены работы Теджфела Г., Тернера Дж., Хогга M., Агеева B.C., Ядова В.А..

Изучение процессов установления социальной идентификации, т. е. идентификации человека с группой проходило в рамках когнитивистски ориентированных концепций.

Ведущим теоретиком проблемы социальной идентичности стал Г. Тэджфел (1982), который ввел понятия социальной категоризации, как системы ориентаций, создающую и определяющую конкретное место человека в обществе. Концептуальная позиция автора заключалась в идее существования определенного социально-поведенческого континуума, на одном полюсе которого локализованы формы межличностного взаимодействия, а на другом -- взаимодействие людей как представителей определенных общностей.

Для анализа закономерностей «переходов» с одного полюса социального поведения на другой один из последователей Тэджфела, Дж. Тэрнером, выводит основным постулатом своей теории возможность существования категоризации на трех разных уровнях, соответствующих общечеловеческой, социальной и личностной идентичности, при том, что между этими уровнями существует функциональный антагонизм, чем подчеркивает идею оппозиции личностной и социальной идентичности (14, С. 42-67).

В рамках теории самокатегоризации, большое внимание исследователей привлекало проблема дифференциации от других, относительно близких групп, проблема акцентирования групповых различий с целью достижения или сохранения (предпочтительно положительного) отличия своей группы или своей социальной идентичность (Теджфел Г., 1984; Книпперберг и Эллемерс, 1990).

Особое внимание уделяется категории внутригрупповой гомогенности - максимальной сходности членов группы между собой. Современные исследования показывают, что восприятие группы как гомогенной повышает социальное отличие группы и таким образом усиливает социальную идентичность ее членов (Саймон и Гамильтон, 1994). Интересна трактовка взаимоотношений личностной и социальной идентичности, предложенная Ж. Дешампом и Т. Девосом, утверждающая, что в глазах членов ингруппы собственная группа выглядит как менее гомогенная, чем аутгруппа (эффект аутогрупповой гомогенности). Чем сильнее идентификация с группой, тем более значима межличностная дифференциация внутри групп, чем более индивид идентифицирует себя с группой, тем более у него выражена тенденция воспринимать себя отличным от других членов группы - феномен «само-сверхконформности» (6, С. 1-12).

Теория самокатегоризации имплицитно опирается на представление об иерархичности категорий, в частности, в исследованиях Л. Чанте (1996) изучается взаимовлияние социальной идентичности, связанной с этносом или расой, и социальной идентичности, опирающейся на убеждения, в условиях, когда эти идентичности приходят в противоречие друг с другом. Например, работа С. Виддикомбе (1988) посвящена попытке построения иерархической системы на основе самокатегоризации. Указание на иерархическое построение социальной идентичности можно найти в работах В.А. Ядова (1995, 1993), Т.С. Барановой (1994) и ряде других.

В последнее время противопоставление социальной и личностной идентичности традиционное для теорий социальной идентичности и самокатегоризации подвергается критике. Так, Г. Бриквелл высказывает гипотезу о том, что личностная и социальная идентичности являются просто двумя полюсами в процессе развития личности (7, С. 180-201). Критично относятся к идее противопоставления личностной и социальной идентичности сторонники теории социальных репрезентаций С. Московичи, В. Дойс. В частности, последний утверждает, что личностная идентичность может рассматриваться как социальная репрезентация, а значит -- как организующий принцип индивидуальной позиции в системе символических взаимоотношений индивидов и групп (8, С. 13-25). В монографии Р. Дженкинса «Социальная идентичность», написанной в традиции процессуального интеракционизма автор утверждает, что индивидуальная уникальность и коллективная разделенность могут быть поняты как нечто очень близкое, если не то же самое, как две стороны одного и того же процесса (10).

Ролевая теория и социология знания явились предпосылкой возникновения теории референтной группы, которая развивалась Р. Мертоном и Т. Шибутани. В данной теории речь идет о том, что идентичность индивида складывается в результате его самоотнесения с коллективом, являющимся для данного индивида значимым.

