: Проблема истории в художественных произведениях А.С. Пушкина

историографом Пугачева. Но с его «Истории Пугачева» собственно и началась

научная историография последней Крестьянской войны в России. К созданию этой

книги Пушкин подошел с арсеналом и навыками опытного профессионала, собрал и

критически изучил массу исторических источников и, опираясь на них, мастерски

исполнил свою главную задачу, заключавшуюся в «ясном изложении происшествий,

довольно запутанных», дал впечатляющие картины стихии народного движения и

отчаянной борьбы повстанцев с войсками Екатерины II. О кропотливой работе

Пушкина с источниками свидетельствуют как страницы «Истории Пугачева», так в

особенности многочисленные рукописные заготовки к этой книге: копии и

конспекты документов в «архивных» тетрадях, записи рассказов современников

восстания и заметки в дорожной записной книжке, Некоторые из этих материалов

были использованы потом при написании «Капитанской дочки».

Среди источников пушкинских произведений о Пугачеве особое место принадлежит

материалам, собранным в поездке, предпринятой в августе-сентябре 1833 года в

Поволжье и Оренбургский край, где он встречался со стариками, в том числе и с

бывшими пугачевцами, живо еще помнившими и Пугачева и его время. Рассказы,

предания и песни, услышанные и записанные Пушкиным в поволжских селениях,

Оренбурге, Уральске, Бердской слободе освещали события восстания и фигуру

Пугачева с позиции народа. Это помогло Пушкину преодолеть официально-казенную

оценку восстания, отчетливее уяснить его социальный смысл, глубже понять

личность Пугачева – подлинного вожака народного движения, увидеть в его

характере те положительные свойства, которые составляют неотъемлемые и

типичные черты русского человека из простого народа. Такая трактовка образа

Пугачева с особенной силой и выразительностью была воплощена в повести

«Капитанская дочка». В этом произведении, как и в «Истории Пугачева», Пушкин

стоял на позиции историзма, а при освещении событий и в характеристиках

действующих лиц во многом опирался на реальные факты, документы и предания,

органично и в образной передаче введя их в ткань художественного

повествования.

Следуя установившимся правилам своей художественной прозы, Пушкин стремился к

углубленному раскрытию родной старины в сжатых и четких зарисовках. Принцип

предельного лаконизма и высшей выразительности лег в основу «Капитанской

дочки».

Трудно было бы назвать другой исторический роман с такой предельной экономией

композиционных средств и с большей эмоциональной насыщенностью. В

«Капитанской дочке» интимно-исторический рассказ сочетается с русской

политической хроникой и дает широкую картину эпохи в ее домашних нравах и

государственном быту: вымышленные образы, героя фамильных записок,

неизвестные представители провинциальных семейств соприкасаются с такими

фигурами как Пугачев, Екатерина II, оренбургский губернатор Рейнсдорп,

пугачевцы Хлопуша и Белобородов.

Отвергнув принцип документальности, локальности, Пушкин в «Капитанской

дочке» достиг большего – подлинной художественной и исторической правды. Этой

активности творческого приобретения не противоречит и то обстоятельство, что

«Капитанская дочка» написана в форме мемуаров очевидца. Но эти мемуары

Гринева – лишь условная художественная форма, и эту условность хорошо

чувствует читатель: не сомневается в том, что имеет дело не подлинными

документальными записками, а с искусством, с созданием писателя, с

эстетической иллюстрацией.

К оценке своей «Истории Пугачева» Пушкин подошел как взыскательный

исследователь, отметив, что книга эта – плод добросовестного двухлетнего

труда, но в то же время указывал на ее несовершенство. Последнее выражалось в

том, что ему не удалось с необходимой полнотой осветить отдельные события

Пугачевского движения из-за недоступности важнейший документальных

источников, находившихся в государственном архиве на секретном хранении.

Кроме того, в предвидении вероятных цензорских замечаний Николая I, Пушкин

был вынужден ограничить себя в освещении ряда политически острых вопросов

кануна Пугачевского движения, самого его хода и непосредственных результатов.

Нашли отражение в книге и впечатления от поездок по памятным местам

Крестьянской войны: в Оренбург, Бердскую слободу, бывшие приуральские

крепости Татищеву, Нижне-Озерную, Рассыпную.

Когда Пушкин заканчивал роман о мятежном дворянине Дубровском, до него дошли

устные рассказы об офицере XVIII века Шванвиче, который перешел на сторону

Пугачева и служил ему «со всеусердием».

Такая историческая фигура чрезвычайно заостряла тему о классовом

отступничестве молодого барина в пользу подвластной ему крепостной массы.

Гвардеец, участвующий в народной революции, выступал как новый романтический

герой. В правительственном сообщении 1775 года о наказании Пугачева и его

сообщников имелась сентенция о подпоручике Шванвиче, которого предполагалось,

«лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу», за то, что

он, «будучи в толпе злодейской, слепо повиновался самозванцевым приказам,

предпочитая гнусную жизнь честной смерти».

В 1833 году, во время работы над «Историей Пугачева», сюжетно встретились

всемирность истории и всеисторичность современного человека. Их встрече

предшествовали три года изучения истории: русского величия – Петр и русского

бунта – Пугачева. Новая поэма предполагала, что история будет не просто

увидена из современности, в судьбе и характере выпавшего из исторического

бытия современного человека. Вот почему первоначальный замысел сюжета

отрабатывался биографически.

31 января 1833 года Пушкин набрасывает план исторического романа из эпохи

Пугачева с главным героем, сосланным за буйство в дальний гарнизон: «степная

крепость – подступает Пугачев – Шванвич предает ему крепость. делается

сообщником Пугачева», и пр. [Гроссман, Пушкин, 1958 г., 432 стр.].

Долгое время считалось, что сначала Пушкин работал над «Дубровским» /осень 1832

– февраль 1833/ и только в конце января 1833 года появился план «Повести о

Шванвиче». Однако недавно Н.Н.Петрунина окончательно установила, что «Шванвич»

задуман еще раньше «Дубровского» – «не позднее августа 1832 года, может быть и

ранее»[18] .

