Реферат: Реферат по биографии Виктора Гюго

вечера быть в постели. Этот режим обеспечивает ему хорошее здоровье и

настроение, исключительную работоспособность и удовлетворение результатами

своего интенсивного труда.

В отличие от Гюго семья его, к которой также присоединилась сестра г-жи Гюго,

тяготится пребыванием на острове, но в тече­ние трех лет полностью разделяет

изгнание поэта, что дается ей нелегко, ибо гернсейское «общество» держит их

на расстоянии." Старший сын Шарль Гюго занят фотографией и любовными

интрижками, составляет биографический очерк «Люди изгнания»; младший Франсуа

Виктор, уравновешенный и усидчивый, затевает точный прозаический перевод

всего Шекспира, который бу­дет выходить в свет с 1859 по 1866 год и принесет

ему ува­жение знатоков. Склонная к меланхолии дочь Адель музицирует на

фортепьяно, а в перерывах ведет подробный «Дневник изгна­ния», полный жалоб

на тоскливое существование. Г-жа Гюго, на основе собственных воспоминаний

и «романтизированных» свидетельств мужа, пишет, иногда под его прямую

диктовку, известную книгу «Виктор Гюго по рассказам одного из свидетелей его

жизни» (опубликована в 1863 году).

Ободренный успехом «Созерцаний», Гюго чувствует себя во власти поэтического

вдохновения. По совету своего изда­теля Этцеля он принимается за активную

работу над сборником «маленьких эпопей», небольших поэм на сюжеты мифо­логии,

Священного писания, житийной литературы и всеобщей истории. Так появилась

знаменитая «Легенда веков», первая серия которой вышла в свет в октябре 1859

года. Выход книги был значительным общественным и литературным событием. С

одной стороны, книга заявляла соотечественникам Гюго о том, что их крупнейший

национальный поэт находится в изгнании в знак протеста против существующего в

стране режима, кото­рый вынужден тем не менее считаться с ним, не осмеливаясь

даже чинить препятствия к изданию его книг на родине, не­смотря на гордый

отказ эмигранта вернуться во Францию по всеобщей амнистии 1859 года (18

августа он заявил в своей «Декларации» по поводу этого события: «Я вернусь,

когда вернется свобода»). С другой стороны, «Легенда веков»

свиде­тельствовала о том, что не только не потускнели, а во многом приобрели

новую яркость краски поэтической палитры Гюго, но и творческие возможности

романтизма, принципам которого писатель оставался верен до конца, еще далеко

и далеко не исчерпаны. Во Франции сошли со сцены такие поэты-романтики, как

Альфред де Мюссе и Жерар де Нерваль, в 1857 году гром ко заявили о себе

предтеча символизма Шарль Бодлер со своими «Цветами Зла», осужденными

наполеоновской юстицией предтеча натурализма Гюстав Флобер с «Г-жой Бовари»,

едва избегший осуждающего приговора, а гернсейский патриарх из­влекал все

новые и новые звуки из своей романтической чары, приковывая к себе всеобщее

внимание и вызывая удив­ление.

Гюго продолжал работать над «Легендой веков» до конца своей жизни (вторая

серия вышла в свет в 1877 году, третья - в 1883 году; при публикации третьей

серии Гюго заново пере­группировал весь состав сборника). Основной замысел

произве­дения- показать движение человечества к светлому и счастли­вому

будущему, начиная от первой стадии - «От Евы до Иисуса триста» и до

«Двадцатого века», а затем «Запредельного вре­мени». В стихотворении

«Видение, из которого родилась эта книга» (вторая серия) содержание «Легенды

веков» опреде­ляется Гюго так: «Это эпопея человечества, горькая,

исполинская, вся в руинах». Показывая историю человечества, его по­исков,

заблуждений, страданий и обретений через его легенды, Гюго обнаруживает

несравненный живописный дар («Герои­ческий христианский цикл», «Странствующие

рыцари», «Восточ­ные троны»). Философское содержание сборника прекрасно

пе­редают такие вещи, как «Сатир», «Открытие моря», «Открытое небо». Любовь,

подлинными хранителями которой являются простые люди («Бедняки»), и

сострадание («Жаба») предстают в эпопее как залог спасения и искупления

человечества.

