Учебное пособие: Философия и методология науки

Таким образом, в предельно кратком определении, методология - это учение о путях познавательной деятельности. Здесь будет не лишним еще раз пояснить, что методология нау­ки способна только обозначить общие принципы эффективной по­знавательной деятельности, но не может предсказывать конкретные пути познания исследуемого объекта Методология вырабатывает общие подходы и принципы, но не является методическим знанием, «рецептурой» и «технологией» получения нового знания. Полезное функционирование методологии в конкретных областях познава­тельной деятельности выражается в критическом анализе возмож­ных вариантов решения проблемы и дискредитации заведомо тупи­ковых путей исследования

Есть много вариантов разъяснения функций методологических знаний. Ясно и кратко они охарактеризованы в работе Г Лейбница «Об искусстве открытия», который писал «…людские умы подобны решету, которое в процессе мышления трясут до тех пор, пока через него не пройдут самые маленькие частицы. А пока они проходят че­рез него, спекулятивный разум охватывает то, что ему представля­ется нужным. Это можно сравнить с тем, как некто, желающий пой­мать вора, прикажет всем гражданам пройти через некие ворота, а потерпевшему стоять у ворот и смотреть. Но чтобы ускорить дело, можно применить метод исключения. Ведь если ограбленный будет утверждать, что вор был мужчина, а не женщина среднего возраста и не юноша или ребенок, все они (то есть не являющиеся объектом пояска, его целью) смогут пройти безнаказанно»[52]

В этом смысле всякая методологическая работа в первую оче­редь играет отрицательную роль - не дает научной мысли в хитро­сплетениях и лабиринтах интеллектуального мира пройти безнаказанно в сторону тупиковых направлений, где исследователя ждут «пустые хлопоты».

Методология как учение о познавательной деятельности может выражаться в двух основных формах: дескриптивной и нормативной.

Дескриптивная методология есть по существу история станов­ления научного знания, поучительная прецедентами, аналогиями, просматривающимися в исторической канве стереотипами познава­тельных актов, т.е это поучительные историко-научные «сказки». Причем нужно отметить, что методологическая ценность историко-научных работ не всегда осознается. В целом можно сказать, что де­скриптивная методология - это первичный и «слабый» уровень реф­лексии или самосознания той или иной науки

Нормативная методология есть уже явное учение об общезна­чимых путях познавательной деятельности, сформулированных в форме методологических принципов, т. е. нормативная методология - это феномен явного самосознания науки, явная рефлексия.

Наконец, здесь нужно сказать о ((неявной методологии» или, точнее, «протометодологии», т.е. индивидуальном познавательном опыте исследователя, которым он руководствуется интуитивно в процессе познавательной деятельности, но не осознает внутренние подсознательные принципы, подходы, способы, которые «ведут» его по тому или иному познавательному пути. Вообще говоря, большинство исследователей в частных науках работают именно на основании такой «протометодологии» или выработанной с опытом интуиции.

Другой подход к анализу методологии как предмета (здесь, по существу, мы занимаемся методологией методологии) - выделение в ней так называемых формальной и содержательной методологий. Предмет формальной методологии - преимущественно язык и логика научного знания. В силу этого формальная методология более связана с решением проблем обоснования научного знания. Предмет содержательной методологии - преимущественно зарождение нового знания и его рост. В силу этого содержательная методология бо­лее связана с анализом историко-логических процессов развития на­учного знания. Формальная методология характерна, например, для позитивизма и неопозитивизма (Конт, Милль, Карнап, Виттен, Штейн), содержательная - для постпозитивизма (Поппер, Кун, Фейерабенд).

В иерархическом плане при классификации методология могут быть выделены три уровня:

v философский,

v общенаучный,

v частнонаучный.

Философский уровень методологии близок проблемам гносео­логии (эпистемологии, теории познания, учению о познании). Общенаучный уровень методология есть специфический синтез частнонаучного знания и философского знания Частнонаучный уровень методологии есть, в свою очередь, синтез общенаучной методоло­гии и системы знаний соответствующей частной науки (например, вводятся понятия «методология физики», «методология химия», «методологические проблемы экологии», «методологические про­блемы лингвистики»).

Наше основное внимание обращено здесь, конечно, к норматив­ной методологии, рассматриваемой преимущественно на содержа­тельном уровне общенаучного и частнонаучного знания.