Таким образом, некоторое время в мыслях поэта как бы существовало два

замысла, где в центре был народный бунт и вовлеченный в него дворянин.

«Повесть о Шванвиче, - замечает Н.Н.Петрухина, - на определенном этапе

подвела Пушкина к «Дубровскому». Опыт же художественной работы над

«Дубровским» вернул поэта к повести о Шванвиче и вместе с тем заставил его

искать новых путей для разработки старого замысла».

В одном случае героем становится исторически реальный Шванвич, и действие

повести сразу же определилось 1770-ми годами, в другом же произведении

вымышленный В.А.Дубровский, - судя по человеку, – попадал примерно в ту же

эпоху, но затем Пушкин сделал датировку более неопределенной и явно приблизил

повествование /по языку, бытовым подробностям/ к своему времени.

Истинное происшествие, случившееся в начале 1830-х гг. с небогатым

дворянином, «который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из именья,

и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить, сначала подьячих, потом

других», поначалу могло быть воспринято самим поэтом как аналог истории

дворянина-пугачевца, как еще один, недавний случай сотрудничества дворянина с

бунтующим народом, к тому же случай, самой жизнью облеченный в готовую

романическую форму.

Любовь, брак, личное счастье – вот магический круг, очерчивающий сферу

женского бунта в пушкинскую эпоху. Для мужчины больше случаев вступить в

конфликт с обществом, поскольку его общественные функции и его система

зависимости от общества сложнее и многообразнее.

В «Дубровском» герой оказывается жертвой не случайного личного чувства, хотя

бы и глубоко социально мотивированного. Старинный дворянин и гвардейский

офицер остается без куска хлеба и без крова над головой, у него не только

беззаконно отобрано имение, на владение которым он имел неоспоримое право, но

попраны его честь и нравственное достоинство.

«Дубровский» стал опытом органического слияния картин реальной

действительности и авторской исторической концепции. Конфликт между

Дубровским и Троекуровым здесь реальная завязка повествования. Причем,

облекаясь в плоть живых образов, излюбленная социально-историческая идея

Пушкина теряет свою отвлеченную прямолинейность, углубляется и обогащается.

В первоначальном наброске, где будущий Троекуров назван Нарумовым, его

«большой вес во мнении помещиков, соседей» объяснен «его званием и

богатством». В дальнейшем Пушкин дал своему персонажу другую, историческую

фамилию – Троекуров и подчеркнул его принадлежность к старинному русскому

барству /князья Троекуровы значатся среди потомков Рюрика от князей

Ярославских/, объяснив его власть над соседями-помещиками и губернскими

чиновниками не просто богатством и связями, но и знатным родом. Тем самым

пушкинское представление о противоборствующих силах, существовавших в русском

дворянстве, известное по ряду других произведений поэта, подверглось в романе

определенному усложнению. Упадок одних старинных фамилий в XVIII – начале Х1Х

вв. не мешал возвышению других. Многократно отмечалось, что первоначально

Пушкин мотивировал различие между судьбами Троекурова и Дубровского тем, что

«славный 1762 год разлучил их надолго. Троекуров, родственник княгини

Дашковой, пошел в гору» /VIII, 755/. Эти слова были зачеркнуты, так как они

противоречили хронологической приуроченности событий. Но в них можно увидеть

знак того, что к моменту работы над романом Пушкину стало ясно, что 1762 г. и

другие дворцовые перевороты XVIII в. сопровождались не только возвышением

новой знати, но и расслоением старинного дворянства.

Уже В.О.Ключевский увидел за литературным, романтическим бунтарством Дубровского

реальный исторический тип русского дворянина александровской эпохи,

благородного бунтаря с искалеченной судьбой

[19]. Но в центре романа Пушкина не столько самый бунт против общества или

отражение его в сознании героя, сколько его предпосылки и последующая судьба

бунтаря; не пароксизм социально-критической страсти и даже не идея

индивидуального мщения, а роковое влияние беззакония на всю судьбу Дубровского.

Самое разбойничество свое герой характеризует как неизбежный шаг, вынужденный

актом самодержавного произвола /«Да, я тот несчастный, которого ваш отец лишил

куска хлеба, выгнал из отеческого дома и послал грабить на больших дорогах» –

VIII, 205/. Бунт оказывается бунтом поневоле, а осознанный самим героем

безысходный трагизм его положения – оборотной стороной романтической удали и

пафоса справедливости, которые связала его с разбоями мирская молва.

Широкая картина жизни русского провинциального дворянства, встающая со

страниц «Дубровского» и имеющая своим основанием пушкинскую концепцию

исторического развития дворянского сословия, принадлежит к высочайшим

достижениям русского социального романа нового времени. В этой картине пафос

высокого историзма парадоксально совмещается с противоречивостью указаний на

время, к которому приурочены события романа, - противоречивостью, выдающей

колебания Пушкина. По-видимому, в момент написания «Дубровского» Пушкина

занимала задача воспроизведения не только жизни общества в определенный

исторический момент /как было при работе над «Рославлевым»/, сколько

общественной ситуации, которая оставалась типичной со второй половины XVIII

века до современности, сложившись, по убеждению Пушкина, как результат

процессов, вызванных петровскими реформами.

Эта особенность «Дубровского», позволяющая относить его действия и к концу

XVIII века, и к пушкинской современности, привела к тому, что в

исследовательской литературе взгляд на «Дубровского» как на социальный роман

из современной жизни долгое время сосуществовал с попыткой видеть в нем опыт

исторического повествования. Именно эта особенность /а не отсутствие в

«Дубровском» исторических лиц и событий/ позволяет с уверенностью утверждать,

что перед нами роман, в котором для авторского замысла существо изображаемых

общественных явлений важнее осязаемой конкретности исторического момента.