Мощность поэтического дыхания Гюго в «Легенде веков» поразительна, слияние

эпического и лирического начал не знает себе равных в мировой поэзии. В ряде

случаев он, варьируя темы высочайших вершин мировой словесности, создает

равновеликие им произведения (библейская Книга Руфи подвигла его на создание

«Спящего Вооза», вдохновенного и неповтори­мого гимна союзу мужчины и

женщины, в котором внутрен­ний трепет перед этим великим таинством

сопровождается чув­ством несказанной благодарности за дар жить в этом мире,

ощу­щать дивную красоту вселенной, ее гармонию и совершенство).

Выпустив в свет первую серию «Легенды веков», Гюго обращается к работе над

начатой ранее поэмой «Конец Сатаны». Гернсейское уединение способствует

продуктивной творческой ра­боте, тем более что Отвиль-Хауз постепенно

пустеет. В январе 1858 года г-жа Гюго вместе с дочерью впервые отъезжает в

Париж под предлогом поправления здоровья Адели, и затем их отлучки становятся

все более частыми. Порываются покинуть отцовский кров и сыновья, упрекающие

отца за прижимистость по отношению к семье и щедрость к чужим (треть текущих

расходов Гюго идет на подарки и помощь изгнанникам, нуждающимся и нищим). 3

октября 1858 года Гюго заносит в свою записную книжку горькие слова: «Дом

твой; тебя оставят в нем одного». Верной ему до конца останется лишь Жюльетта

Друэ. В затихшем Отвиль-Хаузе Гюго творит, по выражению Жюля Мишле, «с

энер­гией сангвинической натуры, постоянно подстегиваемой морским ветром».

Однако поэт чутко прислушивается к тому, что происходит в мире. В декабре

1859 года он поднял голос в защиту борца за освобождение негров в США Джона

Брауна, приговоренного к смертной казни. Его обращение к американским властям

оста­ется безрезультатным: 16 декабря Браун был повешен. Тогда, обращаясь к

мировому общественному мнению, Гюго отдает награвировать собственный рисунок

«Повешенный» с датой 2 декабря (дата осуждения Брауна, как и дата

государствен­ного переворота во Франции). Ввоз этой гравюры во Францию был

немедленно запрещен. Гюго выступает против начавшейся в это время волны

колониальной экспансии, жертвами которой становятся Тонкий, Мексика, Китай.

Он выражает свою соли­дарность с такими борцами за демократию и национальное

объединение, как Линкольн и Гарибальди, с участниками восстания за

независимость Польши, с деятелями русского освободи­тельного движения.

Прежнее прекраснодушное возмущение про­тив несправедливости сменяется у Гюго

активным вмешатель­ством в общественно-политическую борьбу. Его

республиканские убеждения мало-помалу перерастают в социалистические,

окра­шиваются интернационализмом.

Ранней весной 1861 года Гюго совершает поездку на конти­нент в сопровождении

Жюльетты Друэ, исполняющей обязанности секретаря; он едет в Бельгию, где

поселяется в Мон-Сен-Жане, неподалеку от поля битвы при Ватерлоо. Цель Гюго-

тщательно све­рить на месте обстоятельства битвы при Ватерлоо, описание

которой в «Отверженных» превратится в монументальное полотно. Гюго обходит

деревни, разговаривает с фермерами, расспрашивает последних свидетелей

грандиозного боя, собирая точные детали, которые придадут его повествованию

выпукло зримый и в то же время напряженно драматический характер, достигающий

своей кульминации в сцене атаки конницы Нея, падающей в Оэнский овраг

Творчески обогащенный, Гюго возвращается на Гернси. Здесь его ждет большое

огорчение: сын Шарль сообщает отцу, что решил не возвращаться на остров и не

«играть комедию» ссылки 4 октября поэт изменяет слову, данному издателю

Этцелю и заключает договор на издание «Отверженных» с Лакруа, » поистине

царских условиях - за триста тысяч франков. И тут же на Гюго обрушивается еще

большая беда: неврастения его дочери Адели переходит в безумие, она

преследует молодого англичанина, лейтенанта Пинсона, решив, что он обещал на

ней женить­ся, разыскивает его вплоть до Канады, затем живет на Барба­досе,

откуда ее почти в неузнаваемом виде и совершенно невменяемом состоянии

привозят в 1872 году на родину; здесь ее ждет лечебница, где она проводит

остальную долгую жизнь, скончавшись в 1915 году.

