Учебное пособие: Философия и методология науки

В связи со всем этим важнейшей добродетелью ученого, на­ряду со стремлением к объективности-справедливости являет­ся самокритика. Ученый лишь тогда может достичь реального, а не номинального успеха, когда он придирчиво проверяет и правильность собственных рассуждений, и корректность соб­ственного общения внутри профессионального сообщества.

Помимо объективности-справедливости и самокритично­сти ученому очень нужны такие тесно связанные между собой добродетели, как честность и порядочность. Честность прояв­ляется прежде всего в том, что ученый, сделавший открытие или изобретение, не скрывает его от своих коллегг, не утаива­ет также тех следствий, которые, по его разумению, могут про­истекать из подобного открытия. Подлинный исследователь продумывает до конца все выводы из собственной теории, все практические результаты, которые ее применение может за собой повлечь.

Утаивание открытия или изобретения может происходить по меньше мере по двум причинам. Первая - когда секрет из открытия делает не ученый, а тот, кто его нанял или поручил ему и финансировал данные эксперименты. Государство, спецслужбы, военное ведомство строго следят за неразглаше­нием научных прорывов, которые связаны с обороноспособ­ностью страны, ее вооружением. В этом случае добродетель честности чаще всего оказывается под ударом, плата за нее че­ресчур велика, и ученые хранят секреты до тех пор, пока им не дается официальное разрешение на их огласку. В редких слу­чаях, если опасность для людей от сделанного открытия слиш­ком серьезна, ученые-смельчаки рискуют собственной жиз­нью, стремясь довести до сведения коллег и прессы то, что дол­жно было остаться запертым в стенах секретных лабораторий.

Вторая причина сокрытия каких-либо важных фактов и концепций состоит в том, что исследователь приходит к вы­водам, в корне противоречащим сложившимся представлени­ям. Он явился в мир со своим открытием рано, он опасается, что его не поймут и он станет изгоем. В этом случае выбор полностью за самим автором новых идей или выводов. Ему никто не указ, он сам решает, быть ли белой вороной и возму­тителем спокойствия, принять ли на себя все критические удары и насмешки или остаться «рядовым-передовым», ожи­дая, что кто-нибудь другой, более смелый, прорвет кордоны старых представлений и вызовет огонь на себя. Впрочем, воз­можно, что вместе с критическим огнем явятся и слава, при­знание, успех. Но для этого нужна смелость. Смелость -одна из добродетелей истинного ученого.

Порядочность человека науки тесно связана с объективностью и честностью. Порядочность выражается здесь в том, что подлинный ученый никогда не станет присваивать себе чужие открытия, воровать чужие идеи, приписываться непонятным «довеском» к фундаментальным трудам собственных учени­ков. Библейский запрет «Не кради!» полностью распространя­ется на сферу науки, недаром самым большим позором здесь считается плагиат - дословное списывание чужого текста.

Конечно, в науке идеи нередко витают в воздухе, и одни и те же открытия могут совершаться параллельно в разных науч­ных учреждениях, в разных странах и на разных континентах. Но в таком случае идеи будут все же выражены в разной фор­ме, их изложение будет иметь индивидуальное лицо, что и до­кажет самостоятельность и самобытность каждого крупного теоретика и каждого научного коллектива. Это важно для уче­ного-творца, для моральной обстановки в исследовательском учреждении, для открытого и уважительного общения с коллегами. А науке как социальному институту, в общем-то, без­различно, кто сделал открытие или изобретение - Иванов, Петров или Сидоров. Объективное знание как таковое не тре­бует для своего усвоения и применения постоянного присут­ствия личного облика исследователя-творца, его характера, его души.

Порядочность современного ученого проявляется в его отношениях с творческим научным коллективом. Крупные исследо­вания и конструкторские работы не проводятся в наши дни одиночками, закрывшимися в «башне из слоновой кости». Любой более или менее продолжительный эксперимент пред­полагает участие десятков и сотен людей, их дружную, сла­женную, целеустремленную работу. Конечно, как говорят, числа ноль скопом не придумаешь, но приложение любых «придумок» к живой жизни требует взаимодействия многих участников. В иерархическом строении коллектива есть руко­водители и руководимые, те, кто генерирует новые идеи, и те, кто их разрабатывает и воплощает. Поэтому очень важно, что­бы в коллективе был благоприятный психологический климат, чтобы его члены не обижали друг друга и не старались припи­сать коллективные достижения каждый себе, в то время как провалы - другим. Крупный ученый, лидер, руководитель в свою очередь ведет себя нравственно и действует продуктив­но лишь тогда, когда отдает должное усилиям своих сотрудни­ков, не умаляя ничьих заслуг и не делая никого козлом отпу­щения. В сущности нравственные проблемы научного коллек­тива таковы, как проблемы любого коллектива, занятого сложной деятельностью, и здесь мы можем остановиться в об­суждении темы внутрипрофессионального научного общения.

Третья важная сфера проблем, касающихся науки и нравственности, это проблемы, с одной стороны, взаимодействия науки с сопредельными областями знания, а с другой - вза­имодействия теории с экспериментальной областью в самой науке, где совершается выход за пределы теории - в жизнь.