В «Дубровском» нет крестьянского восстания, а есть только неустойчивый порыв

крестьян и дворовых к бунту. За исключением сцены на барском дворе, крестьяне

не появляются в написанных главах романа. Герои «Дубровского», принадлежащие

к народной среде, - дворовые, т.е. личные слуги господ, крепостные

ремесленники, работники дворовых служб и т.п. Они связаны с барином теснее,

чем крестьяне. Патриархальная связь дворовых с «доброродным» помещиком

укоренена, по мысли Пушкина, в давней традиции. Да и слияние владений

Дубровского и Троекурова неминуемо затрагивает их личные судьбы и интересы,

толкая вслед за молодым Дубровским. Однако и действия дворни ничем не

напоминают восстание. В разбойничьей крепости сохраняют силу законы барской

усадьбы: Дубровский управляет всеми действиями разбойников, он волен наложить

табу на владения ненавистного для его людей Троекурова и даже распустить свою

шайку.

Тема народа органически входит в социально-политическую проблематику

«Дубровского», но не является в ней доминирующей. Народ – это естественная

среда, в которой протекает деревенская жизнь дворянина. В «Дубровском» Пушкин

показал, что среда эта отнюдь не пассивна. И распря господ, и бесчинства

приказных электризуют народную массу и вызывают ее ответную реакцию. Народные

сцены в «Дубровском» можно сопоставить с народными сценами «Бориса Годунова»:

крестьяне и дворовые, толпящиеся на барском дворе, озабочены не только своей

будущей судьбой. Их этическое чувство возмущено творимым на их глазах

беззаконием. В «Дубровском», как и в «Борисе Годунове», Пушкин делает народ

судьей происходящего, апеллирует к его чувству справедливости как высшему

моральному критерию. Причем, в отличие от «Бориса Годунова», в «Дубровском»

толпа дифференцирована. В ней выделены группы крестьян и дворовых, которые

характеризуются разными настроениями и разной степенью активности. Более

того, в числе дворовых находятся зачинщики, способные повести толпу за собой.

Таков кузнец Архип, в определенный момент выступающий на авансцену

повествования. Заходя в своем мщении дальше, чем предполагал молодой барин,

он по существу направляет последующие события, отрезая для Дубровского пути к

отступлению, ставя его своими действиями вне закона.

Постепенно герой Пушкина приходит от мнимых ценностей к истинным. Пушкин

заставляет молодого Дубровского познать, что в существующем обществе жертва

общественных институтов – человек, однажды оказавшийся вне закона, не может

обрести скромного человеческого счастья, что все попытки изгоя вернуться к

гражданскому существованию обречены на неудачу.

В «Капитанской дочке» Пушкин перенес действие из помещичьей усадьбы в

«степную крепость». «Капитанская дочка» – последнее крупное произведение на

историческую тему. Тема повести – крестьянское восстание 1773-1775 годов –

так же закономерна и важна в идейной и творческой эволюции поэта, как тема

Петра I и тема 1812 года. Но, в отличие от «Арапа Петра Великого» и

«Рославлева», «Капитанская дочка» была закончена: интерес Пушкина к проблеме

крестьянства оказался более устойчивым.

Содержание романа определилось не сразу, и первоначальный замысел, в основ

которого был положен исторический факт участия в восстании Пугачева

гвардейского офицера Шванвича, претерпел почти полное изменение. Сюжет

«Капитанской дочки», сочетавшей историческое событие – восстание Пугачева с

хроникой одной дворянской семьи – сложился лишь в 1834 году, после

путешествия Пушкина на Волгу и Урал и окончания «Истории Пугачева». В ноябре

1836 года роман появился на страницах «Современника».

Тема «Капитанской дочки» необычна для русской литературы конца XVIII века.

Радищев призывал к крестьянской революции, но не дал ее художественного

образа. В декабристской литературе нет изображения восстания крестьянства.

Рылеев в «Думах» не создал образов ни Разина, ни Пугачева.

Несмотря на небольшой объем, «Капитанская дочка» – роман широкого

тематического охвата. В нем нашли яркое отражение жизнь народа, его

восстание, образы крестьян и казаков, помещичий быт, губернское общество и

жизнь затерянной в степях крепости, личность Пугачева и двор Екатерины II. В

романе выведены лица, представляющие разные слои русского общества,

раскрывающие нравы и быт того времени. «Капитанская дочка» дает широкую

историческую картину, охватывающую русскую действительность эпохи

пугачевского восстания.

Проблематика «Капитанской дочки» необычайно остра и разнообразна. Положение и

требования народа, взаимоотношения помещиков и крестьянства и проблемы

государственной внутренней политики, крепостное право и морально-бытовые

стороны жизни дворянства, обязанности дворянства перед народом, государством

и своим сословием – таковы основные вопросы, поднятые Пушкиным в повести.

Важнейшим из них является вопрос об историко-политическом смысле и значении

крестьянского восстания.

Историческая повесть о XVIII веке, вместе с тем, является политическим

романом 30-х годов. Изображение борьбы народа с дворянством – крестьянское

восстание – дано в «Капитанской дочке» в наиболее развернутом виде.

Противоречия внутри самого дворянства привлекают внимание в гораздо меньшей

степени. Пушкин стремится раскрыть и показать всю совокупность явлений,

связанных с восстанием крестьянства. Широкое распространение движения, его

причины, истоки и начало восстания, его ход, социальный и национальный состав

участников движения, рядовая масса восставший и ее вожди, расправа с

помещиками и отношение восставших к мирным жителям, психология крестьянских

масс, политика дворянской монархии и дворянская расправа с крестьянством –

все это отражено в романе.

Важнейшие стороны крестьянского восстания раскрыты и показаны Пушкиным.