Философские истоки учений о научном методе, конечно, нужно искать в учениях о познании античности. Методология научного по­знания связана главным образом с тремя основными традициями философского учения о познании сенсуализмом (или эмпиризмом), рационализмом (или интеллектуализмом), агностицизмом (или скептицизмом, нашедшим яркое проявление в позитивизме). Кант так разделил философов по их взглядам на познавательную деятель­ность:

«В отношении предмета всякого познания нашего разума одни философы были только сенсуалистами, а другие - только интел­лектуалистами. Эпикура можно считать самым выдающимся пред­ставителем сенсуализма, а Платона - самым выдающимся представителем интеллектуализма. Сторонники первого направления ут­верждали, что действительны только предметы чувств, а все осталь­ное есть плод воображения, сторонники второго направления, на­оборот, утверждали, что чувства дают только видимость, а истинное познается только рассудком. Первые не оспаривали реальности рас­судочных понятий, но они считали ее лишь логической реально­стью, в то время как другие - мистической Первые допускали рассудочные понятия, но признавали только чувственно воспри­нимаемые предметы, вторые настаивали на том, что истинные предметы только умопостигаемы, и допускали созерцание чистого рассудка, свободного от всякой чувственности, которая, по их мне­нию, только запутывает чистый рассудок.

В отношении происхождения познания на основе чистого разу­ма возникает ли оно из опыта или независимо от него имеет свой источник в разуме Аристотель может считаться главой эмпириков, Платон - главой ноологистов, Локк в Новое время следовал перво­му, а Лейбниц - второму (хотя он был далек от его мистической сис­темы), все же они не могли еще разрешить этот спор. Во всяком случае, Эпикур гораздо последовательнее применял эмпирическую систему (так как своими выводами он никогда не выходил за преде­лы опыта), чем Аристотель и Локк (в особенности последний)…»[53]

Здесь важно отметить существенный нюанс - эмпириками в этом контексте называются философы, которые видят путь к истин­ному знанию в рассудочных умозрениях, но при этом не выходят за пределы опыта. Философы, которые выходят за пределы опыта в терминологии Канта будут отнесены к метафизикам Действитель­но, и Эпикур, и Аристотель, и Локк в разных формах выражения были едины в том, что достоверное, истинное знания может быть получено только в интеллектуальной сфере, в то время как эмпири­ческий материал дает только знание мнения, вероятностное, при­близительное знание.

Поскольку Локк (1632-1704) и Лейбниц (1646-1716) были пре­емниками идей соответственно Бэкона (1561-1626) и Декарта (1596-1650), именно с последних следует начать анализ становления об­ласти знания, которую мы теперь называем философией, логикой и методологией науки.

В явном виде методология научного познания (а не только фи­лософского познания - гносеология, теория познания, учение о no-знании) стала развиваться как особое направление в Новое время. В первую очередь это связано с выходом в свет работ «Новый органон» Ф Бэкона (1620). «Рассуждение о методе» Р. Декарта (1637) и «Логика Пор-Рояля» («Логика, или Искусство мыслить») А. Арно и П. Николя (1662) Название последнего труда произошло от названия женского монастыря во Франции «Пор-Рояль» - центра янсенизма в ХVIIв.

С первых строк центральной работы Ф Бэкона «Новый орга­нон, или истинные указания дли истолкования природы» ясно прослеживается обоснование им нового направления в философии, называемого философией и методологией науки «Мы вовсе не пы­таемся ниспровергать ту философию, которая нынче процветает, иди какую-либо другую, которая была бы правильнее и совершен­нее. И мы не препятствуем тому, чтобы эта общепринятая филосо­фия и другие философии этого рода питали диспуты, украшали речи и прилагались для надобностей преподавания в гражданской жизни. Более того, мы открыто объявляем, что та философия, которую мы вводим, будет не очень полезна для таких дел Она не может быть схвачена мимоходом, и не льстит разум предвзятостями и недос­тупна пониманию толпы, кроме как в своей полезности и действен­ности» [Бэкон, 1972, с. 10]. Далее Бэкон показывает неразработан­ность обозначенной им новой предметной области (методологии на­учного познания) «Даже тем, что уже открыто, люди обязаны больше случаю и опыту, чем наукам Науки же, коими мы теперь обладаем, суть не что иное, как некое сочетание уже известного, а не способы открытия и указания новых дел « [Бэкон, 1972, с. 13]. Вполне отчетливо здесь ставится проблема разработки методологии научного познания и методологии практического применения из­вестного знания Бэкон также справедливо критикует логику в смысле ее формальности и непродуктивности для получения нового знания «Как науки, которые теперь имеются, бесполезны для новых открытий, так и логика, которая теперь имеется, бесполезна для от­крытия знаний. Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению заблуждений, имеющих свое основание в общеприня­тых понятиях, чем отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна»[54].

Здесь вместе с Бэконом мы приходим к общей проблеме с од­ной стороны, готовые научные теоретические конструкции и логи­ческие системы могут быть инструментом детализации известного знания, поясняющие его для конкретных ситуаций, но они ничего не могут прибавить к содержанию известного знания, с другой сторо­ны, новые знания не могут по определению получаться на основе какого бы то ни было жесткого алгоритма (на то они и новые т. е. невыводимые из системы известного знания). Такая особенность по­зволяет утверждать, что любая методология научного познания мо­жет быть построена только как система рекомендательных принци­пов, общих установок, пожеланий, с обязательными оговорками о том, что методологические принципы и подходы не обладают для научного познания статусом всеобщности и необходимости.