Вначале - о соотношении науки и других форм духовного освоения мира. Вернее, о том, как ученые соотносятся в своем сознании с этими другими формами. А соотношение это не всегда пронизано добротой, благожелательностью и стремле­нием к взаимопониманию. Ученый - это профессионал, спе­циалист, и как не вспомнить старую шутку: «специалист по­добен флюсу». Ученые, особенно представляющие точные науки, в своем отношении ко всему иному (не научному, не­ученому) нередко бывают высокомерны и чванны, проявля­ют гордыню. Последняя же есть не что иное, как смертный грех, т. е. качество чрезвычайно скверное, заставляющее чело­века видеть мир через кривое стекло. Гордыня - это несораз­мерно раздувшаяся гордость, которая восхваляет саму себя, порицая и презирая все, что не есть она сама. Рассуждения строятся примерно так: «Мы - ученые (математики, физики, химики), мы владеем секретами устройства мира, мы мыслим точно, наши открытия приносят весомые плоды в виде голо­вокружительной техники, от которой нынче все зависят, по­этому мы - элита, и никто по своим достоинствам с нами не сравнится».

При этом достается не только представителям искусства (этот конфликт когда-то вылился в нашей стране в дискуссию между «физиками и лириками»), но и собратьям-гуманитари­ям, дисциплины которых расцениваются как «болтовня*. Впрочем, действительно талантливым и масштабным ученым подобный порок гордыни не присущ. Многие из них прекрас­но осознают и понимают важность для человека не только му­зыки или изобразительного искусства, но и литературы, исто­рии, философии - всей совокупности гуманитарного знания.

Очень интересен вопрос о соотношении науки и эзотерического знания (о чем также выше подробно шла речь). Эзотерика (тайноведение) пришла к современному человеку из глуби­ны веков, когда она считалась «священной наукой». В ней есть немало идей об устройстве мира и судьбах человека, которые могут быть востребованы сегодня, хотя и в иной терминоло­гии, в иной понятийной сетке. Целый ряд современных уче­ных усмотрели прелюбопытные параллели между передо­вой физикой и древним знанием, увидели в истории фило­софии развертывание эзотерической мысли (Ф. Капра, В. Налимов), в экспериментах проверили характеристики эзо­терического опыта (С. Гроф), изучают эффекты, всегда счи­тавшиеся оккультными, в лабораторных условиях (П. П. Гаряев, В. П. Казначеев и др.).

Научная этика велит ученым, не связанным с эзотеричес­кой парадигмой, относиться к этому виду миропонимания с достаточным уважением. Можно не принимать смыкания эзотерики и науки, но записывать всех занятых изучением нетривиальных феноменов в шарлатаны тоже не стоит. Нрав­ственность ученого оказывается в подобных вопросах связа­на с его открытостью к новому, непонятному, необъясненно­му, с его умением разумно осмысливать шокирующие факты, которые не могут быть вписаны в привычный образ мира. Лучше, когда противостояние «подлинные ученые - ученые-мракобесы», «догматики - пионеры познания» не возникает в острой форме, ведущей к взаимному шельмованию и ярлы­кам. Для науки вполне подходит лозунг мультипликационного кота Леопольда «Ребята, давайте жить дружно!»

Научная этика в огромной степени связана с таким пластом исследований, как эксперимент, который есть не что иное, как проверка теоретической гипотезы на практике, ее всесторон­нее испытание с варьированием условий. Эксперименты ис­ходно проводились в естественных науках, изучающих при­родные процессы. Активное экспериментирование начинает­ся в Новое время, когда идет общий процесс рационализации и десакрализации действительности.

Научный эксперимент предполагает в своем изначальном варианте, что субъект-экспериментатор воздействует на объект - природное нечто, не обладающее качествами субъек­тивности. Камень, дерево, металл не могут откликнуться, ото­зваться, вступить с исследователем в диалог Они безропотно переносят любое воздействие, сопротивляясь лишь пассивно, самим фактом своего существования. Чтобы упорно экспери­ментировать, надо быть уверенным, что у субстанций нет ощу­щений, подобных человеческим, что стихали - дущи стихий - это только сказка. Иначе говоря, научный эксперимент как бы по определению выносится за пределы нравственности.

Широкомасштабное экспериментирование над природой в XX в., массированное воздействие техники и разнообразных технологий, ядерные испытания, отравление земли, воздуха и воды химическими отходами продолжают линию атаки на «бездушную природу», и практика эта все более приводит к нарушению экологического баланса и угрозе жизни человече­ства. Поэтому здесь обнаруживается выраженный нравственный мотив: не щадить природу – значит не щадить человека. С возникновением этого нравственного мотива возрождаются и древние, давно забытые и осмеянные представления о том, что земля - живое существо, огромный сложный организм, обладающий особым типом разума. А если это так, то нрав­ственный критерий приложим к любому эксперименту. Грубое вмешательство доставляет планете боль, и продолжение ис­пытаний вполне можно числить по ведомству зла.

Еще более остро стоит вопрос об экспериментах на живот­ных. Известно, что знаменитой павловской собаке даже по­ставлен памятник. Действительно, и лекарства, и отравляю­щие вещества испытывают на животных: кроликах, крысах, лабораторных мышах. На них же проверяют протекание боле­вого шока, рост опухолей и множество других вещей. Эти экс­перименты выглядят полезными и моральными, только если мы абстрагируемся от страданий, которые испытывают ни в чем не повинные существа, попавшие в руки экспериментато­ров, вполне напоминающих палачей. Исследователи утверждают, что без такого рода опытов нельзя будет помочь человеку, но как бы то ни было, в представление о доброте и нравственнос­ти подобные действия никак не вписываются. Возможно, что с дальнейшим развитием компьютерной техники придет пора, когда люди откажутся от мучительства по отношению к «бра­тьям меньшим» и будут исследовать необходимые процес­сы в рамках информационного моделирования.