Социальную направленность движения, ненависть народа к дворянству Пушкин,

несмотря на цензуру, показывает достаточно четко. В то же время он раскрывает и

другую сторону пугачевского движения- присущую участникам восстания гуманность

по отношению к «простому народу». При взятии Белогорской крепости казаки

растаскивают только «офицерские квартиры». Страшен гнев самого Пугачева на

Швабрина, угнетающего сироту из народа (Маша Миронова). И в то же время автор

рассказывает в «Пропущенной главе»: «Начальники отдельных отрядов, посланных в

погоню за Пугачевым. самовластно наказывали и виноватых, и безвинных»

[20]. Пушкин был беспристрастен, рисуя исторически верную картину

крестьянского восстания, показывая чисто феодальные методы расправы с

крепостными крестьянами.

То, что крестьяне при первом приближении пугачевских отрядов мгновенно

«пьянели» от ненависти к помещикам, показано Пушкиным поразительно верно.

Народ, изображенный в «Капитанской дочке», не безличная масса. Со

свойственным ему художественным лаконизмом Пушкин индивидуализировано

показывает крепостное крестьянство. Он не рисовал при этом картины

повседневной жизни крестьянства, их быта. На первом плане стояли темы

восстания и расправы с помещиками, поэтому образы крестьян Пушкин

индивидуализировал в аспекте их политического сознания, их отношения к

помещикам и к Пугачеву как вождю движения.

Политическое сознание восставшего крестьянства Пушкин характеризует как

стихийное. Типичной стороной, основой этого сознания является, однако,

отчетливое понимание каждым участником движения его социальной

направленности. Пушкин очень ясно показывает это в сцене приезда Гринева в

Бердскую слободу. Караульные крестьяне захватывают Гринева и, не задумываясь

о причинах странного явления, каким им должен был показаться добровольный

приезд офицера к Пугачеву, не сомневаются в том, что «сейчас» или на «свету

божьем», но «батюшка» прикажет повесить дворянина-помещика. Но это типическое

с разной силой логики и действия появляется у бердского караульного, у

мужичка на заставе в «Пропущенной главе», у Андрюшки – земского, у

белогорских казаков, у ближайший помощников Пугачева. Пушкин показывает

различные ступени этого сознания и, таким образом, добивается

индивидуализации образов. Вместе с тем создается и единый образ восставшего

народа.

В изображении Пушкина народ – стихийная, но не слепая, не рассуждающая сила.

Хотя сознание его незрело, народ не воск, из которого руководители лепят то,

что им угодно. Изображение народа как пассивной массы, покорной своим

дворянским руководителям, дано в историческом романе Загоскина. Пушкин,

напротив, показывает, что отношение народа к Пугачеву есть результат

понимания народной массой социальной, антикрепостнической направленности

восстания. Образ народа и образ его вождя сливаются в романе воедино, отражая

историческую истину.

Пушкин подчеркивал отсутствие идеализации, реалистичность в изображении

Пугачева, художественную и историческую верность образа. Образ Пугачева

раскрыт во всей сложности и противоречивости его личности, совмещающей в себе

качества выдающегося человека, руководителя массового народного движения с

чертами лихого бывалого казака, немало побродившего по свету. Первая и

главная черта пушкинского Пугачева – его глубокая связь с народом. Подлинный

реализм проявляется во всей силе в типичном противопоставлении отношения

дворянства и народа к Пугачеву.

В мотиве «заячьего тулупчика» некоторые критики видели чисто формальный прием

удачного развертывания сюжета. Несомненно, что этот мотив глубоко

содержателен, раскрывая в образе Пугачева черты природного благородства и

великодушия.

Благородство и гуманность Пугачева противопоставлены жестокости и эгоизму

«просвещенного» дворянского Швабрина. Образ Пугачева раскрывается во

взаимоотношениях с Гриневым. Весьма полно автор вкладывает в представления

Гринева о Пугачеве официальную трактовку вождя крестьянского восстания:

изверг, злодей, душегуб. На всем протяжении романа Пушкин показывает обратное

– гуманизм Пугачева, его способность к проявлению милосердия и справедливости

к добрым и честным людям. Это отнюдь не было идеализацией Пугачева. Пушкина

интересовала деятельность Пугачева как вождя крестьянского восстания.

Пушкинский Пугачев даровит, талантлив как военачальник, противопоставлен в

этом плане бездарному и трусливому оренбургскому губернатору генерал-поручику

Рейнедорпу.

Много раз в романе Пушкин подчеркивает пытливость, ум, сметливость Пугачева,

отсутствие в нем черт рабского унижения. Все эти черты раскрывают облик

подлинного Пугачева. Для Пушкина они выражали, вместе с тем, национальный

характер русского народа.

Но в образе Пугачева и его ближайших соратников показана и слабость движения,

его политическая незрелость. Монархическая форма политической программы

Пугачева, весь его образ царя-батюшки коренился в настроениях самого народа,

в его чаянии «народного царя». Пугачеву свойственно недоверие и

недоброжелательство ко всякому «барину». Добродушие и простосердечие Пугачева

- также черты характера народного. Ведущее в образе Пугачева - величие,

героизм, столь импонирующие Пушкину. Это выражено символическим образом орла,

о котором говорит, сказка, образом, в котором Пушкин показывает и трагизм

судьбы Пугачева.

Некоторыми, характерными для части крепостного крестьянства чертами и

особенностями, Пушкин наделяет Савельича. Это тип, в котором отразилась одна

из сторон крепостнической действительности, которая обезличивала крестьянина.

В образе Швабрина изображены типические черты «золотой» дворянской молодежи

екатерининского времени, воспринявшей вольтерьянство только как основание для

циничного скептицизма и для чисто эгоистичного и грубо-эпикурейского

отношения к жизни. В характере и поведении Швабрина содержатся и черты того

авантюристического дворянского офицерства, которое осуществляло дворцовый

переворот 1762 года. Он исполнен равнодушия и презрения к простому и честному

мелкослужилому люду, чувство чести в нем развито очень слабо. Внешняя

образованность и блеск соединились в Швабрине с внутренней моральной

опустошенностью. Большое значение в идейном содержании романа имеет образ

Екатерины II.

