Реферат: Есенин и революция

Уайльдом, Лермонтовым, Г. Манном, Из русских ценю Бунина, А. Куприна, терпеть

не могу бытовиков...” Мечтал стать "писателем для женщин". 1917 год поднял

его на гребень революционно-публицистической волны, сделал заметным автором

"Правды" и других большевистских газет. Сочинил дифирамбическую брошюрку о

Троцком; наиболее известна была книга его критических статей "Литература

наших дней" (М , 1923), наглядный пример вульгарнейшего социологизма. В

сборнике есть главка о Есенине, где встречаются такие оценки: у поэта

"большевизм не настоящий. Рязанский кулак может спать спокойно. Сын вполне

оправдал его доверие"; "самый яркий, самый одаренный поэт переходной эпохи и

самый неисправимый психобандит". В один из своих наездов в Ленинград Устинов

женился на местной журналистке и печатался в "Красной газете". Нас,

естественно, прежде всего интересует некролог "Сергей Есенин и его смерть"

("Красная газета", вечерний выпуск, 1925, 29 декабря). В ней - гнев на

русских поэтов-патриотов "распутинской складки", охаивание "идиота-царя" и

осуждение Есенина, ушедшего от идеалов революции и причалившего "к своей

мужичьей рязанской почве". Стиль не устиновский, статья, видно, готовилась в

спешке. Обращает на себя внимание следующий абзац: "Есенин умер по-рязански,

тем желтоволосым юношей, которого я знал. Этот юноша не делал петли из шарфа,

он обертывал этот шарф два раза вокруг шеи. Сергей Есенин обернул вокруг

своей шеи два раза веревку от чемодана, вывезенного из Европы, выбил из-под

ног тумбочку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь" Не

будем комментировать явные логические нелепости, пируэты грамматики,

внимательно вслушаемся интонацию, обратим внимание на лексику. Достаточно

сравнить эти сантименты с вариантом статьи Устинова в сборнике "Сергей

Александрович Есенин. Воспоминания" (1926), чтобы убедиться: в "Красной

газете” печаталась чья-то, не устиновская оперативная стряпня.

В тот же день, 29 декабря 1925 года, ленинградская "Новая вечерняя газета"

опубликовала безымянную статью "Самоубийство поэта Сергея Есенина", в которой

опять-таки фигурируют Устинов и его жена. В этой статье чета Устиновых, без

Эрлиха, вместе с комендантом В. М. Назаровым обнаруживает труп поэта.

Важнейшей задачей безымянного автора было убедить советских обывателей:

самоубийство произошло в "Англетере" Нажим лобовой, "указательный":

"Гостиница "Интернационал" на бывшей Исаакиевской площади является

местопребыванием ленинградских поэтов. Сюда, прямо с вокзала, и приехал 24

декабря Сергей Есенин" Откуда читатели могли знать, что там здешние парнасцы

никогда не проживали, да и не могли проживать! ", „прямо с вокзала": Эрлиху

окончательно еще не было определено место в игре "свидетелей" (ведь Есенин с

поезда якобы поехал к "Вове"), его роль будет разработана позднее. Далее в

статье сообщается, как веселый, бодрый Есенин явился к Устинову, с порога

объявив ему: "-Довольно, надоела Москва. Порвал со всеми родственниками и

навсегда перебираюсь в Ленинград!" Автор явно переборщил в своем усердии во

что бы то ни стало сказать: жил, жил поэт в "Англетере". Это стремление

заметно и в следующей демонстративной фразе: "Устинов устроил его в №5". В

роковое утро, продолжает лгать "Новая вечерняя газета", Устинова пошла за

оставленным в комнате Есенина самоваром (автор опять переусердствовал: номер

был обставлен богато, да и хозяин мог в любую минуту попросить горничную

принести ему нужный прибор), не достучалась, о чем рассказала "вернувшемуся

мужу". "Устинов пошел сам" - и т. д.

Сочинитель был явно не из глубокомысленных, в 5-м номере не бывал - отсюда

еще две вопиющие нелепости. Первая: вошедшие "Устиновы" увидели: "...над

письменным столом с восковым лицом, обращенным к стене, на веревке,

обмотанной вокруг шеи, висел поэт.." вторая нелепость: "Поэт был одет в

нижнюю рубашку с засученным рукавом, брюки и сапоги". Третье измышление:

"Вторая рука. вытянутая по туловищу, вся почернела”. Безграмотная,

бесцеремонная и дубовато-развязная статейка заказного дезинформатора. Таких,

кстати, в Ленинграде хватало.