Для Ф. Бэкона методология базируется на гносеологической посылке: источником истинного знания является опыт, и соот­ветственно при построении знания «единственная надежда - в истинной индукции» [55]

Если не упрощать учение Бэкона до схемы, то оно не может быть представлено как прямая противоположность рационализму и, соответственно, не является «чистым эмпиризмом», так же, как, на­пример, и позиция Локка далека от «чистого сенсуализма» Главное в познании Бэкона - смещение точки зрения на пути постижения ис­тинного знания. Это смещение акцентов от «интеллектуализма» и «рационализма» к «сенсуализму» и «эмпиризму» хорошо понятно из следующего рассуждения «Два пути существуют и могут сущест­вовать для открытия и отыскания истины. Один воспаряет от ощу­щений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих ос­нований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы («средние аксиомы» надо, скорее всего, понимать как общие знания, в противоположность «высшим аксиомам», под которыми, скорее всего, имеются в виду «непоколебимые» метафи­зические истины (понятия, идеи, принципы). Этим путем и пользуются ныне. Другой путь выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Этот путь истинный но не испытанный» Высказанная мысль повторяется Бэконом для ясности еще раз другими словами: «Оба эти пути исхо­дят из ощущений и частностей и завершаются в высших общностях. Но различие их неизмеримо. Ибо один лишь бегло касается опыта и частностей, другой надлежащим образом задерживается на них. Один сразу же устанавливает некие общности, абстрактные и бес­полезные, другой постепенно поднимается к тому, что действительно более сообразно природе»[56]

Существенно отметить, что на критикуемых «интеллектуалов-рационалистов» и «метафизиков» Бэкон смотрит глазами эмпириста. Это видно по замечанию о том, что их знания основаны на по­верхностном опыте, в то время как метафизики претендуют на внеопытное, сверхопытное знание, в чем Бэкон им отказывает. Как видно из контекста, Бэкон считает, что неосознанно метафизики черпают свое знание из ощущений, опыта, но, поскольку они не признают опыта как источника знаний, такое «черпание» вынуж­денно ограниченное и поверхностное.

Что касается разработки Ф. Бэконом конкретных методологиче­ских проблем, то многие его установки в метафорической форме выражены в сказе о «четырех идолах». Как Платон в притче о пещере[57] выразил в метафорической форме все основные проблемы философской теории познания, так и Бэкон в аллегорическом описании идолов в умах людей, если это брать вместе с его индуктивным методом, выразил основные проблемы методологии научного познания. Он писал: «Есть четыре вида идолов, которые осаждают умы людей Для того чтобы изучить их, дадим им имена. Назовем первый вид идо­лами рода, второй - идолами пещеры, третий - идолами площади и четвертый - идолами театра»[58]. Далее Бэкон указывает на взаимную дополнительность его индуктивного метода как эмпирического пути к знанию и учения об идолах как возможных препятствиях на этом пути. Построение понятий и аксиом через истинную индукцию есть, несомненно, подлинное средство для того, чтобы подавить и изгнать идолы. Но указание идолов весьма полез­но Учение об идолах представляет собой то же для истолкования природы, что и учение об опровержении софизмов - для общеприня­той диалектики»

Бэкон так характеризует осаждающие умы людей «идолы» "Идолы рода находят основание в самой природе человека, в пле­мени или самом роде людей, ибо ложно утверждать, что чувства че­ловека есть мера вещей. Наоборот, все восприятия как чувства, так и ума покоятся на аналогии мира. Ум человека уподобляется неров­ному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.

Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы.

Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу вза­имной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавли­ваются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Слова прямо насилуют разум, смешивают вес и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам я толкованиям (эти методологические про­блемы стали центральными в XXв. в сфере структурализма и фило­софии лингвистического анализа).

Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из различных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем идолами театра, ибо мы считаем, что сколько есть принятых и изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий представляющих вымыш­ленные и искусственные миры»[59].

Другие ориентации во взглядах на источники истинного знания высказаны Р. Декартом. В центральном труде по проблемам теории познания «Рассуждение о методе» Декарт утверждает, что критери­ем истинности знания является его умозрительная очевидность, со­ответствие здравому смыслу всех людей (а отнюдь не соответствие чувственному опыту). «Здравым смыслом люди наделены лучше всего остального, ибо каждый полагает в себе столько здравого смысла, что даже люди, наиболее притязательные в других облас­тях, обычно довольствуются тем здравым смыслом, которым они обладают. Нет основания думать, чтобы все ошибались в данном вопросе, скорее, это свидетельствует о том, что способность пра­вильно судить и отличать истинное от ложного - что, собственно, и именуется здравым смыслом или разумом - от природы у всех лю­дей одинакова. Таким образом, различие наших мнений происходит не от того, что одни люди разумнее других, но только от того, что мы направляем наши мысли разными путями и рассматриваем не те же самые вещи»[60].