Рисуя образ Екатерины II, Пушкин раскрывает ту связь, которая реально

существовала между «казанской помещицей» и широкими кругами дворянства. Эта

связь показывается с помощью такой детали, как высокая оценка Екатериной

личности капитана Миронова. В изменении лица Екатерины при чтении просьбы о

помиловании Гринева, дружившего с Пугачевым, в ее холодном, спокойном отказе

раскрывается беспощадность царицы к народному движению. Не обличая Екатерину

прямо, Пушкин просто нарисовал образ самодержицы, как «казанской помещицы»,

исторически правдиво. Пушкин показал, что было действительно существенным в

политике Екатерины II в момент пугачевского восстания и в ее отношении к

восставшим.

Своей «Историей пугачевского бунта» и «Капитанской дочкой» поэт ставит

«вопрос вопросов» - о прошлом, настоящем и будущем народа, просвещенного

дворянства, власти; куда реже рассматривалась одна, особенная причина этих

поисков: влияние внутренних, личных мотивов самого Пушкина на «формирование»

его героев. Пугачевское время, несомненно, давало Пушкину больше простора для

архивных изысканий, общих исторических рассуждений, нежели недавняя

современность; но притом пушкинскому «шекспировскому» историзму решительно

претил аллюзионный метод, когда рассказ о восстаниях в 1770-х годах целиком

сводился бы к прямолинейным намекам на последние бунты: для поэта важно, что

существовала действительная, не умозрительная историческая связь;

преемственность тех и этих событий, когда взаимодействие прошлого и

современного обнаруживается как бы само собою.

Бунты 1831 года явились особым «введением» к «Истории Пугачевского бунта», а

также - к секретным пушкинским «Замечаниям о бунте», опубликованным только

через несколько десятилетий.

Чрезвычайное сходство 1770-х годов с 1830-ми было замечено, конечно, не одним

Пушкиным, но вряд ли еще хоть один человек в стране мог представить, что

вскоре «История Пугачева» будет написана и напечатана.

Тема Пушкин - Пугачев изучена неплохо, и последовательность событий в общем

ясна. В январе 1830 года Пушкин написал и тогда же напечатал в «Литературной

газете» следующие слова: «Карамзин есть первый нам историк и последний

летописец. Своею критикой он принадлежит истории, простодушием и анофермами

хронике. Критика его состоит в ученом сличении преданий, в осторожном

изыскании истины, в ясном и верном изображении событий. Нравственные его

размышления, своею иноческою простотою, дают его повествованию всю

неизъяснимую прелесть древней летописи» /XI,120/.

Как видим, поэт ощущает грань времен; конец одной эры писания истории - и

начало совсем иной. Последний летописец - эти слова означают, что

карамзинская манера, особое сочетание современной науки и старинной

«иноческой простоты», более невозможен, уходит в прошлое.

Будущее за серьезной исторической критикой - Пушкин это ясно видит, но при

том не скрывает сожаления об исчезновении «неизъяснимой прелести древней

летописи». Поэт даже как будто завидует Карамзину, который мог еще так

писать: и Пушкин бы хотел, но нельзя, поздно - эпоха другая, проблемы иные...

Он работает над «Историей Пугачева» и над «Капитанской дочкой» отдельно,

тогда как «по-карамзински» тут требовалось бы единое историко-художественное

повествование.

Полтора года было затрачено на «Историю Пугачева», причем с выходом ее работа

не заканчивалась. Пушкин хотел написать о том, что интересовало и волновало,

поделиться с мыслящим обществом своими идеями насчет важнейших событий

прошлого и настоящего.

* * * * * *

Трижды упомянуто в пушкинских письмах и черновиках заглавие «Замечание о

бунте» – но не «Замечания о Пугачеве»: Пушкин, обращаясь к царю, как бы

принимает царскую формулировку – «История.бунта».

В финальной части своей работы Пушкин ясно высказал те мысли, из-за которых

во многом он взялся писать «Историю Пугачева»: в стране две главные силы –

правительство, народ; разумеется общество, дворянство также принимается в

расчет, но созидающие; разрушительные силы или консервативные возможности

власти представляются в 1830-х годах неизмеримо большими.

Куда, в какую сторону направится эта сила, по Пушкину, вопрос еще не

решенный: цивилизация, просвещение, европеизм – исторический курс, начатый

реформами Петра, дорог поэту, желающему сохранения и улучшения достигнутого.

Но какова цель? Что народ скажет? Пушкин обнаруживает такие проблемы

российского прошлого, которых «почти не существовало» лет за 10 – 15 до того

в кругу как Карамзина, так и декабристов.

Поэт – историк рассуждает не о том, плох или хорош Пугачев, - но о

существовании, не случайном, историческом, пугачевской правды, народного

пугачевского энтузиазма, таланта, массовой энергии, народной нравственности,

крестьянского взгляда на вещи.

Доказывая, что «История Пугачева» должна быть опубликована, Пушкин замечал:

«Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцева,

Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера, не должны быть затеряны для

потомства».

История для Пушкина - источник понимания настоящего и ключ к предугадыванию

будущего. Поэтому в историческом изучении для него важно уловить

действительные тенденции хода вещей, независимо от субъективных симпатий и

антипатий. В его исторических обзорах уже нет возвеличивания знати и ее

попыток добиваться политических преимуществ.

Именно закон исторической необходимости, определяющий «общий ход вещей», и

определяет то истолкование событий, какое мы встречаем в произведениях

Пушкина 30-х годов. В этом он решительно отошел от той точки зрения, которая

ему диктовала изображение людей и поступков в 20-х годах.

Для Пушкина история является уже картиной поступательного движения

человечества, определяемого борьбой социальных сил, протекающей в разных

условиях для каждой страны. Именно это непрерывное движение вовлекает и

настоящее в общий ход. Для Пушкина критерий историзма уже не определяется

более исторической отдаленностью событий прошлого, так и в изображении

настоящего. В этом отношении особенно характерна повесть «Пиковая дама»,

писавшаяся одновременно с «Медным всадником». В ней каждое действующее лицо

является представителем определенной исторической и социальной формации.