Еще более тесно научное экспериментирование оказывается связано с нравственностью, когда речь идет о людях. Было бы наивно думать, что на них не экспериментируют. Однако даже если не брать опыты на заключенных, которые проводились в фашистских концлагерях и порой негласно проводятся в тюрьмах, то поле экспериментирования с объектом «человек» оказывается все равно чрезвычайно велико. Мы не оговори­лись. Когда человек подвергается эксперименту, он становит­ся объектом - как камень, как металл, как лабораторная мышь. Его рассматривают как инертное пассивное начало, которым можно манипулировать, которое не в силах проявить свою субъективность: характер, волю, протест.

Где же в науке мы видим подобное отношение к человеку? Как ни странно, в психологии. Разумеется, психологи не хотят причинить зла участникам своих экспериментов, но, ставя их в положение манипулируемых, обманываемых, разоблачаемых, они вольно или невольно низводят их до уровня лабораторных крыс. В особенности опасными оказываются эксперименты, связанные с межличностными отношениями и самооценкой индивида, его представлением о собственной личности. Игро­вая ситуация, созданная в эксперименте, искусственно орга­низованное столкновение воль и характеров способны повре­дить «образу я» и «я-концепции» человека, породить в нем комплексы, вызвать озлобление и недоверие к миру. Психоло­гические эксперименты никогда не оказываются до конца «чистыми», так как в них изменяются обе участвующие сторо­ны - и экспериментатор, и его «подопытные». Именно поэто­му к экспериментам в психологии должны применяться особо строгие моральные критерии, а сам процесс экспериментирования требует точности и тонкости построения, использования косвенных форм выяснения истины.

Не менее, а может быть, и более опасными в силу своего размаха являются социальные эксперименты. Собственно, такое историческое событие, как большевистская революция 1917 г в нашей стране, тоже может быть рассмотрено как своего рода исторический эксперимент: попытка проверить ленинский вариант марксовой гипотезы о социалистической революции, В. И. Ленин исходил из теоретической концепции К. Марк­са, он внес в нее существенные коррективы и в подвернув­шейся ситуации попытался осуществить план мировой рево­люции. Но поскольку эксперимент с мировой революцией не удался, пришлось прибегнуть к ряду новых экономических и социальных экспериментов, первым из которых после граж­данской войны был НЭП. Дальнейшую историю мы знаем и можем утверждать, что проверки теоретических конструкций на целых государствах и поколениях людей стоят этим людям и государствам очень дорого. Аналогичным по размаху и не­гативным последствиям экспериментом явилась попытка применять в современной России принципы крайнего рыноч­ного либерализма.

Даже локальные экономические и организационные эксперименты, проводимые, казалось бы, без фундамен­тальных потрясений и протекающие под контролем власти, все равно зачастую приносят огромные трудности тем, кто живет на «подопытных территориях»: они попадают в не­удобное, необычное положение, начинают временно жить по другим правилам, чем вся остальная страна, в связи с чем без контроля с их собственной стороны меняется их по­вседневная жизнь, а порой и судьба. Именно поэтому при проведении любых социальных экспериментов и ученые, и организующие данный опыт власти, должны помнить о моральной стороне происходящего, о своей ответственности перед населением.

Конечно, теория, прежде всего социальная, тоже может быть нравственной или безнравственной, однако истинный моральный смысл она приобретает именно тогда, когда путем эксперимента внедряется в жизнь.

§ 3. Пределы научности в жизни и истории

Наука - один из инструментов освоения мира человеком, именно «один из...», один из многих. Тем не менее, возникнув на рубеже европейского Возрождения и Нового времени, она вскоре становится идеалом миропонимания и на многие годы - «законодательницей мод» в познавательном процессе «С наукой по жизни! Науке нет преград! Наука может все!» Эти и другие подобные им лозунги считались и по сей день считаются образцом передовых взглядов, они свидетельству­ют, что тот, кто их произносит, - сторонник разума, активный участник прогресса и вообще хороший человек...

Дело, видимо, однако, не в том, чтобы просто славосло­вить науку Подлинная разумность состоит скорее в стремле­нии понять ее задачи, возможности и границы. Если же мы не будем видеть этих границ, то пошлем науку в поход на совсем чуждую для нее территорию, заставим ее сражаться в ненуж­ных ей войнах, где она заведомо обречена на поражение. По­этому лучше выявить те моменты, которые кладут предел ра­ционально-теоретическому знанию вообще, и науке в частно­сти, не позволяют ей давать адекватное знание и служить руководством к действию.

Первая сфера, перед которой современная нам наука оказы­вается бессильна, это исторический процесс - эмпирическое движение жизни стран и народов во всем их многообразии. До сегодняшнего дня никому не удалось с точностью и достоверно­стью открыть некие «законы истории», подобные тем, которые открыты физикой и химией относительно мира неодушевлен­ных предметов. Да, существует могучая марксова концепция, но наряду с ней есть идеи Шпенглера и Тойнби, а также историко-технократические взгляды, рисующие исторический процесс в других терминах и с несколько иной перспективой. К тому же то или иное «рисование» хода истории, набрасывание ее портрета отнюдь не означает, что открыты - как положено в науке - законы - устойчивые, повторяющиеся связи, имеющие для данно­го класса объектов всеобщий и универсальный характер. Когда идеи о смене формаций или представления о производительных силах и производственных отношениях начинают применяться к пониманию конкретной жизни, оказывается, что в жизни все не так, и трудно найти даже один внятный пример, полностью соответствующей теории. Ссылка на «стохастичность» соци­альных законов только больше запутывает дело. Статика обще­ственной жизни с немалой степенью приблизительности еще может быть выражена «научно», но там, где речь идет о динами­ке, вступает в силу скорее наукообразие.