Так же как и Бэкон, Декарт критикует логику за то, что она не дает путей к новому знанию, т е не может быть основой научного метода как метода познания «В молодости из философских наук я немного изучал логику, а из математических - геометрический ана­лиз и алгебр - три искусства, или науки, которые, казалось бы, должны дать кое-что для осуществления моего намерения («позна­ния всего того, на что способен мой ум» - это намерение имеет в ви­ду Декарт). Но изучая их, я заметил, что в логике ее силло­гизмы и большая часть других ее наставлений скорее помогает объ­яснять другим то, что нам известно, или даже, как в искусстве Луллия (средневекового схоласта, создававшего «искусство» решения всех познавательных проблем), бестолково рассуждать о том, чего не знаешь, вместо того чтобы изучать это. И хотя логика дейст­вительно содержит много очень правильных и хороших предписа­ний, к ним, однако, примешано столько других - либо вредных, либо ненужных, - что отделить их почти так же трудно, как разглядеть Диану или Минерву в необделанной глыбе мрамора»[61].

Нетрудно заметить, что всякий мыслитель, задаваясь вопросами о методах получения новых знаний о мире, подвергает справедли­вой критической оценке формальную логику за пустот) ее содержа­ния (Бэкон Декарт, Галилей, Кант, Гегель, Шопенгауэр). Такая кри­тика необходима поскольку номинально логика определяется как наука о правильном мышлении и для пояснения ее познавательных возможностей приходится специально подчеркивать, что «правиль­ное мышление» по законам формальной логики - это не познава­тельное мышление.

Декарт так формулирует свою методологическую установку и основные познавательные принципы. «Подобно тому как обилие за­конов часто служит оправданием для пороков - почему государст­венный порядок лучше, когда законов немного, но они строго соблюдаются - так вместо большого количества правил, образующих логику, я счел достаточным твердое и непоколебимое соблюдение четырех следующих.

Первое - никогда не применять за истинное ничего, что я не по­знал бы таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно избегать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.

Второе - делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколь это возможно и нужно для лучшего их пре­одоления.

Третье - придерживаться определенного порядка мышления, начиная с предметов наиболее простых и наиболее легко познавае­мых и восходя постепенно к познанию наиболее сложного предпо­лагая порядок даже и там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.

И последнее - составлять всегда перечни столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений»[62].

При самом общем подходе можно сказать, что первое познава­тельное правило Декарта выражает принципиальную сторону его учения - рационализм, второе - аналитический метод, второе вместе с третьим - кроме прочего содержит принцип редукции, четвертое - элементы системного подхода.

Националистская позиция Р. Декарта отчетливо выражена в следующих знаменитых рассуждениях «Но тотчас же вслед за тем я обратил внимание на то, что, в то время как я готов мыслить, что все ложно, необходимо, чтобы я, который это мыслит, был чем-нибудь. Заметив, что истина я мыслю, следовательно я существую, столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опа­сения принять ее за первый искомый принцип философии»[63]. На основании этого абсолютно истинного для соз­нания (мышления) всякого человека знания: «Я существую», Декарт приходит к формулировке всеобщего критерия истинности знания: «Заметив, что в этом я мыслю, следовательно я существую, нет ни­чего, что убеждало бы меня в том, что я говорю истину, кроме того, что я очень ясно вижу, что для того, чтобы мыслить, надо существо­вать, я решил, что могу принять за общее правило, что все воспри­нимаемое нами весьма ясно и отчетливо - истинно, трудность со­стоит только в том, чтобы хорошо разобраться, какие вещи мы вос­принимаем отчетливо» [64]

Важно отметить следующее: Бэкон и Декарт сходились во взглядах на то, что мир познаваем, и на то, что учение о познавательных методах (т е то, что мы сейчас называем логикой, методо­логией и философией науки) необходимо разрабатывать. Сущест­венно расходились они в оценке источников и способов построения достоверного знания эмпиризм с опорой на индуктивный метод у Бэкона и рационализм с опорой на дедуктивный метод у Декарта. Как показал дальнейший ход развития науки и методологии научного знания, учения Бэкона и Декарта оказались не взаимоисключаю­щими, а взаимодополняющими учениями об источниках научного знания и составили вместе основную «эмпирико-рационалистскую» традицию развития научного знания вплоть до нашего времени. Од­нако сейчас наблюдаются тенденции пересмотра этой традиции до­полнительное внимание к ценностным критериям истинности зна­ния в «постнеклассической науке» и дополнительный интерес к ап­риорно-трансцендентным источникам человеческих знаний.

Мы говорили о критике формальной логики в смысле оценки ее ограниченных возможностей как инструмента познания (функцио­нирования в сфере методологии научного познания). В сфере собст­венно логической мысли эта проблема была в это же время (в XVII в.) осознана и был предпринят опыт создания логики, не связанной в единую формальную систему, т.е логики как методологии научного познания. Этот опыт известен как «логика Пор-Рояля», изложен­ная в книге «Логика, или искусство чыслить» (авторы Антуан Арно и Пьер Николь).