Графиня - представительница уходящей власти, Лиза - обнищавшая компаньонка,

Германн - хищный искатель счастья, пробивающий дорогу в новом обществе и

готовый на всякий риск и даже на преступление. Смена поколений в этом романе

характеризует смену разных укладов жизни русского общества.

Так в 30-е годы на смену романтическому характеру Алеко появляется типический

характер, обусловленный исторически и социально. И это именно является

основной чертой созданного Пушкиным реалистического искусства.

Исторический роман Пушкина - одно из значительнейших явлений творчества

великого русского поэта. В нем нашли свое отражение горячая любовь к Родине,

многие заветные его думы и подлинно патриотические чувства. Пушкинский

исторический роман и до сих пор поражает глубиной мысли, правдой изображения

прошлого, исторической типичностью созданных в нем картин и героев, высоким

совершенством и красотой художественной формы. «Борис Годунов» и «Капитанская

дочка» обеспечили торжество реализма в разработке исторической темы, в

развитии исторического жанра в русской литературе. Реализм Пушкина, его

исторического жанра подготовит «Войну и мир» Л. Н. Толстого.

Заключение

Трудно назвать другого писателя XIX века, который обладал бы столь же

разительным историческим чутьем, столь сильным и глубоким историческим

сознанием, как Пушкин.

Читаем мы строфы его «славной хроники» или вслушиваемся в могучие ямбы

«петербургской повести», погружаемся ли в образный мир «Капитанской дочки»

или лирические раздумья о смене поколений, о «превратности времен» - нас

невольно захватывает масштабность исторических представлений поэта, та

чуткость , с которой им передается динамика истории. Перед нами во всей

реальности возникает образ самой истории. Зрелый Пушкин не только мыслит

историческими категориями. Огромная вера в историю, в ее поступательный ход,

в торжество ее разумных сил становится одним из источников неповторимого

светлого колорита пушкинской поэзии, придает ей особое очарование. Эта

сторона творческого облика Пушкина настолько существенна и органична, что она

не могла не обратить на себя внимания исследователей. По мере ее изучения все

более выяснялось, что проблема историзма имеет не частное значение, что она

во всех отношениях является одной из ведущих и наиболее значительных проблем

пушкиноведения.

* * *

Но нельзя сказать, что Пушкину был свойственен какой-то особенный тип

историзма повествования. Самый характер историзма, а следовательно, и

художественного мышления поэта в целом претерпел значительную эволюцию.

Согласно утвердившейся в настоящее время концепции, развитие пушкинского

историзма прошло два этапа. Первый, когда Пушкин осуществил в своем

творчестве национально-исторический принцип, и второй, когда на смену ему

пришел принцип социологический. Это значит, что поначалу в творчестве Пушкина

преобладал национально-исторический принцип подхода к явлениям

действительности, без учета социального фактора. В характеристике условий

преобладали не социальные признаки, а историко-национальные. В 1830-е годы

внимание Пушкина привлекают обострившиеся сословные и классовые противоречия.

И он приходит к новому взгляду на действительность. Теперь в его

мировоззрении на первый план выдвигается социальный фактор: сама идея

развития в применении к общественной жизни тесно связывается с пониманием

сословных и классовых различий и столкновений; понятие нации

дифференцируется; в характеристике человека доминируют уже не общие

национально-исторические черты, а именно социальные, в соответствии с местом

и положением, занимаемым человеком в обществе.

И все же следует признать, что названная концепция эволюции пушкинского

реализма и историзма нуждается в существенных уточнениях и дополнениях. Во-

первых, в творчестве Пушкина этого периода национальный принцип продолжает

сохранять свое значение, и поиски поэтом национальных форм по-прежнему

остаются актуальными.

Во-вторых, названная концепция в ее чистом виде приводит к неизбежной

схематизации позднего творчества. В действительности картина творчества

гораздо сложнее и трудно укладывается в какие-либо рамки.

Итак, решать проблему историзма пушкинского творчества можно лишь при

условии, если будет учитываться природа самого искусства. Вопросы соотношения

эстетического и научного познания, их сходства и различия, выдвигавшиеся

самой жизнью, всем художественным развитием и многократно освещавшиеся в

мировой эстетической мысли, глубоко волновали Пушкина и его современников.

Частным и специфическим выражением этой общей проблемы соотношения искусства

и науки являлся вопрос о соотношении художественной литературы и истории.

Названный процесс проникновения истории в духовную жизнь русского общества

находил многообразные проявления и имел не менее многообразные последствия:

повсеместно пробуждается пристальный интерес к старине, к различного рода

документально-историческим материалам.

В отличие от авторов, придерживающихся принципа иллюстративности в освещении

истории и усиленно апеллировавших к документам, Пушкину-художнику чужд голый

документализм. Пушкин обычно лишь отталкивается от документа, но затем

становится на путь творческого преображения, художественного вымысла.

В случае, если этого активного творческого преображения не достигалось и

Пушкин пытался пассивно включить в произведения «скрытые» документы, в их

«натуре», он терпел неудачу. Приведем такой факт. В ходе работы над

«Дубровским» его привлек процесс между подполковником Крюковым и поручиком

Муратовым, рассматривавшийся в октябре 1832 года в Козловском уездном суде.

Копию решения суда, как известно, без всяких переделок, Пушкин включил в свою

рукопись. Комментаторы давно отметили, что постановление по делу Дубровского

и Троекурова в Пушкинской повести представляет собой подлинный документ. Но

вот что характерно: произведение осталось незаконченным, и не последнюю роль

в этом сыграло, то обстоятельство, что оказалось невозможным достичь

органического единства противоположных принципов, в частности эмпирического

документализма и традиции книжной «разбойничьей» романтики.

В основу создания «счета Савельича» в «Капитанской дочке» положен архивный

документ. Любопытно, однако, как обошелся с этим документом Пушкин.