Среди современных исследователей, обративших внимание на проблему идентичности, следует отметить: К. Поппера, определяющего самость как самосознающее сознание, оценивающее себя, корректирующее, творящее новые смыслы (4), выдающегося современного философа и социолога Ю. Хабермаса, который представлял «Я - идентичность» как совокупность личностной и социальной идентичностей (2, С. 7).

Одной из самых системных теорий идентичности в современной американской социальной мысли признана теория Р. Баумайстера, отслеживающая появление и развитие идентичности, и как реального социального явления, и как понятия. Исходным является утверждение, что, признавая человека субъектом не только социальной, но и собственной психической жизни, «мы можем выделить в структуре личности ту целостность, которую человек рассматривает как Я» (5, С. 18-19).

Проблема места идентичности в современной культуре представлена в работе известного британского социолога Антони Гидденса. «Модерн и самоидентичность», где идентичность и самоидентичность показаны как явления современной культуры посттрадиционного общества. Гидденс представляет структуру идентичности как двухполюсный континуум - с одной стороны, абсолютное приспособленчество (конформизм), с другой, замкнутость на себя. Между полюсами социолог выделяет различные уровни структуры. В целом, А. Гидденс является противником постструктуралистских и большинства постмодернистских теорий, предрекающих кризис способности современного человека обрести свою идентичность (9).

Как видим, сегодня концепт идентичности, при всем многообразии исследовательских подходов остается одним из самых спорных и актуальных в социологической науке. Проблема типологизации, структуры и уровней идентичности, взаимовлиянии различных социальных идентичностей остается до сих пор не достаточно изученным.

Список использованной литературы

1. Малахов В. С. Неудобства с идентичностью. //Вопросы философии. 1998 N2.

2. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М. ,1995.

3. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. -- М.: Издательская группа "Прогресс", 1996. -- 344 с.

4. Юлина Н. С. Философия К. Поппера мир предрасположенностей и активность самости. //Вопросы философии. 1995. N10.

5. Baumeister R. Identity. Cultural Change and Struggle for Self. N. Y., Oxford, 1986.

6. Deschamps J.-C., Devos T. Regarding the relationship between social identity and personal identity // Worchel S., Morales J.F., Paez D., Deschamps J. (eds). Social identity: International perspective. N.Y.: Sage Publ., 1998.

7. Breakwell G.M. Integrating paradigms, methodological implications // Breakwell G.M., Canter D.V. (eds). Empirical approaches to social representations. Oxford: Clarendon Press, 1993.

8. Doise W. Social representations in personal identity // Worchel S., Morales J.F., Paez D., De-schamps J. (eds). Social identity: International perspective. N.Y.: Sage Publ., 1998.

9. Giddens A. Modernity and Self-Identity. Stanford , 1991; См. Giddens A. The Constitution of Society. Cambridge, 1991

10. Jenkins R. Social identity. L.: Routledge, 1996.

11. Mead G. H. Mind, Self and Society, Chicago, 1976.

12. Moscovici S. Notes towards a description of social representation // Europ. J. Soc. Psychol. 1988. V. 18.

13. Tajfel H. Individuals and groups in social psychology // Brit. J. Soc. and Clin. Psychol. 1979.

14. Turner J.C. A self-categorization theory // Turner J.C. et al. (eds). Rediscovering the social group: A self-categorization theory. Oxford: Basil Black-well, 1987.