Общая гносеологическая позиция авторов (Логики Пор-Рояля» сродни декартовской. Это недвусмысленно выражено в словах «Ис­тинный разум ставит все на свои места Он велит сомневаться в том, что сомнительно, отвергать то, что ложно, и, не кривя душой, при­знавать очевидное, его не смущают вздорные доводы пирронистов, не способные сокрушать разумную уверенность в том, что истин­но ». Также и Декарт утверждал, что никакой скептик его не разубедит в очевидности «Cogto, ergo sum».

Как известно, формальная логика не предполагает в своем аппа­рате проверки истинности посылок. На эту проблему обращают внимание авторы «Логики, или искусства мыслить». «Насколько нам известно, философы обычно ограничиваются тем, что дают об­разцы правильных и неправильных умозаключений. Нельзя сказать, что от этих образцов нет никакого проку они подчас помогают най­ти ошибку в запутанном доказательстве или изложить свои мысля более убедительно. Однако не следует и переоценивать эту пользу, какую они способны принести. Ведь чаще всего мы ошибаемся не потому, что неправильно выводим следствия, а потому, что прихо­дим к ложным суждениям (здесь, надо думать, к суждениям-посылкам), которые влекут за собой неверные заключения. От этого зла логика, по сути дела, еще не пыталась нас избавить. Оно-то и является главным предметом тех новых размышлений, которые читатели встретят в нашей книге повсюду».[65]

В связи со своей программой авторы «искусства мышления» понимают его шире и содержательнее, чем традиционные правила формальной логики. Главным образом это выражается введением в сферу рассмотрения «искусства мышления» особого (четвертого) «вида действия ума» - упорядочивания (помимо представления, су­ждения, умозаключения). Такой «вид мышления» сродни уже не столько формам мышления, сколько содержательной его части - ме­тод. "Упорядочиванием мы называем здесь действия ума, посред­ством которых различные суждения и умозаключения относительно одного и того же предмета, например, относительно человеческого тела, располагают наиболее подходящим для познания этого пред­мета способом. Это называется также методом» [Арно, 1991, с 30]. В целом книга насыщена подробным и конкретным (с примерами) рассмотрением неправильных умозаключений, методов анализа и синтеза, проблем аксиоматизации знания. Одной из итоговых явля­ется глава «Метод наук, сведенный к восьми основным правилам». Из перечисления этих правил нетрудно увидеть большое сходство с рационалистской позицией Декарта:

«Два правила касательно определений:

1. Не оставлять без определения ни одного сколь-нибудь неяс­ного или неоднозначного термина.

2. Использовать в определениях только хорошо известные или уже разъясненные термины.

Два правила для аксиом:

3. Принимать за аксиомы только совершенно очевидные поло­жения.

4. Принимать за очевидное то, что признается истинным без особого напряжения внимания.

Два правила для доказательств:

5. Доказывать все сколько-нибудь неясные положения, исполь­зуя для их доказательства только предшествующие определения, или принятые аксиомы, или положения, которые уже были доказа­ны.

6. Никогда не обманываться неоднозначностью терминов и не забывать мысленно подставлять определения, которые их ограничи­вают и разъясняют.

Два правила для метода:

7. Рассматривать вещи по возможности в их естественном по­рядке, начиная с самого общего и самого простого и излагая, прежде чем переходить к отдельным видам, все то, что относится к сущно­сти рода.

8. По возможности делить всякий род на все его виды, всякое целое - на все его части и всякую задачу  на все мыслимые случаи»[66]

Авторы подчеркивают, что в изложении правил для метода они используют оборот «по возможности», поскольку эти правила «час­то невозможно строго соблюсти)). По существу это и есть методоло­гические принципы, так как они, как и все методологические прин­ципы, носят рекомендательный характер. Нетрудно видеть, что пра­вила 7 и 8 одинаковы с правилами Декарта. Этим правилам декартовской методологии авторы «Логики Пор-Рояля» и придают особое значение: «...наука может быть доведена до совершенства только тогда, когда на два последних правила обращают такое же внима­ние, как и на все другие, и отступают от них только по необходимо­сти или если из этого предполагают извлечь большую пользу»[67]

В целом же можно сказать, что «логика Пор-Рояля» есть объе­динение традиционных проблем формальной логики и зарождаю­щейся методологии научного познания (в идейном русле Р. Декарта).

Что касается разработки проблем методологии научного позна­ния не только в сфере философии и логики, но и в самом институте науки, то здесь проблемы познавательных методов были ясно по­ставлены и осознаны, начиная с работ Галилея, Декарта и Ньютона.