Наконец, приступаем, может быть, к самому трудному и загадочному сюжету в

англетеровском происшествии. Кто же все-таки такая Елизавета Алексеевна

Устинова, жена кусковского журналиста? Ее 70 лет воспринимали как "тетю

Лизу", заботницу и радетельницу Есенина, но никто не удосужился

поинтересоваться личностью этой, фактически ключевой фигуры среди свидетелей

трагедии. Опустим рассказ о том. как сложно шли поиски этой "мистической

женщины”. Да, она, возможно, была близка с Георгием Феофановичем Устиновым,

имела сына, но их семья не состоялась. Фамилию свою она так и не меняла и

оставалась Анной Яковлевной Рубинштейн, ответственным секретарем вечерней

"Красной газеты". Она-то, уверены мы, и сочиняла за бывшего супруга слезливые

статьи и вместе с Эрлихом обеспечивала сокрытие преступления. Жила она

постоянно в "Астерии" (1-м Доме Советов), в квартире №128; рядом, в 125-й

квартире, поселилась жена Кингисеппа Елизавета Ивановна, сравнительно

неподалеку- тесть Сталина, Сергей Яковлевич Аллилуев. В "Англетере же Анна

Яковлевна Рубинштейн, она же Елизавета Алексеевна Устинове, появилась лишь

однажды при каких-то чрезвычайных и, если не ошибаемся, оперативно-секретных

обстоятельствах. Было это примерно в октябре 1924 года, когда в гостинице

размещалась английская консульская миссия и ее покой обеспечивало "Бюро по

обслуживанию иностранцев в Ленинграде". Из советских граждан здесь проживали

только 11 человек-10 из числа обслуживающего персонала. В 114-й квартире

значится среди жильцов единственной и последней в списках (под №11) Елизавета

Алексеевна Рубинштейн. Жила она роскошно, платя за апартаменты раз в

полугодие 450 руб. -сумма по тем временам громадная. Есть пометка: "Членов

семьи - 2, число комнат - 2. Торговля москательными товарами: Садовая, 83.

Магазин. Торговый патент III разряда". Гадать о той, что она тогда делала в

"Англетере", не будем (она не свободно, но говорила по-английски).

"Отправимся” (легко сказать) по указанному адресу на Садовую. Да, есть такой

магазин, торгует красками, а владелицей его является почему-то не Елизавета

Алексеевна, а Надежда Николаевна Рубинштейн; других примечаний, увы, нет.

Такой конспирации удивляться не следует, она пользовалась, в зависимости от

ситуации, разными именами и отчествами (распространенное еврейское

"Рубинштейн" равносильно русскому "Иванов"). В справочнике "Весь Ленинград'

(1924-1926 и позже) она проходит как А. Я. Рубинштейн, но однажды, в 1926

году, мелькнула как А. Я. Устинова, хозяйка прачечной по ул. Некрасова, 30.И.

Эрлих жил в доме № 29 по той же улице, то есть они могли легко общаться на

своеобразной явочной конспиративной квартире № 10).

Сегодня нам известен весь жизненный путь "племенной революционерки" - от

рождения до ее расстрела в Соловках в 1937 году за террористическую

деятельность (по нашим отрывочным сведениям, была причастив к убийству С. М-

Кирова). Подробно излагать автобиографию" нет необходимости. Перед нами

типичная революционерка-фанатичка ленинского пошиба. "Взлеты" ее карьеры

пришлись на разгул идеологической большевистской уголовщины, а "падение"

связано с утратой позиций леворадикального еврейства в период борьбы Сталина

с Троцким. XIV съезд РКП(б) остановил уверенную карьеру Анны Яковлевны

Рубинштейн -Устиновой, оставив ей задворки политической жизни. Арестована в

сентябре 1936 г. и, гласит протокол Комиссии партийного контроля при ЦК

ВКЛ(б) и Партколлегии при уполномоченном КПК по Ленинградской области:

"Обвиняется в активном участии в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской

террористической организации. Привлечена к уголовной ответственности и

находится под арестом” (в августе 1936 года по этому "делу" в Ленинграде было

привлечено 28 членов ВКП(б). Круг знакомств А. Я. Рубинштейн в период ее

службы в III Армии (Пермь и др.), очевидно, был обширным. Она, конечно же,

знала командующего Рейнгольда Иосифовича Берзина, бывшего организатора

ликвидации Ставки Николая II в г. Могилеве. Общалась с уральским окружным

военкомом Шаем Голощекиным, заправилой убийства последнего русского

императора, ей, разумеется, хорошо был известен приятель Я. М. Свердлова,

политический уголовник и ненавистник Сергея Есенина - Лейба Сосновский

(главный редактор Бедноты"), и многие другие "неистовые рыцари" Октября. В

первой половине 20-х годов комиссарша Рубинштейн представляла в Ленинграде

идеологическую опору Зиновьева, находясь на самом левом фланге "новой

оппозиции”. В сохранившихся протоколах собраний сотрудников "Красной газеты"

она предстает крайне жестоким, своевольным ответственным секретарем; в ее

поступках чувствуется вздорность и истеричность. После убийства Есенина,

проходившего на фоне жаркой схватки Сталина с зиновьевцами на XIV партийном

съезде, новый главный редактор "Красной газеты", друг С. М. Кирова и Есенина,

Петр Чагин выжал Рубинштейн из редакции. Пригрел Анну Яковлевну директор

Ленинградского отделения Госиздата, шурин Зиновьева - Илья Ионович Ионов. Мы

столь подробно остановились на ее биографии, потому что имя этой сатаны в

юбке ни разу в литературе о Есенине не звучало в полный голос, что говорит

лишь о начале подлинного документального расследования трагедии в "Англетере"

и поразительной не освещенности и заблуждениях наших "следопытов".

...Продолжаем наше следствие. На очереди понятые, подписавшие маскарадный

протокол милиционера Николая Михайловича Горбова. Их было трое: малоизвестный

ленинградский литератор Михаил Александрович Фроман (Фракман, 1891-1940),

известный поэт Всеволод Александрович Рождественский (1895-1977) и забытый

критик Павел Николаевич Медведев (1891-1938). Почему именно они поставили

свои подписи, а не кто-либо из жильцов или сотрудников "Англетера", к

примеру, соседи мнимого обитателя 5-го номера?