Оказывается, будучи включенным в художественную систему «Капитанской дочки»,

документ этот стал выполнять функцию, прямо противоположную источнику. В

«Капитанской дочке» «счет Савельича» служит выявлению не только таких черт

крепостного дядьки, как усердие, преданность. но и в еще большей степени -

пусть косвенно - великодушия Пугачева. Как видим, в процессе творчества

эмпирический документ эстетически преображен до неузнаваемости.

Отвергнув принцип документальности, локальности, Пушкин в «Капитанской

дочке» достиг большего - подлинной художественной и исторической правды. Этой

активности творческого преображения не противоречит и то обстоятельство, что

«Капитанская дочка» написана в форме мемуаров очевидца.

Надо сказать, что мемуары Гринева - это лишь условная художественная форма, и

эту условность хорошо чувствует читатель. Иначе говоря, читатель не

сомневается в том, что имеет дело не с подлинными документальными записками,

а с искусством, с созданием писателя, с эстетической иллюзией. С самого

начала между автором и читателем налаживается процесс «сотворчества».

Читатель активно вовлекается в этот процесс, происходит мобилизация его

воображения и мысли, чему служит все многообразие средств: система эпиграфов

(которые необходимо продумывать и «сопрягать» с содержанием глав), тон

повествования, а подчас и непосредственное обращение к читателю, которому

ставятся своеобразные эстетические задачи.

Такая природа искусства с его условностью и одновременно активностью

воспроизведения движущейся истории определяет, естественно, и специфический

характер самой историчности художественных произведений - в отличие от

историчности документальной, научной.

список использованной литературы

1. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10-ти т. – Л., 1997. /далее в

тексте указан том и страница/.

2. Абрамович С.Л. Пушкин в 1836 году. – Л., 1989. – 311с.

3. Алексеев М.П. Пушкин: сравнительно-историческое исследование. – Л., 1987.

– 613с.

4. Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература. – Л., 1987. – 613с.

5. Аношкина В.Н., Петров С.М. История русской литературы в 19 веке. 1800 –

1830-е годы. – М.,1989.

6. Архангельский А.Н. Стихотворная повесть А.С.Пушкина «Медный всадник». –

М., 1990. – 93с.

7. Ахматова А.А. О Пушкине: статьи и заметки. – М., 1989.

8. Бабаев Э.Г. Из истории русского романа 19 века. – М., 1984.

9. Бабаев Э.Г. Творчество А.С.Пушкина. – М., 1988. – 204с.

10.Балашов Н.И. «Борис Годунов» Пушкина. Основы драматургической структуры.

// Известия АН СССР. Серия –литературы и языка. 1980. №3.

11.Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. – М., 1953.

12.Белый А. «Из Моцарта нам что-нибудь.» // Литературная учеба. 1990. №3.

С.151-157.

13.Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина /1826 – 1830/. – М., 1967.

14.Блок Г. Пушкин в работе над историческими источниками. – М.-Л., 1949.

15.Бонди С.М. О Пушкине: статьи и исследования. – М., 1978.

16.Борев Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки: опыт прочтения «Медного

всадника». – М., 1990.

17.Бочаров С.Г. О художественных мирах. – М., 1985.

18.Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки. – М., 1974.

19.Булгаков С.Н. Пушкин в русской философской критике. – М., 1990.

20.ВашкевичВ.С. «Руслан и Людмила» – ключ к истории русской мысли. // Молодая

гвардия. 1994. №9. С.179 – 195.

21.Ветловская В.Н. Проблемы истории в художественном мире Пушкина //

Русская литература. 1982. №1. С.6 – 36.

22.Викторова К.В. Петербургская повесть // Литературная учеба. 1993. №2.

С.197 – 209.

23.Гей Н.К. Проза Пушкина: Поэтика повествования. – М., 1989.

24.Гессен А.Н. «Все волновало нежный ум.» – М., 1983, - 343с.

25.Гиллельсон М.Н. Повесть Пушкина «Капитанская дочка». – Л., 1977. – 230с.

26.Гиллельсон М.Н., Мушина И.Б. Повесть А.С.Пушкина «Капитанская дочка»:

Комментарий. Пособие для учителя. – Л., 1977. – 192с.

27.Гроссман Л.П. Пушкин. - М., 1958. – 526с.

28.Городецкий Б.П. Трагедия А.С.Пушкина «Борис Годунов». Комментарий. – Л.,

1969.

29.Городецкий Б.П. Лирика Пушкина. – М.; Л., 1962.

30.Городин М.А. Величие «ничтожного героя» // Вопросы литературы, 1984, №1,

с.149 – 167.

31.Гуревич А.М. Сокровенный смысл «Полтавы» //Известия АН СССР. Серия

литературы и языка. 1987, №1, с.7 – 19.

32.Дейч Г.М. Все ли мы знаем о Пушкине? – М., 1989. – 268с.

33.Дегожская А.С. Повесть А.С.Пушкина «Капитанская дочка» в школьном

изучении. – Л., 1971. – 128с.

34.Иванов В.А. Пушкин и его время. – М., 1977. – 445с.

35.Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. – Л., 1976. – 339с.

36.Карпов А.А. «Борис Годунов» А.С.Пушкина. // Анализ драматического

произведения. – Л., 1988. – с.91 – 108.

37.Коровина В.Я. Пушкин в школе. Пособие для учителей. – М., 1978. – 303с.

38.Лежнёв Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. – М., 1966. – 263с.

39.Лобикова Н.М. «Тесный круг друзей моих.» – М., 1980. – 125с.

40.Лотман Ю.М. Идейная структура «Капитанской дочки» // Лотман Ю.М. В школе

поэтического слова – Пушкин. Лермонтов. Гоголь. – М., 1988.

41.Лотман Ю.М. А.С.Пушкин. – Л., 1981.

42.Макогоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы /1830 – 1833/. – Л.,

1974. – 374с.

43.Макогоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы. /1833 – 1836/. –

Л., 1982.

44.Мясоедова Н.Е. Из историко-литературного комментария к лирике Пушкина. //

Русская литература. 1995. №4. С. 27 – 91.