Еще более сложную картину мы видим, когда речь заходит о «жизни по науке». Мир «по науке» не живет, а живет он как Бог на душу положит. Реальная практическая история движет­ся на ощупь, словно вслепую, поспешая и останавливаясь, спотыкаясь и падая. Иногда двигаясь кругами. Да, в социаль­ной практике развитых западных стран широко участвуют на­учно-теоретические разработки, но они касаются совершен­но конкретных сфер повседневной жизни: экономики, ситу­ативной социальной политики, общественного мнения и т. п. Запад в совершенном согласии с идеями К. Поппера, раскри­тиковавшего марксизм за утопическое прогнозирование, идет вперед мелкими шажками, думает о сегодняшнем дне куда больше, чем о послезавтрашнем.

И здесь мы сталкиваемся с еще одной принципиальной преградой для науки: с непредсказуемостью будущего. Увы, увы, будущее от нас закрыто. Никакая самая современная, вооруженная лучшими на свете компьютерами наука не может нам сказать, что будет завтра со всеми нами и с каждым по отдельности. Это булгаковский Воланд с его дьявольской че­лядью может достоверно сообщить, что «Аннушка уже проли­ла масло», а наука «пролитого масла» не видит. Существова­ние многочисленных прогностических институтов показывает лишь то, что научные прогнозы ничем не лучше карточных гаданий, и все методы «аналогий» и «экстраполяции» приво­дят примерно к такому же неопределенному и вероятностно­му результату. На историю, на жизнь, на сознание оказывают максимальное влияние факторы, которых никто не прогнози­ровал и о которых никто даже не догадывался... Наука не в силах предсказать даже собственных открытий, ибо то, что было наперед расписано учеными-прогнозистами, не появля­ется, а совершаются открытия там, где их не ждали.

Впрочем, может быть, и к лучшему, что наука не может с достоверностью показать нам то, чего еще нет, и оставляет перед взором широкое поле неопределенности. Очень скуч­но было бы жить в мире, где все наперед известно, а гряду­щие годы похожи на расписание школьных уроков. Да и сво­боде в таком скалькулированном наперед мире не было бы места, одна лишь обреченность жить и в срок умирать «по науке».

Если продолжать тему темпоральности, то без обиняков можно сказать, что прошлое тоже мало известно науке. Конечно, бывают периоды, когда человечество полагает, что оно знает прошлое с научной достоверностью, но они сменя­ются другими периодами, когда научность исторических представлений подвергается сомнению. Было ли на Руси монголо-татарское иго? Происходят ли тюрки от шумеров? Вправду ли человечество возникло 40-50 тыс. лет назад или оно гораздо древнее? Находят же в древних пластах породы окаменевшие на молекулярном уровне металлические винти­ки... Прошлое хранит свои тайны не хуже, чем будущее - свои, и науке остается лишь строить гипотезы, о проверке ко­торых можно только мечтать.

Препятствием для всестороннего и глубокого проникновения науки в жизнь человека является наличие у него бессознательных пластов психики, эмоций и воли. Все они уводят реальных, эм­пирических людей не только от науки с ее рекомендациями, но и от здравого смысла. Если бы человечество могло жить только разумом, руководствоваться только соображениями эффективности, целесообразности и гармонии с окружающей действительностью, то наука могла бы стать прямым руковод­ством к действию для каждого. Однако голоса страстей и спо­собность свободного выбора, именно свободного, а отнюдь не наилучшего, заставляют человека нередко идти против всяких правил и разумных доводов. Как ярко говорит об этом герой «Записок из подполья» Ф. М. Достоевского: «Мне нет дела до законов природы и арифметики, когда мне эти законы и дважды два четыре не нравятся», и еше «не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу ногой, чтобы все эти лога­рифмы отправились к черту, и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить»...

Человеком нередко руководят силы, в свое время назван­ные К. Г. Юнгом архетипами. В них, составляющих коллек­тивное бессознательное, содержится огромная энергия, ко­торая в ситуации рационализации жизни, когда влияние ре­лигиозно-догматических символов ослабевает, начинает выплескиваться наружу в формах стихийных волнений, бун­тов, революций, массовых психозов и т. д. Таким образом, прямое наступление науки на жизнь, отказ людей от привыч­ных внерациональных форм выражения внутреннего мира подрывает саму науку как руководителя человеческого пове­дения. Индивиды, обуянные энергией бессознательного, пле­щущиеся в неконтролируемых эмоциях, не способны действо­вать «по науке».

Противостояние интересов социокультурных групп, убеждений, идеологий тоже не решается научными методами. Сколь­ко ни бьются социологи и политологи психологи и конфликтологи над выработкой научного подхода к разрешению конфликтов, «воз и ныне там». Израиль и Палестина по-преж­нему воюют, в конфронтации находятся православные и ка­толики, да и сами ученые порой вступают в непримиримые и свирепые схватки по поводу права на истину. Конкурент­ность, враждебность, этноцентризм и эгоцентризм могут быть теоретически исследованы, но пока не поддаются научно-рациональной коррекции. Это вопрос моральной рефлексии, самовоспитания, духовной культуры.