Личность Фромана-Фракмана, зятя кремлевского фотографа Моисея Наппельбаума,

не раз запечатлявшего лик Ленина, весьма вовремя появившегося для траурных

съемок, окутана мраком. С его стихами и переводами можно без особого труда

познакомиться, но до сих пор невозможно заполучить материалы сохранившегося

архива "подписанта" Однако кое-какие штрихи его внутренней жизни все-таки

удалось разглядеть. Жена Фромана вторым браком связала свою судьбу с

Иннокентием Мемноновичем Басалаевым, оставившем пространные дневники и

воспоминания. В одной из его тетрадей мы нашли такую запись о Фромане:

Главное - умеет молчать, когда его не спрашивают. О нем говорят: культурный

поэт. Мне он кажется похожим на большую грустную обезьяну, знающую повадки

приходящих к ней друзей. Аккуратист, систематически слушал по радио последние

известия, любил копаться в книгах, возиться с котом Мухтаром и играть на

бильярде. В 19-м году - секретарь ленинградских поэтов, что уже само по себе

говорит о его духовной близости к местной партийной верхушке, так как

случайности в выборе литературного начальства тогда категорически

исключались. Ближайшим молодым приятелем Фромана-Фракмана в 1925-м году

был... Вольф Эрлих, причем настолько близким, что у них имелась общая,

"коммунальная" касса. В одном из писем к матери Эрлих по этому поводу писал:

"Дело в том, что на меня и на Фромана лежало в "Радуге" 300 р. на половинных

основаниях. Я эти деньги считал неприкосновенным фондом своим. И не трогал.

Так Фроман в эти два месяца (январь 1925-го - февраль 1926 года.) перетаскал

их все". Причины лопнувшего "банка" компаньонов как раз в интересующий нас

период понятны, о причинах же их трогательного товарищества можно лишь

догадываться.

Почему в числе понятых при составлении протокола Николаем Горбовым оказался

поэт Всеволод Александрович Рождественский?.. К его личному архиву давно не

подпускают, сведения о нем, относящиеся к 1925 году, весьма противоречивы...

По складу натуры - романтик-эстет. Октябрь 1917-го воспринял как

захватывающее, стихийно рожденное социально-художественное произведение; сам

участвовал в его создании, гордясь двумя алыми квадратами на левом рукаве

гимнастерки. В 1926-м, в тяжелый период нэпа и политической междоусобной

трескотни, восторгался: "Никогда так не хотелось петь, как в наши дни.

Чудесное время!" Для сравнения приведем запись писателя Андрея Соболя от 13

января 1926 года: "...пустота, ощущение, что нет воздуха, что нависла какая-

то глыба. Еще никогда в нашем писательском кругу не было такого гнетущего

настроения - настроения опустошенности, стеклянного колпака. Сникли и

посерели все". Легкодумность "богемника" Рождественского очевидна. Среди его

молодых приятелей - Павел Лукницкий и Вольф Эрлих (знакомая компания). С ними

он любил путешествовать, погостить в Коктебеле у Максимилиана Волошина.

Увлекался театром, живописью и графикой, за неизвестные нам заслуги учился

"на бесплатной вакансии" на Государственных курсах при Институте истории

искусств; хорошо знал художника-авангардиста Павла Мансурова, более чем

странные воспоминания которого о последнем дне Есенина мы уже приводили.

Насколько был непрост В. А. Рождественский, писал и говорил литературовед В.

Л Мануйлов, отказавшийся присутствовать на похоронах бывшего старшего друга;

не красят Всеволода Александровича и некоторые его поступки в отношениях с

близкими родственниками. Он вел себя трусливо в пору ареста приятеля, поэта

Владимира Владимировича Луизова... Но это все, так сказать, "домашние"

проблемы. Однако личность Рождественского предстает не в лучшем свете и в

есенинском "деле" Мы уже упоминали: 28 декабря 1925 года он отправил В. В.

Луизову в Ростов-на-Дону письмо с рассказом о виденной им страшной картине в

"Англетере", но почему-то указал не 5-й номер гостиницы, а 41-й. Он не раз

исправлял свои воспоминания о Есенине, изобилующие "лирическими

отступлениями" и небрежностями в подаче фактов (например, очевидцы удивлялись

отсутствию пиджака поэта в 5-м номере, у Рождественского же читаем:

"Щегольский пиджак висел тут же"). Возможно, мемуарист не держал камня за

пазухой - давала себя знать рассеянная натура, но налицо и вопиющая -

безответственность. Попросил - протокол не глядя и подмахнул... Кстати,

"свидетель" сам описывает: когда он пришел в "есенинский" номер, тело

покойного лежало на полу. Словно забыл о своей подписи, закреплявшей описание

совсем иной сцены. Примечательно: в неопубликованном дневнике Иннокентий

Оксенов пишет, что В. А. Рождественский пришел в 5-й номер "Англетера" вместе

с Б. Лавреневым, С. Семеновым, М. Слонимским и другими позже самого Оксенова

и Н. Брауна (спрашивается, когда же он исполнял обязанности понятого?..).

Есть о чем поразмыслить.

Оценки Рождественским Есенина-лирика и человека поверхностные и снобистско-

снисходительные ("...пел только о себе и для себя"), по свежим следам

трагедии он бестактно спешил зарифмовать сплетни о безудержном пьянстве

поэта:

Уж лучше б ты канул безвестный;

В покрытую плесенью тишь,

Зачем алкоголем и песней

Глухие сердца бередишь?

У Рождественского найдется немало защитников, нам же он видится человеком

фразы, которому важнее "сделать красиво", но не обязательно глубоко и

правдиво (его любимое выражение: "...больше всего на свете я люблю "Дон

Кихота" и антоновские яблоки").

Рождественский дружил с критиком и литературоведом Павлом Николаевичем

Медведевым (1891-1938), третьим понятым, подписавшим подлый протокол.