45.Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. Над страницами духовной биографии

Пушкина. – М., 1987.

46.Непомнящий В.С. Лирика Пушкина // Литература в школе, 1995, №1. С. 2 – 14.

47.Овчинников Р.В. Над «пугачевскими» страницами Пушкина. – М., 1981. – 159с.

48.Петров С.М. Исторический роман Пушкина. – М., 1953. – 151с.

49.Петров С.М. Великий русский поэт // Литература в школе, 1973. №5. С.6 – 15.

50.Петрухина Н.Н. Проза Пушкина /пути эволюции/. – Л., 1987.

51.Померанц Г. Медный всадник // Октябрь – 1994. №8. С. 134 – 162.

52.Прийма Ф.Я. Проблема общенационального и общечеловеческого в творчестве

Пушкина // Русская литература. 1972, №2, с.207 – 220.

53.Пушкин в работе над архивными документами / «История Пугачева»/. – Л., 1969.

54.Рассадин Ст. Драматург Пушкин. Поэтика. Идеи. Эволюция. – М., 1977.

55.Розанов В.В. Мысли о литературе. – М., 1989.

56.Скатов Н.Н. Далекое и близкое. – М., 1981.

57.Соболева Т.П. Повесть А.С.Пушкина «Дубровский». – М., 1963.

58.Степанов Л.Н. Проза Пушкина. – М., 1962.

59.Степник Ю.В. О роли национальных поэтических традиций XVIII века в поэме

Пушкина «Руслан и Людмила» // Русская литература, 1968. №1. С.107 – 122.

60.Тойбин Н.М. Пушкин. – М.; 1964. – 238с.

61.Тойбин Н.М. Пушкин и философско-историческая мысль в России на рубеже

1820-х и 1830-х годов. – Воронеж, 1980. – 123с.

62.Тойбин Н.М. Пушкин. Творчество 1830-х годов и вопросы историзма. –

Воронеж, 1976. 278с.

63.Тойбин Н.М. Особенности историзма Пушкина // Вопросы литературы, 1978, №3,

с.257 – 261.

64.Тойбин Н.М. Формула Пушкина «Феодализма у нас не было, и тем хуже». – В

кн.: Искусство слова. – М., 1973. – с.112 – 121.

65.Томашевский Б.В. Пушкин. кн.2. – М.-Л., 1961. – 575с.

66.Томашевский Б.В. Пушкин. Работы разных лет. – М., 1990.

67.Фельдман О.Н. Судьба драматургии Пушкина. «Борис Годунов». «Маленькие

трагедии». – М., 1975. – 310с.

68.Филиппова Н.Ф. Народная драма А.С.Пушкина «Борис Годунов». – М., 1972.

69.Фомичев С.А. Драматургия А.С.Пушкина // История русской драматургии /XVII

– первая половина XIX века/ - Л., 1982.

70.Франк С.Л. Пушкин как политический мыслитель. // Русское зарубежье:

Сборник. – М., 1993. – с.65 – 86.

71.Цветаева М.И. Пушкин и Пугачев // Цветаева М.И. Мой Пушкин. – М., 1981. –

222с.

72.Чистова Н.А. «Люблю России честь.» // Русская речь. 1992. №5. С.47 – 62.

73.Шайтанов В.Н. Географические трудности русской истории /Чаадаев и Пушкин в

споре о всемирности/ // Вопросы литературы. 1995. №6. С. 160 – 203.

74.Шутовой В.Е. Историзм «Полтавы» А.С.Пушкина // Вопросы истории. 1974. №12.

С.114 – 126.

[1] И.М. Тойбин Пушкин. Творчество 1830-х

годов и вопросы историзма. – Воронеж, 1976. – С.5

[2] Б.В.Томашевский Б.В. Историзм Пушкина.

– в кн.: ТомашевскийБ.В. М.-Л., 1961, кн.2, с.155.

[3]Полевой Н. «История государства

Российского» Соч. Карамзина, 1829, т.27, с.476. Цит. по: Тойбин Н.М. «Пушкин и

философско-историческая мысль», с.10.

[4] Достоевский Ф.М. ПСС в 30-ти томах. – Л.,1984,т.26,с.117

[5] Томашевский Б.В. Пушкин, кн.2, с.154.

[6] В.Н. Иванов. Александр Пушкин и его время. М., 1977, с. 18.

[7]Гроссман Л. Пушкин. М., 1960, с.203.

[8] В.Непомнящий. Лирика Пушкина. // Литература в школе. 1995, №1, с.8.

[9] Пушкин А.С. ПСС в 10-ти т., т.VII, с.226.

[10] А.С.Пушкин. ПСС в 10-ти т., т.2, с.146

[11] П.В.Анненков «Материалы для

биографии Пушкина. СПб., 1873г., с. 191. Цит. по С.Петров «Исторический роман

Пушкина».

[12] См.: Н.Л.Бродский. А.С.Пушкин.

Биография. Госполитиздат, 1937, с.507-520, 570. Цит.по: С.М.Петров.

Исторический роман А.Пушкина, Изд-во АН СССР, М., 1953, 107с.

[13] В.Г.Белинский. ПСС, т.12, с.216.

[14] А.С.Пушкин, ПСС в 10-ти т., т.4, с.17.

[15] А.С.Пушкин. Письма. Т. I, с.155.

[16] А.Файнберг. Заметки о «Медном всаднике», М.,1993, с.15.

[17] Полевой Н. История Петра Великого.

ч.IV. 1843, с. 305, 312. Цит. по: Тойбин Н.М. Пушкин и философско-историческая

мысль в России.

[18] Н.Н.Петрухина, Проза Пушкина, Л.: Наука, 1987, с.165.

[19] См.: Ключевский В.О. Речь,

произнесенная.6 июня 1880г. - в кн.: Ключевский В.О. Соч. в 8-ми томах, М.,

1959, т.7, с.151.

[20] А.С.Пушкин, ПСС, т.4, с.366.

Страницы: 1, 2, 3, 4