Завершая разговор о пределах возможностей науки, мы хотим подчеркнуть, что она сама ни в коей мере не является сводом застывших догм, устоявшихся представлений, неопро­вержимых истин. «Истина о мире и людях» содержится толь­ко в школьных учебниках, потому когорта школьных учите­лей _ это сообщество людей, полагающих, что они-то «исти­ной» владеют. Что касается настоящих ученых, то они никогда не забывают, что научное познание - открытый процесс, ко­торый принципиально не может быть завершен, процесс, полный рефлексии, сомнений, постоянного пересмотра при­вычных взглядов.

Смена парадигм способна в корне изменить наличную си­стему представлений о действительности. Это мучительный, сложный, но необходимый переход, который сначала совер­шают пионеры, сталкеры науки, ее отчаянные разведчики, рискующие порой и научной репутацией, и собственной жиз­нью. И в этот период в самой науке бывает много внерационального: интуиции, прозрения, борьбы мнений... Но когда прорыв совершен, за передовым теоретическим отрядом идут другие, создавая содержательный корпус «нормальной науки» нового поколения. И эта наука, всегда идущая вперед, играет для повседневности, для жизни и истории огромную, бесценную роль - роль познавательного форпоста, постоянно уточняющего объективную картину мира.

В начале третьего тысячелетия наука приобретает интер­национальный характер, и само научное сообщество мыслит себя космополитически. Вместе с тем региональные и фун­кциональные различия науки, обусловленные уровнем эко­номического, технологического развития, природными ресур­сами, вносят определенную спецификацию в совокупный по­тенциал развития науки.

Безусловно то, что в современном мире основой технологи­ческого могущества становится именно наука. Она мыслится и как надежный инструмент распространения информации для обеспечения государственно-корпоративного уровня управле­ния, и как сфера, с которой связывают надежды предотвращения экологической катастрофы. Одним из бесспорных мировоззрен­ческих итогов науки начала XX в. является сам факт существо­вания научного миропонимания, которое стало доминирующим в ареале технократической цивилизации.

В основе научного мировоззрения лежит представление о возможности научного постижения сущности многообразных явлений современного мира, о том, что прогресс развития че­ловечества связан с достижениями науки. Но всеобъемлющее господство научного мировоззрения есть также проблема, ибо сам Человек не может быть только и исключительно рацио­нальным существом, большая часть его импульсов и влечений, как сказали бы психоаналитики, в прихожей бессознательно­го. Древнейшие философские системы предлагали учитывать все четыре стихии, нашедшие свое отражение в человеке, ра­зум, чувства, волю и желания. Русские философы настаивали на двойственной - антропософичной и телесной - природе человека, его непостижимой соборности и жертвенности, ужи­вающейся с величайшим эгоизмом. В контексте современной этноантропологии человека понимают как Космо-психо-логос, где тип местной природы, национальный характер и склад мышления находятся во взаимном соответствии и дополни­тельности друг к другу.

Острые споры ведутся вокруг проблемы взаимоотношений института власти и института науки. Некоторые мыслители по­лагают, что наука должна быть пластичной относительно инсти­тута власти, другие уверены, что она должна отстаивать свою принципиальную автономию. Одни исследователи пытаются защитить государство от науки, содержащей в себе тоталитарное начало, а другие - науку от тоталитарного государства с его ин­ститутом принуждения и несвободы. Так или иначе, но демар­кация проблематична. Миф об абсолютно свободной и авто­номной науке разбивается о повседневность экономических реалий.

К началу XX в. важнейшей проблемой стал экологический феномен, который настоятельно взывает к биосферизации всех видов человеческой деятельности, всех областей науки. Он вле­чет за собой этический императив, обязывающий ученых с большей ответственностью подходить к результатам своих ис­следований. Сфера действия этики расширяется. Выдающие­ся физики требуют ограничения применения открытий в воен­ной области. Врачи и биологи выступают за мораторий на ис­пользование достижений генетики в антигуманных целях.* Первоочередной проблемой становится поиск оптимального соотношения целей научно-технического прогресса и сохране­ния органичной для человека биосферы его существования.

Сегодня можно говорить о сложившейся предметно-дисцип­линарной организации современной науки, фиксировать нали­чие ее логико-методологической и теоретико-концептуальной базы. Налицо двуединый процесс гуманизации позитивного зна­ния и гносеологизации содержания искусства, математизации отдельных областей культуры.

Синергетика также выступает мировоззренческим итогом развития науки XX в. Ибо она говорит о возможностях нового диалога человека с природой, где самоорганизующиеся разви­тие должно диктовать приоритеты перед искусственными, спе­кулятивными и конструкционистскими схемами, претендуя на новый синтез знания и разума. Синергетика перестраивает наше мировосприятие, и в частности нацеливает на принципиальную открытость и плюрализм (вспомним библейское: пусть все растет вместе до жатвы).

Идеи ноосферности, обозначающие пространственно-вре­менную континуальность человеческой мысли, обретают свое обоснование в современной релятивисткой космологии. В ней также фиксируются весомые приращения и выделяются два смысловых подхода: первый опирается на признание уникально­сти Вселенной, а следовательно, и человеческой мысли; второй - на понимание ее как одной из многих аналогичных систем, что в мировоззренческом отношении сопряжено с необходимостью логического полагания уникальных, диковинных и отличных от имеющихся земных аналогов форм жизни и разума.