Медведев-то, не сомневаемся, и соблазнил любителя антоновских яблок на

постыдное лжесвидетельство. Обычно имя Медведева стоит на отшибе дискуссий

вокруг англетеровской истории. В 1937-м его репрессировали и вплоть до наших

дней о нем говорят, как о невинно пострадавшем.

С 1922 по 1926 год (!) педагогика и литературно-критические студии

использовались Павлом Николаевичем Медведевым лишь как удобные ширмы при

выполнении им обязанностей штатного петроградско-ленинградского сотрудника

ЧК-ГПУ. В протоколах его имя нередко стоит рядам с именами крупных мерзавцев:

Мессинга, Сюненберга, Цинита, Петерсона, Ульриха и многих других. Медведев

был значительной фигурой - комсомольским комиссаром в 3-м Ленинградском полку

войск ГПУ (численный состав более 800 человек); под его непосредственным

началом состояло более 170 членов РЛКСМ.

2 января 1925 года. Общее собрание (около 300 человек) коллектива РКП(б)

сотрудников ГПУ. Председательствующий -П. Медведев (указан инициал, что

является крайней редкостью для партбюрократии того времени; под протоколом

красуется и его собственная подпись, что встречается в исключительных

случаях). Повестка дня: работа МОПРа, культсмычка города с деревней,

предстоящая клубная конференция, выпуск стенной газеты "Москит". Хорошо

узнаваемая с первых слов ревдемагогия. Далее следует доклад об отчете

Ленсовета ответственного организатора здешних чекистов Николаева, вероятно,

того самого, который в 1929 году станет прокурором Центрального района и

будет вместе с другими сообщниками выгонять милиционера Николая Горбова из

партии и упрятывать его чтобы не говорил лишнего- в тюрьму. 30 марта 1925

года. Партийное бюро ГПУ прикрепляет Медведева к "работе среди работниц”.

Фамилия Медведева мелькнула и на собрании чекистов 30 декабря 1925 года,

когда -обсуждались итоги XIV партийного съезда. Он осторожно критиковал

местную оппозицию, в частности сказал: "После смерти Ленина нашу партию такая

лихорадка треплет второй раз" Встречается его имя в недавно рассекреченных

бумагах вплоть до ноября 1926 года. Присутствие П. Н. Медведева на высшем

партийно-гэпэушном уровне не столь заметно, как на его основной службе - в 3-

м Ленинградском полку войск ГПУ. Полк насчитывал более 800 красноармейцев и

являлся главной карательной силой в городе. Полковая партячейка в 1935 году

имела свой штаб - через два дома от "Англетера" (Комиссаровская, 16), где

часто ораторствовал Медведев, ответственный организатор чекистского

комсомола. 1922-1927 -"преподаватель в военных школах Петрограда-Ленинграда".

Примечательный факт: в 1925 году его избрали сверхштатным научным сотрудником

Пушкинского Дома, то есть можно допустить, он проводил в качестве "эксперта”

официальное оформление псевдоесенинского послания "До свиданья, друг мой, до

свиданья...", поступившего "от Эрлиха" через Г. Е. Горбачева. В 1928-м, когда

троцкисты побежали с насиженных мест, Илья Ионов пристроил Медведева

помощником заведующего литературно-художественным отделом Ленотгиза (мы уже

замечали, как радел "своим человечкам" бывший каторжник). В декабре 1929-го,

когда сторонникам Троцкого стало жить совсем неуютно, литератор-чекист

перешел работать штатным доцентом педагогического института имени Герцена.

Как и Ленотгиз, пединститут тогда же заботливо пригревал вчерашних "пламенных

революционеров". Скопом 1 сентября 1929 года в педагоги попали многие

недавние гэпэушники, знакомцы Медведева: бывший партсекретарь 3-го полка

Сергей Андронникович Павлович, Григорий Самойлович Беленький, Андрей

Теофилович Арский, Владимир Николаевич Комаров, Соломон Абелевич Шапиро и

другие. Здесь же нашел прибежище видный партдеятель и оппозиционер-зиновьевец

Александр Сафаров. Среди прочих новоиспеченных "герценосцев" числился Исаак

Израилевич Презент (р. 1902) - личность, достаточно известная по лысенковской

"эпопее"; сей преподаватель исторического материализма к 1929 году имел за

душой лишь одну статью "Приоритет речи или мышления".

Конечно, читатель обратил внимание на частенько мелькавшие выше еврейские

имена. Достаточно сказать, что здесь в 1924 году на неофилологическом

факультете 30 преподавателей носили "иностранные" фамилии и только двое -да и

то женщины - русские. Это, разумеется ничего не говорит об их

профессионализме, но, согласитесь, для наставников русского языка и

литературы - многовато. В такой-то компании и вращался Медведев - хохотун и

любитель славянских речений. Багаж его литературно-критических работ весьма

скромен: вульгарно-социологические статейки о Есенине, Шишкове, Форш,

Лавреневе, Н. Никитине... Его же фамилия стоит и на титуле книги "Формальный

метод в литературоведении", хотя подлинным ее автором был опальный М. М.

Бахтин. Подписав по приказу своих хозяев с улицы Комиссаровской кощунственный

протокол, Медведев вряд ли испытывал угрызения совести, более того, сочинил в

1927 году посмертный "оправдательный" очерк о преданном им Есенине.

Именно Медведев утром 28 декабря распространял слухи о самоубийстве Есенина!

Литературовед В. А. Мануйлов цитировал строки из письма к нему В. А.