ДИСКРЕТНОСТЬ И ИНТЕРВАЛЬНОСТЬ В МЕХАНИЗМЕ ПОЗНАНИЯ

Канц Н.А

В научной литературе в последние десятилетия все больше интереса проявляется к факту дискретности в структуре и механизме познания (мышления. Чем детерминируется этот факт - объектом, или особенностями субъекта? Условиями познания, или социокультурными факторами? Какова диалектика прерывного и непрерывного в деятельности?
В процессах познания можно встретить самые различные "линии детерминации" квантовой природы эпистемических феноменов. Скачок в движении мысли, обуславливающий "творческое озарение" в момент открытия, своими корнями уходит в психологию творческого поиска. Совсем иначе мы будем объяснять такой перерыв постепенности в развитии такой формы знания (деятельности мышления) как появление проблемы. Причинами здесь могут быть и потребности производства, и новые экспериментальные данные, и новые культурные веяния. Вполне очевидно, что в контексте отражательно-истинных характеристик мышления наибольший интерес представляет собой тот случай дискретности, когда мы сталкиваемся с детерминацией со стороны объекта, ибо эта линия выводит нас на проблему выявления условий истинности, точности, однозначной применимости наших теорий, абстракций, моделей. В связи с этим возникает вопрос, какова гносеологическая природа "квантов" знания? Не существует ли известной корреляции между мерой истинности концептуальных образований и мерозадающими структурами природного и социального бытия? Не эти ли структуры предопределяют "пространство встречи" наших абстракций, образов и реальности? Ответы на подобные вопросы очень важны для понимания функционирования художественного творчества.
Если обратиться к фокусировке зрительного образа, то можно заметить следующее. В сущности "наведение на резкость" есть элементарная процедура, в которой фигурирует три основных элемента познавательной ситуации: объект, субъект и связывающий их информационный посредник. Установление связи между объектом и субъектом предполагает, что элементы познавательной ситуации так тонко подогнаны друг к другу, что образуют некоторую целостную систему. Гносеологическая сущность фокусировки в этом случае состоит в том, чтобы найти меру адекватности зрительного образа объекту в данных условиях. Чем задается эта мера?
Во-первых, природой самого объекта (его предметной выделенностью, его размерами, структурой и т.д.). Во-вторых, природой субъекта (наличием у него соответствующих органов чувств, а также формируемой социокультурными механизмами интерпретативной матрицы, обеспечивающей способность к узнаванию и истолковыванию). В-третьих, свойствами информационного посредника.

Каков гносеологический смысл меры адекватности? Прежде всего адекватность образа возникает здесь как интегральный эффект взаимодействия объекта и субъекта. Выявление меры адекватности абстракции имеет однозначную применимость. Мера адекватности абстракций оказывается, в конечном счете, скореллированной с мерозадающей структурой, в которую вписаны вещи и их взаимодействия.

Таким образом, не только в природе, но и на различных уровнях познания, можно выделить особый, интервальный тип дискретности, обуславливающий структуру знания в его основных гносеологических определениях - с точки зрения его истинности и точности, его адекватности и условий объективной применимости.

Каковы же объективные истоки интервальности в познании (мышлении)? Диалектика вещей создает диалектику идей, но при этом можно говорить о своеобразной дробности.

Обратимся к книге Мандельброта: "Пусть перед нами шарик десяти сантиметров в диаметре, представляющий собой моток толстых ниток одномиллиметровой толщины. Такой шарик в (скрытой форме) обладает несколькими различными эффективными размерностями. Для наблюдателя, размещенного достаточно далеко, такой шарик будет являться фигурой с нулевой размерностью, точкой.

Если смотреть на шарик с десятисантиметровым разрешением, то он превратится в трехмерный клубок ниток. С десяти сантиметров перед нами предстанет перепутанная смесь одномерных нитей, а с одной десятой сантиметра - каждая нить будет трехмерной колонной. С расстояния же одной сотой миллиметра мы увидим, что каждая колонна расщепляется на волокна и объект снова станет одномерным. ... Большинство объектов, напоминает наш клубок ниток: они демонстрируют последовательность различных эффективных размерностей. Но здесь добавляется существенно новый элемент: некие плохо определенные переходы между зонами хорошо определенных закономерностей. Эти зоны я интерпретирую как фрактальные зоны, внутри которых эффективная размерность больше топологической размерности"(1).