Глубинные процессы информатизации и медиатизации в гло­бальных масштабах стимулируют скачкообразность экономичес­кого и научно-технологического развития, чреваты изменением всей системы коммуникации, человеческого общения и привыч­ных форм жизнедеятельности и проведения досуга. Компьютер­ная революция, породив виртуалистику, обострила все аспекты коммуникативно-психологических проблем.

Глубочайшая дихотомия детерминизма и индетерминизма, потрясшая до основания мировоззренческие итоги мировосп­риятия нашего современника, упирается в выбор той или иной онтологии, столь желанной обывателю онтологии, абсолюти­зирующей устойчивость, и образа мира, где правит его Величе­ство Случай' Когда говорится об универсальности детерминиз­ма или индетерминизма, то утверждается его действие не толь­ко в физике, но и в биологии, психологии, в общественных науках и естествознании. В общем случае принцип причинно­сти указывает на то, что для любого следсгвия имеется соответ­ствующая, производящая его причина. Вместе с тем существу­ют, образно выражаясь, «бреши» в причинных цепях. «Утвер­ждения о детерминированности будущего, - отмечает в связи с этим Ф, Франк, - являются тавтологичными и не дают ни­какой информации об эмпирическом мире. Утверждения, что будущее предопределено, кажется нам относящимся к языку обыденного здравого смысла. Если наука не включает всеведущего разума в свою понятийную схему, то под утверждением, что будущее детерминировано, она может иметь только то, что это будущее детерминировано законом». И именно к подобно­му верховному разуму взывал Лаплас. Его верховный разум дол­жен был управлять причинными законами, которые позволили бы ему сделать предсказания о будущем состоянии мира на ос­нове его настоящего состояния. Идея всеобщего предопределе­ния связана с наличием «сверхчеловеческого или сверхъесте­ственного» существа.

Особый интерес представляет заключение о том, что все за­коны оказываются специальными случаями причинных зако­нов. Они устанавливают условия, по которым мы можем пред­сказать, что в будущем движения не будет. Однако такое состояние абсолютно невозможно. С другой стороны, произвол хаоса и иррегулярного поведения скреплен и ограничен фун­даментальными физическими константами Широко призна­ваемые ныне статистические законы устраивают тем, что ука­зывают на некоторое среднее поведение. Примем с точки зре­ния наблюдаемых явлений можно говорить только о таком среднем типе поведения, и, следовательно, в этом смысле все законы являются статистическими. Поскольку мир состоит из открытых, неравновесных систем, существование в таком не­стабильном мире сопряжено с многочисленными бифуркаци­ями и катастрофами. Человечество же ищет иной доли, оно страстно мечтает не только об истине, имеющей, увы, лик Горгоны, оно стремится к счастью, благоденствию и красоте. Муке ежедневного бытия противопоставляется спасение в духовных основах веры, то воспламеняющиеся, то затухающие искры на­дежды, возгорающиеся все ярче и ярче по мере того, как мы на­учаемся творить добро.

Все названные и многие другие итоги мировоззренческого развития науки начало XXI в. еще в смутном и неотчетливом виде вос­производят представления о грядущем мозаичном и полифоничном образе мира, о котором как о «третьей культуре» писал И. Пригожин, «третьей волне» - О. Тоффлер, «третьей циви­лизации» - Ф. Сагаси.

Ал-Фергани Ахмад. Астрономические трактаты. – Т., Фан. 1998.

Ал-Фараби. Логические трактаты. Алматы. Наука. 1975.

Абрамов М.А. Секрет философа Давида Юма // Юм Д. Трактат о человеческой природе. Книга первая. О познании. М,: Канон, 1995. С.5-32.

Августин. Исповедь. М. Гендальф, 1992. 544 с.

Антонов А.Н. Преемственность и возникновение нового знания в науке. М.: Изд-во МГУ,1985. 171 с.

Арбузов А.Е. Краткий очерк развития учения о катализе // Избранные работы по истории химии. М.: Наука, 1975. С. 7-88.

Арзаканян Ц.Г., Горохов В.Г. Предисловие //Философия техники в ФРГ. М.:Прогресс, 1989. С.3-23.

Арно А., Николь П. Логика, или искусство мыслить, где помимо обычных правил содержатся некоторые новые соображения, полезные для развития способности суждения. М.: Наука, 1991. 413 с.

Арнольд В.И. Теория катастроф. :Наука,1990. С.128.

Ахундов М Д. Эволюция и смена научных картин мира // Философия, естествознание, социальное развитие / Отв. ред. Ю.В. Сачков. М.: Наука, 1989, С. 154-169.

Ахундов М.Д.. Молекулы, динамика и жизнь. Введение в самоорганизацию материи. М.:Мир, 1990. 375 с.

Айзенк Г., Сарджент К. Объяснение необъяснимого: Тайны паранормальных явлений М.,2001.'

Анисимов О.С. Методология: функции, сущность, становление (диалектика и связь времен). М.,1996.

Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. М., 1999.

Баженов Л.Б., Ильин А.Я., Карпинская Р.С. О лидере современного естествознания // Синтез современного научного знания. М,: Наука, 1973. С. 121-153.

Безруков Г.Н., Бутузов В.П., Самойлов М.И. Синтетический алмаз. М.: Недра, 1976. 119 с.

Bergson Н. Creative Evolution - N.Y.: Непгу Colt & Со.,1911 [Русский перевод: Бергсон А. Творческая эволюция. - М.- СПб, 1914].

1977. Блюменфельд Л.А. Проблемы биологической физики. М.: Наука, 1977. 336 с.

Богоцкий С.В. От молекулярного ламаркизма к дарвинизму //Природа. 1990. № 11. С. 17-22.