Рождественского, датированного тем же днем: "Приходит (в редакцию журнала

"Звезда") П. Н, Медведев в солдатской шинели прямо со своих военных лекций.

Вид у него растерянный.

- Сейчас в редакции "Красной газеты" получено сообщение, что умер Сергей Есенин,

- Где? Когда?

- Здесь, в гостинице "Англетер", вчера ночью.

Мы с Медведевым побежали на Морскую в "Англетер".

Медведев, действительно, мог появиться "со своих военных лекций" из школы

ГПУ, располагавшейся в доме по улице Комиссаровской, 7/15; здесь, в квартире

8, жил Петров, тут же, к примеру, обитала "переписчица" 3-го чекистского

полка Нина Александровна Ширяева-Крамер и многие другие сослуживцы

"педагога". Сам Медведев квартировал также неподалеку, на Комиссаровской, 26

- и мог явиться по звонку (158-99) в любую минуту. Подлецом он был

дисциплинированным.

Вовсе не случайно Медведев коллекционировал фотографии мертвого Есенина и другие

материалы, связанные с его гибелью. В одном из его альбомов сохранилась

телеграмма из Москвы (от 29 декабря 1925 года, оригинал) неизвестного

отправителя: "Ленинград, ДН, копия ДС. ТЧ-8. Для перевозки тела Есенина прошу

подготовить один крытый товарный вагон осмотренный ел. тяги на предмет годности

следования с пассажирским поездом включив указанный вагон в п. № 19 от 29

декабря для следования в Москву. № 82.92/ДЛ/Д." Подпись неразборчива.

Телеграмму эту еще предстоит Исследовать и прокомментировать, подчеркнем лишь

осведомленность "понятого” в такого рода документах. Так же, как

преступника тянет к месту преступления, так нелюдей, причастных к убийству или

укрывательству убийства поэта, тянуло - "по службе и по душе" - к

собирательству материалов на эту тему. Медведев складывал жуткие снимки в

альбомы, Вольф Эрлих аккуратно подшивал вырезки из многих советских газет и

журналов с некрологами и статьями о Есенине (позже коллекция перешла к приятелю

Эрлиха, стихотворцу Г Б. Шмерельсону, квартире которого, кстати, одно время

сексот ГПУ находил приют).

В 1938-м пробил час возмездия. Было бы справедливо и полезно сохранившееся

"дело" П. Н. Медведева опубликовать - в нем могут быть дополнительные детали

к биографии легко жившего и наверняка безмятежно спавшего типичного шкурника

той эпохи. Поистине прав оказался Есенин, когда писал: "Не было омерзительнее

и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем"

("Россияне”).

Заключая раздел о юрких литераторах, опозоривших свои имена

лжесвидетельством, добавим несколько штрихов к портретам ленинградских

писателей, имевших прямое или косвенное отношение к происшествию в

"Англетере" или к его освещению в печати.

Николай Александрович Брыкин (1895-1979) - плодовитый социалистический

реалист, дважды арестовывался (1941,1949) как участник, "антисоветской

правоцентристской организации, существовавшей среди литературных работников

Ленинграда" Дело это за давностью лет покрыто мраком неизвестности, и судить

о нем не беремся. Но известно - Брыкин первым дал в "Новой вечерней газете"

(1925, 29 декабря) пошловатую и клеветническую статейку "Конец поэта". "В

гостинице, бывшей "Англетер”, - расписывал он, - на трубе центрального

провода отопления повесился Сергей Есенин. До того он пытался вскрыть вены.

Не хватило силы воли. Когда я увидел его страшного, вытянутого, со стеклянным

выражением в одном глазе, я подумал..." - и прочий вздор. Репортаж явно

заказной, нога автора вряд ли ступала в злосчастный 5-й номер, он судит о

причине смерти еще до результатов вскрытия тела покойного, а такое можно было

напечатать лишь с одобрения драконовской цензуры. В том же номере "Новой

вечерней газеты" заметка стихотворицы Сусанны Мар "Сгоревший поэт" - лживая,

сусальная, с претензией на социальную оценку произведений Есенина. И вывод:

"...Пьяные слезы. Пьяные миражи... "Понимаешь, я влюблен", - и заплакал. А

через неделю горько плакала покинутая белокурая Анюта".

Вместо комментария процитируем строчку из воспоминаний Вадима Шершеневича о

Сусанне Мар: "Она безбожно картавила и была полна намерения стать

имажинистской Анной Ахматовой". Поэзия Есенина, его внутренний мир и его

трагедия остались чуждыми, увидевшим в неожиданной смерти лишь остренький

сюжетец на потребу обывателям.

Ленинградская литературная среда в интересующее нас время представляла, в

целом, явление в нравственном отношении болезненное. Иннокентий Оксенов 28

апреля 1924 года записал в своем дневнике: "Страшное, могильное впечатление

от Союза писателей. Какие-то выходцы с того света. Никто даже не знает друг

друга в лицо. Что-то старчески шамкает Сологуб. Гнило, смрадно,

отвратительно". На такой-то кладбищенской почве и взросло преступление XX

века.

Непосредственно руководили этой варварской операцией начальники

Ленинградского ГПУ Мессинг и начальник секретно-оперативной части (СОЧ) ГПУ

Райский (или И. Л. Леонов). Доказательств у нас нет, но весь ход кровавого

безумства и причастность к нему сексотов-чекистов (Эрлиха и других "товарищей

в коже") заставляют так думать. Появилась новая многозначительная деталь: в

1923 году секретарем секретно-оперативной части Ленинградсного ГПУ служил

некий М. Никольский, член РКП(б) с 1920 года. Вспомнилось, некий "М.