Таким образом, дробная размерность проявляется там, где наше зрительное восприятие утрачивает свою четкость и однозначность. Такая утрата при классическом подходе рассматривалась бы как помеха, которую следует устранить. При фрактальном же подходе она ставится во главу угла как условие адекватного восприятия мира. Действительно, наша способность восприятия и одновременно артикуляционные возможности оказываются здесь как бы в состоянии неустойчивости, нестабильности: одно четкое изображение уже ушло, а другое еще не пришло(2). И как раз эта неустойчивость обеспечивает адекватность описания данного феномена. Здесь фиксируется какой-то "сбой" в работе сознания, на который и указывает термин "фрактал", даже "по отношению к простейшему зрительному наблюдению мы можем предположить наличие ненаблюдаемого, которое располагается на границах между зонами отчетливости и как бы скрепляет последние, дает им возможность быть. Такого рода ненаблюдаемым пронизана вся наша сознательная деятельность"(3). Именно из этого вытекает объективное свойство мышления, которое автор обозначает как инерция мышления. Инерция мышления обеспечивает целостность восприятия, представления и мышления в момент когда "одно четкое изображение уже ушло, а другое еще не пришло".

Отмеченное выше позволяет сделать заключение, что интервальность в мышлении, в конечном счете, задается интервальной структурой реальности, хотя и не сводится полностью к ней. Принцип интервальности, обогащенный диалектическими положениями, приобретает специфически гносеологическое измерение. В этом качестве он служит в познании мероопределяющим принципом и своего рода методологическим регулятивом. Он позволяет в частности раскрыть основы абстрагирования. Сама возможность рационального постижения реальности посредством абстракций, связана с мысленным расчленением мира в соответствии с его мерозадающей структурой. Без объективно задаваемого интервала абстракций само абстрагирование представляется, по сути, онтологически бессодержательным, чисто психологическим процессом, выражающим субъективную деятельность, изменяющуюся от субъекта к субъекту (это механизм догматизма). В противоположность этому принцип интервальности заставляет видеть в абстрагировании рациональный процесс, имеющий принудительную логику для каждого разума.

Таким образом, дискретность отражения мира «отформатировала» мозг под интервальный стиль отражения и это является гносеологическим основанием трансформации образа и знака.

Список использованной литературы

1. Mandelbrot B. The fraktal geometry of nature. San Francisco, 1977, p. 7.

2.См.: Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. - 1991. - №6. - С.46-52.

3. Аршинов В.И., Свирский Я.И. Философия самоорганизации. Новые горизонты //Общественные науки и современность. - 1993. - № 3. - С.67.

К ПРОБЛЕМЕ СЕМАНТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ПОНЯТИЯ «ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ»

Гасумян В.И.

Вполне очевидно, что подойти к определению политической коммуникации можно как минимум с трех различных позиций: содержательной (семантической), функциональной (прагматической) и структурной (синтаксической, или формальной). Аналогичные три подхода (содержательный, функциональный и структурный) могут быть реализованы и при характеристике политических текстов.

А что это, собственно, такое - язык политики? Существует ли он как лингвистический феномен, и если да, то: как охарактеризовать его изнутри, в собственно лингвистических терминах? То, что обычно имеется в виду под «языком политики», в норме не выходит за рамки грамматических, да, в общем-то, и лексических норм соответствующих идиоэтнических языков - русского, английского, немецкого, французского, арабского и т.д. Уже достаточно беглое знакомство с исследованиями, библиографически помечаемыми посредством рубрикаторов и/или ключевых слов «политический язык», «политический дискурс», «политическая коммуникация», «политический текст», «язык и политика» и т.п., показывает, что основным их объектом являются, прежде всего, наиболее яркие примеры политически маркированного использования соответствующего идиоэтнического языка различными политически задаваемыми субъектами коммуникации. Утверждение о том, что политическая лингвистика должна пройти дескриптивистский этап и определить свой предмет по аналогии с идиоэтническим языком, имеет своим следствием предположение, в соответствии с которым в качестве основного предмета политической лингвистики должно быть в явном виде зафиксировано множество «языков» конкретных политических режимов, партий, блоков и прочих общественных институтов и, в пределе, индивидуальных политиков. Между тем, своеобразие этих языков лишь в очень малой степени определяется в терминах грамматики и лексики.