Больцман Н. Очерки методологии физики: Сборник статей. М.: Тимирязевский НИИ, 1929. 133 с.

Бор Н. Строение атома // Бор Н. Избр. труды: В 2 т. М.: Наука, 1970. Т. 1. С. 285-292.

Браунс Р. Химическая минералогия. СПб.: К.Л.Риккер, 1904. - 468 с.

Бродов В.В. Истоки философской мысли Индии. Йога: методология практических занятий. - М.: Изд-во МГУ, 1990.- 224 с.

Брусин Л.Д., Брусин С.Д. Иллюзия Эйнштейна и реальность Ньютона. М.: Орма,1993. 88 с.

Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. - М.: Республика,1994. 415 с. - (Мыслители ХХ века).

Бутлеров А.М. Сочинения. М.: Изд-во АН СССР, 1953. Т.l. 640 с.

Бэкон Ф. Новый органон или истинные указания для истолкования природы //Бэкон Ф. Соч. в 2 т. М.:Мысль, 1972.- Т.2. С.5-222.

Барсков А.Г. Научный метод: возможности и иллюзии. М., 1994.

Батищев Г.С. Введение в диалектику творчества. М., 1997.

Бахтин М.М, Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999.

Белов В.А. Ценностное измерение науки. М., 2001.

Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956.

Беруний А.Р. Избраннрые произведения. том I, II. -Т., Изд АН Уз. 1957

Блаватская Е.Л. Теософия и практический оккультизм. М., 1993.

Богоявленская Д.Б. Психология творческих способностей. М., 2002.

Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М., 1961.

Борн М. Моя жизнь и взгляды. М., 1973.

Борн М. Размышления и воспоминания физика. М., 1977.

Борн М. Физика в жизни моего поколения. М., 1963.

Бройль Луи де. По тропам науки. М., 1962.

Бургин М.С., Кузнецов В.И. Введение в современную точную методологию науки. М., 1994.

Бэкон Ф. Новый Органон // Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. М., 1978. Т. 2.

Вант-Гофф Я. Развитие точных естественных наук в девятнадцатом веке // Журн. Рус. физ.-хим. об-ва. 1900. Т. 32. Отд. 2. Вып. 9. С. 163-173.

Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М.: Наука, 1981. 359 с.

Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М.:Наука, 1989. 258с.

Веселов М.Г. Квантовая механика и развитие квантовой химии // Методологические проблемы взаимосвязи и взаимодействия наук / Отв. ред. М.В. Мостепаненко. Л.: Наука,

Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

Вернадский В.И. Научная мысль как планетарное явление. М., 1991.

Вернадский В.И. О науке. Т. 1. Научне знание. Научное творчество. Научная мысль. Дубна, 1997.

Вернадский В.И. Размышления натуралиста: В 2 кн. М., 1975-1977.

Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988.

Возможности и границы познания. М., 1995.

Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. М., 1986.

Г.Ф. Логика и философия в ХХ веке //Вопросы философии, 1992, N8. С.80-91.

Вяльцев А.Н. Открытие элементарных частиц.- М.:Наука,1984. 272 с.

Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира - птоломеевой и коперниковой //Антология мировой философии в 4 т. /Ред.-сост. В.В. Соколов. М.:Мысль,1970. Т.2. С.227-231.

Галилей Г. Послание к Франческо Инголи //Антология мировой философии в 4 т. /Ред.-составит. В.В.Соколов. М.:Мысль, 1970. Т.2. С.226

Гегель Г. Наука логики: в 2 т. М.:Мысль, 1970. Т.l. 501 с.

Гегель Г. Наука логики: в 2 т. М.:Мысль, 1970. Т.2. 248 с.

Гейзенберг В. Физика и философия: Часть и целое. М.: Наука, 1989. 400 с.

Hempel С.С. The logical analysis in psychology // Readings in philosophical analysis. N.Y., 1949.

Гинзбург В.Л. В науке необходим широкий подход //Вестник АН СССР. 1982. С.115-122.

Гоббс Т. О человеке //Гоббс Т. Избранные произведения в 2-т. М.:Мысль, 1964. T.l. С.219-286.

Гоголь Н.В. Духовная проза. М.:Русская книга, 1992. 560 с.

Гольданский В.И. О связях ядерной и химической физики // Успехи физических наук. 1976. Т. 118, вып. 2. С. 325-338.

Гольданский В.И. Квантовые химические реакции вблизи абсолютного нуля и их естественнонаучное значение // Вопр. философии. 1978. № 8. С. 117-131.

Гольденблат И.И «Парадоксы времени» в релятивистской механике. М.: Наука, 1972. 80 с.

Грэхэм Л. Естествознание: Философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М.: Политиздат, 1991. 430 с.

Гурвич Ю. Профессия ученого и развитие науки //Мир науки. 1981. N2. С.21-23.

Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.

Гайденко П.П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000.

Гайденко П.П. Эволюция понятая науки (XVII-XVIII вв.). М., 1987.

Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1980.

Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук: В 3 т. М., 1974-1977.

Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., 1989.

Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987.

Глобальный эволюционизм. Философский анализ. М., 1994.

Границы науки. М., 2000.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1989.

Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989.

Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М., 1994.

Дальтон Дж. Сборник работ по атомистике. Л.: Госхимиздат, 1940. 244 с.

Декарт Р. Рассуждение о методе //Декарт Р. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1950. С.259-318.

Дерягин Б.В., Федосеев Д.В. Рост алмаза и графита из газовой фазы, М.: Наука, 1977. 111 с.