Речь здесь в первую очередь о естествознании как о наиболее характерной области научного познания, которое главным образом «основывается на эмпирических принципах)). Естествознание как наука, а не просто как сумма знаний о природе возникло на переходе от эпохи Возрождения к Новому времени. По этому поводу Кант писал: «Естествознание гораздо позднее (чем математика - В.К.) попало на столбовую дорогу науки. Только пол­тора столетия тому назад предложение проницательного Бэкона Веруламского было отчасти причиной открытия [этого пути], а отчас­ти толчком, подвинувшим естествознание вперед, так как следы его уже были найдены; это также можно объяснить только быстро со­вершившейся революцией в способе мышления. Я буду иметь здесь в виду естествознание только постольку, поскольку оно основывает­ся на эмпирических принципах».

Из контекста «Критики чистого разума» можно заключить, что, по убеждению Канта, естествознание как наука появляется в связи с зарождением экспериментального метода не как случайно собран­ных эмпирических результатов, а сообразно разумному плану, кото­рый предполагает формулировку необходимых законов (заметим, что мысли о теоретической нагруженное™ эксперимента в филосо­фии науки XX-XX вв. просто повторяют известные положения Канта). Все сказанное понятно из следующих замечаний мыслителя: «Ясность для всех естествоиспытателей возникла тогда, когда Гали­лей стал скатывать с наклонной плоскости шары с им самим из­бранной тяжестью, когда Торричелли заставил воздух поддерживать вес, который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды, или когда Шталь в еще более позднее время пре­вращал металлы в известь и известь обратно в металлы, что-то вы­деляя в них и вновь присоединяя к ним (я здесь не точно следую ис­тории экспериментального метода, зарождение которого к тому же не очень-то известно). Естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану, что он с принци­пами своих суждений должен идти впереди, согласно постоянным законам, и заставлять природу отвечать на его вопросы, а не та­щиться у нее словно на поводу, так как в противном случае наблю­дения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, не будут связаны необходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нуждается в нем»[68]

Выдающаяся роль Галилея (1564-1642) в отношении становления учения о научном методе не только в том, что он по существу заложил основы современного экспериментального и теоретического естествознания, но и равным образом в том, что он помог преодолеть научному сообществу давление авторитета Аристотеля. Другими словами, Галилей установил в науке в качестве главенствующих критериев достоверности знания опытно-экспериментальную подтверждаем ость и теоретическую стройность, а не ссылку на авторитет. Напряженная борьба Галилея с господством аристотелевской идеологии в науке выражается, например, в «Послании к Франческо Инголи (1624): «Природа, синьор мой, насмехается над решениями и повелениями князей, императоров и монархов, и по их требованиям она не изменила бы ни на иоту свои законы и положения. Аристотель был человек: он смотрел глазами, слушал ушами, рассуждал мозгом; также и я - человек, я смотрю глазами и вижу гораздо больше того, что видел он; а что касается рассуждений, то верю, что рассуждал он о большем числе предметов, чем я; но лучше или хуже меня по вопросам, о которых мы рассуждали оба, это будет видно по нашим доводам, а вовсе не п нашим авторитетам. Вы скажете: Сколь великий человек, у которого было такое множество последователей? Но это ничего не стоит, потому что давность времени и число протекших лет принесли ему число приверженцев; и хотя у отца было двадцать сыновей, отсюда нельзя по необходимости вывести, что он более плодовит, чем е сын, у которого только один ребенок, потому что отцу шестьдесят лет, а сыну двадцать»[69]

Второй шаг Галилея в направлении разработки нового научно метода (методологии) - критика формальности аристотелевской логики и аристотелевских рассуждений а рriori как главного основан в построении знаний о мире. Вкладывая эти мысли в уста Сальвиати, Галилей пишет: «Заметьте, что логика, как вы прекрасно знает есть инструмент, которым пользуются в философии; и как можно быть превосходным мастером в построении инструментов, не уме извлечь из него ни одного звука, так же можно быть великим лог ком, не умея как следует пользоваться логикой; многие знают н память все правила поэтики и все же не все способны сочинить даже четырех стихов, а иные, обладая всеми наставлениями Винчи, не состоянии нарисовать хотя бы скамейку»[70] В связи с этими рассуждениями Галилей приходит к утверждению, что познавательный метод должен основываться «в доказательных науках» на опыте. Так, в ответ на утверждение Симпличио о том, что главным основанием построения системы Аристотеля были рассуждения а рriori, Сальвиати говорит: «То, что вы говорите, является методом, которым он изложил свое учение, но я не думаю, чтобы это был метод его исследования. Я считаю твердо установленным, что он сначала старался путем чувственных опытов и наблюдений удостовериться, насколько можно, в своих заключениях, а после этого изыскивал средства доказать их, ибо обычно именно :.ж и поступают в доказательных науках»[71]. 3десь мысли Галилея о методе Аристотеля близки вышеприведенной характеристике Канта, который называл Аристотеля «главой эмпириков».