Из этого противоречия два выхода; в соответствии с первым из них, слово язык (равно как и его эквиваленты в других европейских языках) считается многозначным; соответственно, предпринимается очередное расчленение обыденного представления о языке и из него выделяется некоторая составляющая, которая и описывает интересующие нас черты своеобразия. При аналогичном расчленении обыденного понимания языка вводятся, среди прочего, термины «дискурс» и «дискурсные практики»; в случае же «политического языка» естественно говорить об идиополитическом дискурсе и идиополитических дискурсных практиках. Но приходится оговаривать, что термин «дискурс» при этом используется в одном из нескольких существующих пониманий - том, которое восходит в основном к идеям М. Фуко и в соответствии с которым под дискурсом понимаются «конкретные языковые практики, которые обеспечивают личностную идентичность, задают поле деятельности и устанавливают ее объекты и тематики». Другой выход из противоречия заключается в признании того, что язык, как говорится, «умнее человека», и если выражения типа «язык власти» или «язык политики» естественным языком допускаются. То, стало быть, план содержания слова язык просто шире соссюровского представления о языковой системе и включает в себя также, как минимум, тенденции в свободной сочетаемости и выборе альтернативных средств выражения, статистические закономерности, излюбленные тем или иным субъектом речи тематики и иные неструктурные факторы. Реально обоснование «политической лингвистики» предполагает учет, помимо прочего, некоторых идей из стилистики и теории подъязыков. Представление об идиополитическом дискурсе фиксирует предмет «политической лингвистики», но не дает прямого ответа на вопрос о том, в чем заключается его своеобразие и каким конкретно способом оно может изучаться. В этой связи введение принципа дополнительности лингвистического исследования представляется целесообразным. Он гласит, что в случае рассогласования онтологии и техники соотношение «лингвистического» и «дискурсного» начал в исследовании носит компенсаторный характер. Иными словами, находясь на удалении от «языкового полюса» можно либо изучать структурными средствами преимущественно дискурсные (не слишком строго идентифицируемые) феномены, либо, если же объектом исследования выступают относительно однозначно идентифицируемые лингвистические феномены, то их изучение в значительной мере сводится к анализу тенденций и вероятностей. Итак, идиополитический дискурс - это действительно форма, но понимаемая предельно широко - включая то, что называется формой содержания. Идиополитический дискурс - это не только особенности лингвистической структуры, но и количественные тенденции в их использовании, это тематика и количественные характеристики тематики. Это специфическая идеология, проявляющаяся в языковых формах, это, наконец, значительная часть того, что в традиционной филологии описывается понятием «стиль». Иными словами, это все то, что делает политический дискурс узнаваемым.

Современный российский политический дискурс - это, прежде всего, дискурс средств массовой информации, и публицисты ведущих СМИ - в большей степени творцы политического языка, чем большинство политиков. Один и тот же политический факт может пониматься совершенно по-разному различными людьми, и это совсем не означает, что один из них видит истину, а другой заблуждается: обе точки зрения одинаково имеют право на существование. Политическая коммуникация является тем более сильным средством влияния, чем это влияние, как правило, скрыто. Политические сообщения посвящены конкретным событиям, проблемам и решениям, часто они выглядят как констатация фактов, в действительности создавая определенное отношение к этим фактам и специфическое понимание смысла событий. Политическая коммуникация в значительной степени односторонний процесс. Как правило, сообщения исходят от лидера, в его руках находится «машина, производящая смыслы». Однако, «производство смыслов» в огромной мере зависит от уже существующего взгляда на вещи, а сообщения должны отвечать интересам публики.

Однако не только лидеры воздействуют на массы, но и последователи имеют - правда в меньшей степени - средства влияния на лидеров. Последователи могут по-разному реагировать на действия лидера. Они могут включиться в процесс политической коммуникации, высказываясь за или против лидера. Могут совершать действия в соответствии с волей лидера или игнорируя его. И все же самым мощным средством воздействия, придающим смысл всем действиям выборных лидеров, является голосование.