Никольский" 20 сентября 1932 года давал В. И. Эрлиху рекомендацию для

вступления кандидатом в члены ВКП(б), причем написал: знает подопечного с

1920 года, то есть когда тот начинал свою тайную карьеру. Это обстоятельство

не только еще раз подтверждает близость Эрлиха к секретному ведомству

(серьезные исследователи уже не подвергают его сексотство ни малейшему

сомнению), но, главное, косвенно, по логике вещей, свидетельствует о

задействовании в "деле Есенина" влиятельных чекистских чинов. На ту же мысль

наводит появление на англетеровской "сцене" Лазаря Васильевича (Вульфовича)

Бермана (1894-1980) - бездарнейшего стихоплета, в 1914-1915 годах секретаря

петроградского журнала "Голос жизни", где состоялось его знакомство с

Есениным

Л. В. Берман, видя огромную популярность Есенина, считал обязательным везде,

где можно, напоминать, как он в Голосе жизни" облагодетельствовал молодого

поэта. В письме от 18 марта (конца 50-х годов) Берман в ответ на предложение

Н. С. Войтинской организовать "есенинскую экспедицию" и по ее результатам

выпустить сборник писал: "...моя заинтересованность в этом вопросе по

существу сводится лишь к тому, чтобы в предисловии было упомянуто, что у меня

с Сережей была в Петрограде дружба в 15-16 гг. и что я обратил внимание на

явление, о котором идет речь. Вот пока и все”.

Некоторые современные деляги от литературы пытаются представить Бермана

искусником поэтической формы, новатором-теоретиком в разработке "концепции

реализма" и т. п., что, кроме смеха, ничего не вызывает. Уже в 14 лет "Зоря"

определил для себя собственные законы лирики; неисправимый юный рационалист,

представляя тогда "гигантские образа", мудрил: "Стихотворения... передающие

оттенки настроений, это птицы с подрезанными крыльями, это облако, которое

мгновенно сгоняется с души". Подростку говорить такую нелепость простительно,

он еще не читал Аристотеля, Гегеля, Белинского, которые думали о природе

поэзии совсем обратное. Но Берман в своих представлениях о художественном

слове так и остался навсегда утилитаристом. Сердечно симпатизировавшая ему

поэтесса Елизавета Полонская верно назвала его “пустяшным поэтом", увидев в

его натуре замедленные реакции. Однако оставим лирику и вернемся к суровой

прозе.

Лазарь Вульфович всю свою сознательную жизнь пил "из сосцов" ЧК-ГПУ-НКВД.

Стишки для него были лишь душевной усладой, средством удовлетворения амбиций

и внешним антуражем его тайной черной работы, в которой он (как и В. И.

Эрлих) находил свое истинное вдохновение. Наконец-то стало возможным

представить его настоящей облик. Справка из тайников Федеральной службы

безопасности: "По материалам архивного уголовного дела за 1918 год проходит в

качестве арестованного Берман Лазарь Васильевич. Освобожден из-под стражи по

Постановлению Председателя ВЧК 29 ноября 1918 года за отсутствием достаточных

оснований для предъявления обвинения в шпионаже". Подумать только: сам

всемогущий Дзержинский вмешивается в судьбу недавнего выпускника юридического

факультета и вовсе не за заслуги перед отечеством, а за склонность последнего

подглядывать в замочные скважины. С той-то поры "Зоря" и превратился в

профессионального стукача. Эдуарду Хлысталову автору книги "13 уголовных дел

Сергея Есенина", удалось приоткрыть одну из темных завес в биографии Бермана.

Приведем соответствующий абзац из его исследования: "Собирая материалы о

"деле Таганцева, Гумилева и др.", я обратил внимание, что в эмиграции русские

поэты считали гибель Гумилева делом провокатора и даже называли имена

подозреваемых в этой провокации. И. Одоевцева вспоминала, что после ареста

Гумилева к ней прибежал молодой поэт, состоявший в антисоветской организации,

и просил совета, как ему себя вести дальше: толи скрываться, то ли сдаваться.

Этот человек, по словам Одоевцевой, поддерживал связь Гумилева со всей

организацией. Фамилию его она не помнила, но профессионально запомнила

строчки его стихов. Эти строчки принадлежали Лазарю Берману. Надо же: главный

экзекутор Яков Агранов, справедливо изумляется Э.Хлысталов, "расширил" круг

антисоветчиков, соратников профессора Таганцева до 200 человек, а с головы

Бермана даже ни один волосок не упал.

Прошло четыре года со дня расстрела Николая Гумилева; успокоившийся

провокатор продолжал свою "культурную политику" - на сей раз его "объектом"

стал Есенин. Правда, роль Лазаря Вульфовича была теперь второстепенная и

сводилась, главным образом, к созданию легенды о проживании "конфидента" (так

он однажды назвал поэта) в "Англетере" К тому времени сексот ГПУ проживал в

квартире № 18 по Саперному переулку, д. 14 -да как и с кем проживал! Об этом

надо сказать подробнее.

В 1925 году "Зоря", тогда официально сотрудник издательства "Прибой" и

заведующий литературной частью "Красного галстука", занимал четыре комнаты

общей площадью 76 квадратных метров; имел 26-летнюю прислугу Агафью Ивановну

Михайлову - по тому бесприютному времени - советский князь! Правда, в той же

квартире занимал комнатку студент Коммунистического университета им.