Джуа М. История химии. М.: Мир, 1966. 452 с.

Дикерсон Р., Грей Г., Хейт Дж. Основные законы химии: В 2 т. М.: Мир, 1982. Т. 2. 652 с.

Добротин Р.Б., Соловьев Ю.И. Ванг-Гофф. М.: Наука, 1977. 272 с.

Дорфман Я.Г. Лавуазье. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 327 с.

Дорфман Я.Г. Всемирная история физики с начала XIX в. до середины ХХ века. М.: Наука, 1979. 317 с.

Дубинин Н.П. Диалектика скачков и история жизни // Матер. III Всесоюз. совещ. по философским вопросам современного естествознания. М.: Наука, 1981. Вып. 2. С. 83-110.

Дубровский Д.И. К проблеме изменения стратегических установок научного познания // Идеалы и нормы научного исследования / Ред.-.сост. В.С. Степин. Минск: Изд-во БГУ, 1981. С. 280-295.

Дубровский В.Н. Концепции пространства- времени. М.: Наука, 1991. 168 с.

Дьяконов С.Г., Курашов В.И. Фе- номен прошедшего и наступившего века «технологический университет». О современной концепции технологического образования // Высшее образование в России, 2001 (в печати).

Девятко И.Ф. Методы социологического исследования. М., 2002.

Декарт Р.Рассуждениеометоде//ДекартР.Соч.:В2т.М., 1989. Т. 1.

Делокаров К.Х. Системная парадигма современной науки и синергетика // Общественные науки и современность. 2000. №6.

Дильтей В. Введение в науке о духе // Собр. соч.: В 6 т. М., 2000. Т. 1.

Дильтей В, Сущность философии. М., 2001.

Дынич В.И., Емельяшевич М.А., Толкачев Е.А, ТомильчикЛ.М. Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззрения // Вопросы философии. 1994, № 9.

Жданов Ю.А. Материалистическая диалектика и проблемы химической эволюции. 1980. № 2. С. 59-80.

Sachs, М. Space, Типе and Elementary Intersctions in Relativity //Physics Today.1969& - Чо1.22, рр.51-60,

Зельдович Я.Б. Рождение Вселенной из "ничего" // Вселенная, астрономия, философия. М.: Изд-во МГУ, 1988. С. 39-47.

Зубец О.П. Темпоральность /Современная западная философия: Словарь. М.:Политиздат,1991. 414 с.

Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

Загадка человеческого понимания. М., 1991.

Зайцев А.И. Культурный переворот в Древней Греции. М., 1985.

Зельдович Я.Б., Хлопов М.Ю. Драма идей в познании природы. М., 1988.

Злобин Н. Культурные смыслы науки. М., 1997.

Знание за пределами науки. М., 1996.

Иванов В.Г. История этики древнего мира. Л.:, 1980.

Иванов В.Т., Шамин А.Н. Путь к синтезу белка. Л.: Химия, 1982. 176 с,

История биологии с древнейших времен до начала ХХ века / Ред. С.Р. Микулинский. М.: Наука, 1972. 402 с.

История геологии / Отв. ред. И.В. Батюшкова. М.: Наука, 1973. 388 с.

История биологии с начала ХХ века до наших дней / Ред. Л.Я. Бляхер. М.: Наука, 1975. 660 с.

История учения о химическом процессе: Все- общая история химии / Отв. ред. Ю.И. Соловьев. М.: Наука, 1981. 448 с.

Ивин А.А., Никифоров А.Л. Словарь по логике. М., 1998.

Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М., 1997.

Ильин В.В. Критерии научности знания. М., 1989.

Ильин В.В. Теория познания. Введение. Общие проблемы. М., 1994.

Ильин В.В. Теория познания. Эпистемология. М., 1994.

Ильин В.В., Калинкин А.Т. Природа науки. М., 1985.

История методологии социального познания. Конец XIX-XX вв. М., 2001.

Канниццаро С. Исторический обзор применения атомистической теории к химии и систем формул, выражающих строение соединений. Киев, 1873. № 1. С. 64-65.

Кант И. Метафизические начала естествознания //Кант И. Соч. в б-т., - М.:Мысль, 1963. Т.8. - 543 с.

Кант И. Критика практического разума //Кант И. Соч.: В 6 т. - М.:Мысль,1965. Т.4.,Ч.1.,С.311-501.

Кант И. Метафизические начала естествознания // Кант И. Соч.: В б т. М.: Мысль, 1966: Т. 6. С. 53-176,

Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки. М.: Издательская группа «Прогресс»- «VIA», 1993. 240 с.

Кант И. Критика чистого разума. М.:Мысль, 1994. 591 с.

Кант И. О педагогике //Кант И. Сочинения в 8-т. М.: Чоро, 1994. Т.8. С.399-462.

Кант И. Логика //Кант И. Сочинения в 8-т. Т.8.- М.: Чоро, 1994. С,266-398.

Кант И. О поговорке «Может это и верно для теории, но не годится для практики» // Кант И. Сочинения. В 8 т. М.: Чоро, 1994. Т.8. С.158-204.

Капра Ф. Дао физики. - СПб.: «Орис» «Яна- Принт», 1994. 304 с.

Каримов У.И. Неизвестное сочинение ар-Рази "Книга тайны тайн". Ташкент: Изд-во АН УЗССР, 1957. 192 с.

Карлейль Т. Теперь и прежде . - М.: Республи- ка, 1994. - 415 с,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18