Процесс взаимодействия лидеров и последователей динамичен и практически бесконечен. Лидер постоянно должен завоевывать свою лидерскую позицию и симпатии своих последователей. Последователи корректируют свое отношение к данному лидеру или выбирают новых лидеров. Лидер, пытающийся завоевать и сохранить своих последователей и официальный пост, обречен на непрекращающуюся работу по утверждению своей власти. Однако чтобы добиться успеха, он может опереться на разнообразный арсенал средств, выбрать различные методы и стратегии влияния. Необходимо помнить, что в сегодняшней политической жизни самым мощным и надежным средством воздействия политика на публику является коммуникация. С ее помощью политик не только передает свои мысли и чувства, но и конструирует свой образ и даже создает специфическую политическую реальность.

В зависимости от того, кто и для кого создает тексты, целесообразно различать следующие разновидности (уровни, подсферы), относящиеся к ядру политической коммуникации:

§ Аппаратная (служебная, внутренняя, бюрократическая) политическая коммуникация, ориентированная на общение внутри государственных или общественных структур. Такая коммуникация предназначена только "для посвященных", формальным признаком соответствующих текстов нередко служат грифы "Секретно", "Для служебного пользования". Несанкционированная "утечка" такой информации может служить причиной служебного расследования.

§ Политическая коммуникация в публичной политической деятельности. Подобная коммуникация является формой осуществления профессиональной и общественной деятельности политических лидеров и активистов; в качестве адресата здесь выступают самые разнообразные слои населения. Наиболее яркие примеры такой деятельности - это предвыборная агитация, парламентские дебаты (особенно если депутат надеется, что его выступление станет известно избирателям), официальные выступления руководителей государства и его структур, рассчитанные на массовую аудиторию.

§ Политическая коммуникация, осуществляемая журналистами и при посредстве журналистов. Такая коммуникация также рассчитана на массовую аудиторию; примерами могут служить интервью, аналитическая статья в газете, написанная журналистом, политологом или политиком (часто при помощи специалиста по СМИ). Журналисты в рассматриваемом случае привлекают внимание аудитории к проблеме, предлагают пути ее решения, сообщают об отношении к ней политических организаций и их лидеров, помогают политикам в осуществлении их целей. Политически неактивные граждане воспринимают политическую информацию преимущественно в том виде, в каком она предстает в СМИ.

§ Политическая речевая деятельность "рядовых" граждан (непрофессионалов в области политической коммуникации), которые участвуют в митингах, собраниях, демонстрациях. Такие коммуниканты обычно воспринимаются как своего рода представители "народа", избирателей, "трудящихся" или каких-то групп граждан, связанных профессией, возрастом, местом проживания и др.

СИЛОГИСТИКА САРМАТОВ

Васильченко В. А.

Факты - упрямая вещь. По-хорошему они не понимают.
И. А. Белобычков «Свято-Русские Шведы»

Ученый, не сделавший открытия, подобен вдове, никогда не выходившей замуж.

Он же в разговоре

В 2008 году в центре города Новочеркасск, столицы Донского казачества, при строительстве водопровода был раскопан курган Кривая могила, разграбленное сарматское царское захоронение. Экспедиция под руководством профессора И. А. Белобычкова в остатках тризны под насыпью кургана обнаружила множество золотых и серебряных вещей, названных «Кривым кладом». Клад был представлен замечательными изделиями сарматских и греческих мастеров, воплотивших все характерные черты сарматского искусства - звериный стиль, полихромные вставки из драгоценных и полудрагоценных камней и стекла.

Однако наибольшее удивление вызвала находка каменных плит с выбитыми на них загадочными знаками, образованными крестообразными и волнообразными бороздками. Плиты были исследованы одним из крупнейших отечественных сарматоведов В. А. Дивым, автором нашумевшей в свое время работы «Перуновы руны». В. А. Дивый явственно разглядел в этих начертаниях рунические письмена. Полученные им сенсационные результаты, подтвержденные, кстати, параллельно работавшим над этой же проблемой Х. Л. Осберхом (см. его монографию «В кругу рун», 3, с. 99 - 186) вызвали настоящий шок в научном мире. Оказалось, что сарматские руны посвящены изложению специальной логической теории - силлогистики. И это за триста лет до Аристотеля!