Зиновьева, 23-летний Игнат Игнатьевич Халтурин, но, возможно, он не столько

стеснял хозяина, сколько помогал ему... Неподалеку, в кв. 9, расположился

сотрудник желтой "Красной газеты" Петр Ильич Коган-Сторицын, а поближе к

Берману, в кв. 12, жил-поживал уполномоченный экономического отдела Гавриил

Михелев Губельбанк. Очень удобно: и нужная информация к Анне Яковлевне "и,

ответственному секретарю "Красной газеты", попадает вовремя, и ситуация в '

всегда известна (экономический отдел ГПУ ведал гостиницами). В целом домашняя

компания Бермана лишний раз убеждает - перед нами ворон высокого полета.

Кроме возможности через Г. М. Губельбанка легко узнавать оперативную

информацию об обстановке в "Англетере", наш стихотворец-сексот мог ее черпать

из уст приятеля, также выпускника юридического факультета ЛГУ

делопроизводителя Треста коммунальных домов Бориса Иосифовича Пергамента (в

современных справочниках его имя-псевдоним помечается - "М", но сие, так

сказать, дело житейское и, увы, привычное). В прошлом Б. И. Пергамент

секретарствовал в одном из уездов Смоленской губернии, в 17-м году был

начальником канцелярии Красною Креста Царскосельского района; в июле 1922

года объявился в Петрограде, а до того три года служил в Красной Армии на

административно-хозяйственных должностях. Пописывал стишки, в 1912 году

выступил соавтором Бермана по петербургскому поэтическому сборнику "Пепел".

Через руки Пергамента проходила вся гостиничная переписка, и он мог "по-

дружески" сообщать необходимые сведения собрату по перу и, кто знает, может,

и еще по какой-нибудь сфере. Пергамент был дошлым канцеляристом, его

неоднократно приглашали в Губисполком для наведения порядка в запутанных

бумажных делах - короче, в его осведомленности о текущей ситуации в

"Англетере" можно не сомневаться.

Верим, читатель уже устал от знакомства с Берманом и ждет поворота к

трагической есенинской теме. Столь подробное отступление необходимо для того,

чтобы опровергнуть его показание о якобы виденном им 27 декабря 1925 года

пьяном Есенине в 5-м номере "Англетера". Слух этот передавался из уст в уста,

многие современники и даже друзья Есенина ему верили, в наши дни сие

свидетельство тоже остается веским аргументом защитников версии самоубийства

поэта. Свои воспоминания о "визите” в гостиницу Берман так и не напечатал

(отпала необходимость). Нам удалось их разыскать. Восемь страничек

машинописного текста (не датированы) с авторской правкой. Пустейшие по

содержанию и жалкие по форме, но с потугой на обзор поэзии 20-х годов и с

кокетливым самолюбованием собственным поэтическим даром. Учитывая первую

публикацию из бермановской фальшивки (она называется “По следам Есенина"),

дадим из нее целиком одну интересующую нас страницу.

"В декабре 25-го года я узнал, что Есенин в Ленинграде. Захотелось мне

встретиться с ним. От редакции "Ленинских искр", в которой я работал, было

недалеко до "Англетера". где, как я узнал, он остановился. Приближаясь к

дверям его номера, я услышал из комнаты приглушенный говор и какое-то

движение. Не приходилось особенно удивляться - о чем я не подумал, - что я

едва ли застану его одного. Постучав и не получив ответа, я отворил дверь и

вошел в комнату. Мне вспоминается она, как несколько скошенный в плане

параллелограмм, окно слева, справа - тахта. Вдоль окна тянется длинный стол,

в беспорядке уставленный разными закусками, графинчиками и бутылками. В

комнате множество народа, совершенно для меня чуждого. Большинство

расхаживало по комнате, тут и там образуя отдельные группы и переговариваясь.

А на тахте, лицом кверху, лежал хозяин сборища Сережа Есенин в своем прежнем

ангельском обличий. Только печатью усталости было отмечено его лицо. Погасшая

папироса была зажата в зубах. Он спал.

В огорчении стоял я и глядел на него. Какой-то человек средних лет с

начинающейся полнотой, подошел ко мне.

- Вы к Сергею Александровичу? - спросил он и. видя, что я собираюсь уходить,

добавил: - Сергей Александрович скоро проснутся,

Не слушая уговоров, я вышел из комнаты. На следующее утро, спешно наладив

работу редакции, часу в десятом, я снова направился к Есенину. "В это время я

его, наверное, уже застану не спящим", - думал я, быстро сбегая по лестнице.

Внизу, навстречу мне, из входных дверей появился мой знакомый, ленинградский

поэт Илья Садофьев.

-Куда спешите, Лазарь Васильевич? - спросил он.

- К Есенину, - бросил я ему. Садофьев всплеснул руками:

- Повесился!

Здесь навсегда обрываются видимые следы нашего поэта".

Процитированный фрагмент "воспоминаний" настолько лжив и глуп, что его даже

комментировать неловко. Ограничимся самыми общими замечаниями. "Зоря" не

говорит, от кого он узнал о приезде Есенина в Ленинград и его поселении в

"Англетере", потому что сослаться было не на кого - да и из конспиративных

соображений нецелесообразно. Придуманный им для создания картины буйного

похмелья в 5-м номере "длинный стол" - не от большого ума. В комнате,

согласно инвентаризационной описи (март 1926 года), к которой мы уже

обращались, значатся: "Мв 143. Стол письменный с 5-ю ящиками, под воск. -1. -

40 руб. (Стол этот очень скромный по размерам, известен по фотографиям Моисея

Наппельбаума). Овальный стол, ореховый, под воск. - 1. - 8 руб. № 145,

Ломберный стол дубового дерева. -1. -12 руб." Других столов в 5-м номере не

находилось. Фарисей лжет. Перестарался он, "пригласив в комнату "множество

народа", Вольф Эрлих. Анна Рубинштейн и даже Павел Мансуров были в этом

отношении похитрее, называли "гостей" выборочно, с понятной оглядкой. В

описании лжемемуариста Бермана его "конфидент" выглядит падшим пьяницей,

заснувшим, как извозчик, с папиросой в зубах.