Можно сказать, огрубляя и схематизируя ситуацию, что в философской сухой теории познания Аристотель был центристом, занимая промежуточную позицию между «интеллектуализмом» (или рационализмом) Платона и «сенсуализмом» (или эмпиризмом) Эпикура. В Новое время аналогично: метод (методология) Г. Галилея близок эмпиризму Ф. Бэкона, рационалистский метод Декарта-философа совпадает с рационализмом Декарта-ученого, в то время как метод Ньютона центристский. Действительно, органичное сочетание теоретико-математического и опытно-экспериментального подходов, реализованных в «Математических началах натуральной философии» (1686) Ньютона, свидетельствуют об этом. В частности, в предисловии Ньютон ясно выражает свою теоретико-методологическую ориентацию: «Так как древние, по словам Паппиуса придавали большое значение механике при изучении природы, то новейшие авторы, отбросив субстанции и скрытые свойства, стараются подчинить явления природы законам математики. В этом сочинении  имеется в виду тщательное развитие приложений математики и физики»[72]

В этом смысле мы можем говорить о близости метода Ньютона и методу Канта: и в той, и в другой позиции научное знание строится на основе явлений природы (в «пределах возможного опыта») и теоретического («чистого») разума, функционирование которого выражаются в рассудочных понятиях а priori, воззрениях на основе априорных форм чувственности и математике как идеальной форме научного знания.

В «Математических началах...» Ньютона есть и нормативные формулировки (принципы) общеметодологического характера, которые выделены в разделе «Правила умозаключений в языке»:

«Правило 1. Не должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснения явлений. По этому поводу философы утверждают, что природа ничего не делает напрасно, а было бы напрасным совершать многим то, что мо­жет быть сделано меньшим. Природа проста и не роскошествует из­лишними причинами вещей.

Правило 2. Поэтому, поскольку возможно должно приписывать те же причины того же рода различным проявлениям природы.

Правило 3. Такие свойства тел, которые не могут быть ни усиляемы, ни ослабляемы и которые оказываются присущими всем те­лам, над которыми возможно производить испытания, должны быть почитаемы за свойства всех тел вообще.

Свойства тел постигаются не иначе, как испытаниями, следова­тельно, за общие свойства надо принимать те, которые постоянно при опытах обнаруживаются и которые, как не подлежащие умень­шению, устранены быть не могут. Понятно, что в противность ряду опытов не следует измышлять на авось каких-либо бредней, не сле­дует также уклоняться от сходственности в природе, ибо природа всегда и проста и всегда с собой согласована».

Общеметодологическая программа развития естествознания на основе образцов математики и механики выражена Ньютоном в следующих известных словах: «Вся трудность физики, как будет видно, состоит в том, чтобы по явлениям движения распо­знать силы природы, а затем по этим силам объяснить остальные явления Было бы желательно вывести из начал механики и ос­тальные явления природы, рассуждая подобным же образом, ибо многое заставляет меня предполагать что все эти явления обуслов­ливаются некоторыми силами, с которыми частицы тел, вследствие причин покуда неизвестных или стремятся друг к другу и сцепля­ются в правильные фигуры, или же взаимно отталкиваются и уда­ляются друг от друга» [Ньютон, 1936, с. 3]. Заметим, что здесь Нью­тон формулирует не чисто редукционистскую программу механицистского подхода в естествознании, как часто считают, так как он пишет о «рассуждениях подобным же образом», а не об описании природы на языке одной только механики.

В ХУШ в проблемы научного познания нашли особое продол­жение и звучание в учениях о возможностях и границах научного познания мира Д. Юма и И. Кант.а Если Бэкон и Декарт решали принципиальные проблемы метода получения истинного знания (склоняясь соответственно к эмпиризму и рационализму); собственно же возможность получения истинного знания о мире у них не вызывала сомнений, то Кант выделил как централь­ную проблему возможностей и границ научного познания мира природы, а вместе с этим и проблему разделения научного и не­научного знаний. В этом смысле Кант разделял все предшествую­щие ему учения о возможностях человеческого познания мира на догматические (например, эмпиризм Бэкона и рационализм Де­карта) согласно которым мир познаваем и различие только во взглядах на пути к истинному знанию, и скептические (например, скептицизм Юма), согласно которым мир непознаваем. Свое учение Кант назвал критическим - мир познаваем, но только в пределах возможного опыта, прячем опыта в специфическом кантовском смысле.

В качестве главных составляющих науки Кант выделяет пред­мет и метод (род познания, способ познания), которые являются со­ответственно критериями различения отдельных наук: «Когда нуж­но представить какое-нибудь познание как науку, то прежде всего должно в точности определить ту отличительную особенность, ко­торую оно не разделяет ни с каким другим познанием, и которая, таким образом, исключительно ему свойственна, в противном слу­чае границы всех наук сольются и ни одну из них нельзя будет ос­новательно изложить сообразно с ее природой.

Идея возможной науки и ее области основывается прежде всего именно на такой отличительной особенности, в чем бы она ни со­стояла в различии ли предмета, или источников познания, или же рода (можно сказать «метода», «способа») познания, или, на­конец, в различии некоторых, если не всех, этих отношений вместе».