Дальнейшие исследования привели к еще более поразительным открытиям. Силлогистика сарматов существенно отличается от аристотелевской. Специфика ее построений находится под дедуктивным патронажем исходных определений и постулатов, реконструкции которых (с использованием, разумеется, современной символики) дали следующие результаты.

Силлогистика сарматов построена на отношениях между тремя видами простых суждений: общеутвердительным (ASP - Все S, и только S есть P), частноутвердительным (ISP - Некоторые S, и только S есть P) и частноотрицательным (OSP - Некоторые S, и только S не есть P). Значения этих суждений определяются по таблице:

Схемы	ASP ISP OSP
	И И Л
	Л Л И
	Л И И
U	Л И Л

Здесь S и P - непустые субъект и предикат простого суждения, И - истина, Л - ложь, U - универсальное множество.

Очевидно, силлогистика сарматов рассматривает характеристики так называемых выделяющих суждений (их логический статус, заметим попутно, не вполне ясен и в современной теории), то есть суждений, в которых объем предиката принадлежит или не принадлежит только объему субъекта. Начальное размежевание суждений на выделяющие и невыделяющие проводит борозды дихотомий через всю структуру традиционной силлогистики. Оказывается, например, что термины выделяющих суждений могут быть в принципе и универсальными. В противном случае выделение частноотрицательного суждения (Некоторые S, и только S не есть P ) потеряло бы смысл. Например, суждение “Некоторые реки, и только реки не имеют широкого устья” способно быть истинным тогда, когда универсум рассуждения не содержит иных “предметов” помимо “рек” и “вещей, обладающих широким устьем”.

С другой стороны, в силлогистике сарматов нет общеотрицательных суждений. Очевидно, что общеотрицательное выделяющее суждение (Ни одно S, и только S не есть P) является истинным только на схеме “противоречие”. По мнению сарматов, такое суждение по смыслу соответствует конъюнкции суждений “Ни одно S не есть P” и “Всякое не-P есть S” и, следовательно, вводит отрицательный термин, на употребление которых существовал мистический запрет. Происхождение данного табу подробно объяснено В. А. Дивым (2, с. 666).

В силлогистике сарматов сохраняются оба закона тождества для одного термина (APP и IPP), однако непосредственных умозаключений остается всего шесть видов: три силлогистических закона тождества, закон подчинения для общеутвердительного и частноутвердительного суждений и два закона обращения общеутвердительного суждения. Последнее может обращаться как в общеутвердительное, так и в частноутвердительное суждение. Зато выделяющее частноутвердительное суждение не обращается, хотя, казалось бы, суждение вида “Некоторые S, и только S есть P” должно давать заключение “Все P есть S”. Но это ошибка, так как в силлогистике сарматов общеутвердительное суждение на схеме “подчинение” является ложным. Например, суждение “Некоторые бесы, и только бесы тужат” не может быть обращено в суждение “Всякий тужащий есть бес”, так как данное суждение невыделяющее.

Простой категорический силлогизм дает семнадцать правильных модусов:

1-я фигура 2-я фигура 3-я фигура 4-я фигура

AAA AAA AAA AAA

AAI AAI AAI AAI

AII AII IAI

AOO AOO OAO

IAI

III

OAO

Интересно, что вторая, третья и четвертая фигуры не дают ни одного нового модуса по сравнению с модусами первой фигуры. Так как каждый из модусов второй, третьей и четвертой фигур обязательно содержит в качестве одной из посылок общеутвердительное суждение, все они легко сводятся к модусам первой фигуры с помощью законов обращения для общеутвердительного суждения и некоторых правил логики высказываний. Например, модус AII второй фигуры преобразуется в модус AII первой фигуры следующим образом:

1. APM > (ISM > ISP) - модус AII второй фигуры.

2. AMP > APM - правило обращения общеутвердительных суждений.

3. (x > y) > ((y > z) > (x > z)) - правило транзитивности импликации.

4. (AMP > APM) > ((APM > (ISM > ISP)) > (AMP > (ISM > ISP))) - получается из 3. путем подстановки AMP вместо x, APM вместо y и ISM > ISP вместо z.

5. (APM > (ISM > ISP)) > (AMP > (ISM > ISP)) - получается из 2., 4. и modus ponens логики высказываний.