Укажем лишь на деталь, которая выдает пособника убийства со всей его

бандитской головой (на известной фотографии в словаре "Русские писатели" его

физиономия пугающе-каменна): он-де узнал о происшествии в "Англетере" "часу в

десятом". Негодяй даже поленился сверить свои больные фантазии со сведениями

других "воспоминателей" и со статьями в газетах. Например, "Правда" (1925 г.,

29 декабря, № 296) писала: " -в 11 часов утра жена проживающего в отеле

ближайшего друга Есенина, литератора Георгия Устинова, отправилась в номер

покойного..." Тоже, конечно, вранье, но зато согласованное с "тетей Лизой".

Сегодня уже просматриваются многие звенья кольца ГПУ, плотно окружившего

Есенина. Одни звенья мы разобрали, о других только упомянули, третьи и

последующие остались нам неведомы.

Канул куда-то дворник "Англетера" Василий Павлович Спицин, телефонный вестник

беды, вызвавший вечером 27 декабря коменданта В. М. Назарова в гостиницу.

Перерыты сотни личных и Других дел Губернского отдела коммунального хозяйства

и Треста коммунальных домов, но следы "дяди Васи" пока не обнаружились.

Наконец-таки нашлась зацепочка: в доме ГПУ по Комиссаровской, 3 (управдом В.

М. Назаров!) дворничал в 1925 году Александр Матвеевич Спицин, предполагаемый

родственник "нашего" (несовпадение отчеств, как уже говорилось, не должно

смущать; на примере "тети Лизы" мы убедились, как легко манипулировали

конспираторы своими метриками). И хотя архив ФСБ в розыске "дяди Васи" не

помог, теперь можно утверждать еще определеннее: В.П.Спицин, живший буквально

рядом с 5-м, Есенинским", номером - один из посвященных в тайну убийства

поэта. След его, конечно же, рано или поздно отыщется, и недостающее звено

восполнится.

Еще одно мелькнувшее имя: Цкирия Ипполит Павлович. Уже говорилось - этого

товарища, как "сердобольного" собрата по коммунальной службе, называл

комендант "Англетера" В.М.Назаров; его. здравствующая ныне вдова хорошо

помнит высокого веселого грузина, большого любителя застолий и женского пола.

Информация для размышления: И.П.Цкирия, уроженец Кутаисской губернии, сын

состоятельного землевладельца; окончил 8-ю гимназию, участник походов Красной

Армии на Кавказе. В сохранившейся анкете о своей военной службе писал

сумбурно, противоречиво, что лишь обостряет интерес к его потаенной

биографии. В служебном формуляре Цкирии сказано: 1918- 1923 годы - "кочегар",

что никак не вяжется с другими документами, в которых он фигурирует как

конторский работник и строитель.

Выяснилось: сей "кочегар" заправлял домами, принадлежавшими ГПУ. По предписанию

(30 октября 1925 года) заведующего Управлением коммунальными домами Пагавы -

Цкирия, кроме прочих зданий, стал хозяином дома № 3 по улице Комиссаровской и

дома № 8/23 по проспекту Майорова (напомним адрес "Англетера": просп. Майорова,

10/24). Если верить воспоминаниям здравствующей вдовы В. М. Назарова, Цкирия

вместе с ним, комендантом гостиницы, "снимал с петли” Есенина. Нас, впрочем,

больше интересует, почему Цкирия оказался в час злодейской акции в "Англетере"?

Случайность? Нет, закономерность. В сохранившейся домовой книге (просп.

Майорова, 8/23) указана только булочная и ее владельцы, а про все остальные

помещения - молчок. Предположить, что таинственный оcобняк - сосед "Англетера"

- являлся тюрьмой и следственным изолятором, вполне логично: тогда мы получаем

ответ на вопрос: почему сотрудники Активно-Секретного Отделения УГРО и

одновременно ГПУ Дмитрий Михайлович Тейтель, Михаил Филиппович Залкин и другие,

имея постоянные домашние квартиры, селились в "Англетере". Товарищи эти здесь

отдыхали от допросов в соседнем доме, куда добраться было делом нескольких

минут, через подвальный лабиринт. Мы интересовались соседним с нынешней

"Асторией" зданием, принадлежащим госучреждению. Нам рассказали, как один из

его начальников имеет обыкновение мистически исчезать, хотя его часами сторожат

посетители у выхода. Никакой мистики: человек пользуется старыми чекистскими

потайными ходами. Теперь уже несложно объяснить, почему Цкирия очутился в 5-м,

"есенинском” номере. Как домоуправ он исполнял свой прямой служебный долг,

"транспортируя” тело поэта к предполагаемому месту "самоубийства". Мы уже

рассказывали, как неожиданно печально сложилась судьба коменданта "Англетера"

В. М. Назарова после декабрьского события. Судьба И.П.Цкирии выглядит

счастливой: с 1 января 1926 года он возглавлял все коммунальные дома

Центрального района Ленинграда. С тех пор карьера Ипполита Павловича, кажется,

не давала осечек; он вскоре оставил семью и женился на сотруднице ГПУ, почил

Страницы: 1, 2, 3, 4