По Канту главный характерный признак научности знания - его системность. Системность знания определяется методом. Ис­кусство построения системы Кант называет архитектоникой. «Под архитектоникой я разумею искусство построения системы. Так как обыденное знание именно благодаря систематическому единству становится наукой, т. е. из простого агрегата знаний превращается в систему, то архитектоника есть учение о научной стороне наших знаний вообще, и, следовательно, она необходимо входит в учение о методе»[73]

Поскольку архитектоника есть составляющая часть метода, а систематический характер как главный признак научного знания определяется методом, то, следуя Канту, мы можем вы­сказаться предельно кратко: наука есть метод.

Существенно отметить, что Кант проблемы рефлексии науки относит к специальной философской задаче, решение которой может быть ошибочным даже и создателей тех или иных конкретных наук, т.е., говоря современным языком, Кант подчеркивает значи­мость специального философско-методологического анализа фено­мена «наука» и «научное звание». Он замечает «Никто не пытаете? создать науку, не полагая в ее основу идею. Однако при разработке науки схема и даже даваемая вначале дефиниция науки весьма ред­ко соответствуют идее схемы, так как она заложена в разуме, по­добно зародышу, все части которого еще не развиты и едва ли дос­тупны даже микроскопическому наблюдению. Поэтому науки, так как они сочиняются с точки зрения некоторого общего интереса, следует объяснять и определять не соответственно описанию, да­ваемому их основателем, а соответственно идее, которая ввиду есте­ственного единства составленных им частей оказывается основан­ной в самом разуме. Действительно, нередко оказывается, что осно­ватель [науки] и даже его позднейшие последователи блуждают во­круг идеи, которую они сами не уяснили себе, и поэтому не могут определить истинное содержание, расчленение (систематическое единство) и границы своей науки» [Кант, 1994а, с. 487].

Уже говорилось о том, что «в отношении предмета всякого по­знания» Кант разделил философов на сенсуалистов и интеллектуа­листов (Эпикур и Платон как самые выдающиеся представители этих направлений), «в отношении происхождения познания» - на эмпириков и ноологистов (Аристотель и Платон в Античности, Локк и Лейбниц в Новое время) [Кант, 1994а, с. 497]. Далее Кант дает оп­ределение научному методу и производит разделение типичных по­знавательных подходов «в отношении метода»: «Если мы хотим не­что назвать методом, то оно должно быть способом действия со­гласно основоположениям. Методы., господствующие в настоящее время в этой области исследования природы, можно разделить на натуралистические и научные. Натуралист чистого разума принима­ет за основоположение мысль, что обыденный разум без науки (который он называет здравым разумом) может достигнуть большего в разрешении самых возвышенных проблем, составляющих задачу метафизики, чем спекуляции»[74]. Критикуя на­туралистов, Кант замечает, что их позиция равносильна утвержде­нию о возможности определения расстояния до Луны на глазок с большей точностью, чем при помощи косвенных математических вычислений.

В свою очередь, рассматривая варианты научных методов, в итоге Кант приходит (что уже отмечалось) к убеждению о преиму­ществе критического научного метода: «Что касается сторонников научного метода, то перед нами выбор действовать либо догмати­чески, либо скептически, но они при всех случаях обязаны быть систематическими. Если я назову здесь знаменитого Вольфа в качестве представителя первого метода и Давида Юма как предста­вителя второго метода, то этого будет достаточно для моей тепе­решней цели. Открытым остается только критический путь. Если наш читатель благосклонно и терпеливо прошел этот путь в моем обществ, то он может теперь судить, нельзя ли, если ему угодно будет оказать также свое содействие, превратить эту тропинку в столбовую дорогу и еще до конца настоящего столетия достигнуть того, чего не могли осуществить многие века, а именно доставить полное удовлетворение человеческому разучу в вопросах, всегда возбуждающих жажду знания, но до сих пор занимавших его безус­пешно»[75].

Выше приводились основные мысли Канта о научности знания и на­учном методе, лучший вариант которого, по Канту, - критический метод. Именно этот подход наиболее специфичен для научной ме­тодологии Канта и выражается в ясной постановке проблем не толь­ко о возможностях но и границах человеческого познания мира. Важно подчеркнуть, что при изложении учения Канта следует ясно определять и использовать все основные понятия. В данном случае, например, приведено понятие «мира», а не природы, так как для Канта природа есть совокупность вещей возможного опыта, а не мир в целом .То же относится и к понятиям «объективность знания» (как общезначимое знание в пределах возможного опыта, но не зна­ние о вещах как они есть сами по себе), «природа» (как «совокуп­ность предметов опыта»). В частности, Кант писал, что « законы природы никогда не могут познаваться а priopi, если разуметь под ними законы вещей самих по себе без отношения к возможному опыту. Но мы здесь не имеем дела с вещами самими по себе (их мы оставляем в стороне со всеми их свойствами), а только с вещами как предметами возможного опыта, и совокупность этих предметов и есть собственно то, что мы здесь называем природой»[76]

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18