6. AMP > (ISM > ISP) - получается из 1., 5. и modus ponens логики высказываний. Это и есть модус AII первой фигуры. Здесь “>” является символом материальной импликации.

Многие правила простого категорического силлогизма традиционной логики совпадают с таковыми же для силлогистики сарматов. Исключение - запрет делать вывод из двух частных посылок (модус первой фигуры III). Действительно, рассуждение

Некоторые сарматы, и только сарматы являются храбрецами

Некоторые русские, и только русские есть сарматы

Следовательно, некоторые русские, и только русские - храбрецы очевидно корректно.

В целом же силлогистика сарматов остается еще малоизученной и ждет своего исследователя.

Интересно, что на каждой из плит, содержащих сарматские руны, была обнаружена загадочная надпись «шикук мав». По мнению В. А. Дивого, «шикук» является отглагольным существительным от «чикать», т. е. «бить», образованным с помощью суффикса «ак/ук» (ср. «дурить» - «дурак»). В. А. Дивый категорически отверг сближение с др.-русск. «шега» как невозможное (2, с. 77). Что же касается слова «мав», то оно, очевидно, близко к русскому «навь» как обозначению потустороннего мира. Таким образом, надпись предупреждает о присутствии грозного духа, стоящего на страже секретов кургана. Настоящий ученый, думается, все же дерзнет сорвать покров с тайн сарматской силлогистики.

Список использованной литературы

1. Белобычков И. А. Свято-Русские Шведы. - Крестовск: ООО «Пал», 2008

2. Дивый В. А. Перуновы руны. - М.: Издательский Дом «Намбо», 2000

3. Осберх Х. Л. В кругу рун. - СПб.: «Манки Бизнесс», 1977

ФИЛОСОФИЯ ЙОГИ: ОБРЕТЕНИЕ ГАРМОНИИ

Аникеева Е. В.

Введение

В современном мире, где царят отсутствие четких жизненных принципов, погоня за материальными ценностями и моральная распущенность, непросто выжить. Напряженный режим труда и стрессы приводят миллионы людей в состояние агрессии, тревоги и хронической усталости. Не находящие покоя ни на работе, ни в кругу семьи люди ищут способы, позволяющие обрести внутреннюю гармонию. Фитнес-центры и спортивные секции предлагают различные программы по релаксации и одновременному укреплению здоровья с целью физического и духовного оздоровления.

Йога является одной из наиболее популярных и доступных тренировок, помогающих избавиться от многих проблем и недугов. В то же время, подавляющее большинство воспринимает йогу лишь как систему физического воспитания, забывая о ее духовном содержании. Но так было не всегда. Роль философской составляющей йоги бесценна, поскольку в процессе преодоления пути навстречу освобождению от страдания человек находит смысл своего существования. Почему же столь глубокая и содержательная часть йоги скрыта от большинства людей? В чем причина обывательского к ней отношения? Ведь в итоге это отношение низводит величайшую по смыслу философскую систему до комплекса физических упражнений. По мнению автора, в начале XX века культ «практической йоги» как внешней ее формы затмил собой «духовную йогу» как внутреннее содержание. Автор считает, что в решении проблемы возрождения духовного мира человека философия йоги может сыграть важную роль. Для реализации этой возможности современному человеку необходимо проделать серьезную работу по выявлению и освоению духовного богатства древнейшего философского учения йоги.

Духовное содержание йоги

Изначально йога представляла собой учение о духовном самосовершенствовании человека. По преданиям, оно появилось еще во времена арийской цивилизации и позднее трансформировалось в самостоятельную философскую систему. Философия, сложившаяся на основе йоги, заостряет свое внимание на практических методах очищения и сосредоточения для понимания отличия Я от тела и ума и, вместе с тем, для достижения освобождения. Освобождение от страданий материального мира возможно, и стремление к нему есть наивысшая из возможных целей существования, считают йогины. Достижение данного состояния, при котором раскрывается и удерживается истинное Я, приводит к полному духовному перерождению человека, создающему вокруг себя пространство Истины.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9