С апреля 1862 года в Париже начинают выходить первые тома десятитомного

издания «Отверженных». Роман имеет потрясающий успех, его буквально рвут на

части, перед книжной лавкой Лакруа собираются толпы, берущие ее приступом, за

несколько недель продано 50 000 экземпляров. Широкий, де­мократический

читатель в восхищении, консервативно или эстет­ски настроенные критики не

скрывают раздражения. Барбе д'Оревильи завистливо злословил: «Массам нет

никакого дела до таланта, если только он не вульгарен, как они». Подобные

суждения свидетельствовали лишь о том, что Гюго полностью вышел за рамки, в

которых он мог быть, с теми или иными оговорками, приемлем для официального

общества своего вре­мени. Отныне он принадлежал народу, который увидел в

зер­кале этой грандиозной эпопеи свою судьбу, почувствовал, что писатель

близко принимал к сердцу страдания народа, оценил его непоколебимую веру в

моральное возрождение и конеч­ное торжество «отверженных».

Книга представляет собой сложный сплав разнообразных начал: назидательного,

иногда стоящего на самой грани наивности повествования, приключенческого

романа, лирической исповеди, реалистического исследования нравов. Подлинное,

неформальное единство этому сообщает последовательно испол­ненный замысел -

показать социальное зло и пути его искоренения. «До тех пор, - заявляет Гюго

в предисловии к роману, - пока силою законов и нравов будет существовать

социальное проклятие, которое среди расцвета цивилизации искусственно

соз­дает ад... до тех пор, пока не будут разрешены три основные про­блемы

нашего века - принижение мужчины вследствие принад­лежности его к классу

пролетариата, падение женщины вследствие голода, увядание ребенка вследствие

мрака невежества... до тех пор, пока будут царить на земле нужда и

невежество, книги, подобные этой, окажутся, быть может, небесполезными».

Герой эпопеи Жан Вальжан является символом возрожде­ния человечества,

пробужденного от векового коснения светом любви и милосердия. Ставший почти

святым, этот бывший ка­торжник воплощает в жизни те начала активного

человеколю­бия. которые он воспринял от «купившего его душу» преосвя­щенного

Мириэля - «Бьенвеню»: помогает Фантине, воспитывает Козетту, спасает Мариуса,

щадит Жавера, устраняет себя с пути обожаемой приемной дочери, чтобы не

мешать ее семей­ному счастью. Только в страдающем, отверженном, гонимом

на­роде заключено подлинное величие духа и благородство серд­ца, только в нем

залог спасения мира - таков смысл бессмерт­ного романа Виктора Гюго.

Вслед за «Отверженными», эпопеей о жизни Франции вре­мени его молодости, Гюго

написал эпопею о рыбаках Гернсея, острова, приютившего писателя в изгнании.

Впервые мысль об этом произведении появилась у Гюго в 1859 году. Посетив

соседний с Гернсеем остров Серк, Гюго заинтересовался трудом рыбаков, суровым

скалистым прибрежным пейзажем, морскими «чудовищами» - спрутами. В записных

книжках и рабочих папках Гюго начала 60-х годов накапливается множество

за­меток о ветрах, бурях, приливах, отливах, морской флоре и фа­уне. Все эти

материалы предназначались писателем для книги «Жильят-лукавый», позднее

названной им «Труженики моря». Написание произведения потребовало у Гюго

менее года работы(роман был начат 4 июня 1864 года и закончен 29 апреля 1865

года). Гюго писал «Тружеников моря» с увлечением, со­провождал рукопись

многочисленными рисунками. Он не соби­рался сразу издавать ее, но потом

уступил настойчивым прось­бам издателя Лакруа и продал ему право издания

«Труже­ников моря» вместе со стихотворным сборником «Песни улиц и лесов».

Роман вышел в свет 12 марта 1866 года и имел большой успех. Молодой Золя,

начинавший в эти годы поход против романтизма, дал в газете «Эвенман» весьма

благосклонный от­зыв о романе: «Здесь поэт предоставляет свободу своему

серд­цу и воображению. Он больше не проповедник, не участник спора. Перед

нами предстает грандиозное видение, создан­ное этим мощным умом,

запечатляющим схватку человека с вечностью». Золя в общем верно понял замысел

автора. «По­сле утешения и оздоровления Нищеты, - писал Гюго в набро­ске

предисловия к роману, - автор пытается прославить Труд. Труд! что есть более

великого! Цивилизация есть не что иное, как человеческий труд, обращенный в

капитал. Труд разнолик, как и прогресс. Самая возвышенная борьба, которую

ведет че­ловек, - это его борьба против стихии. Это первая форма труда. Автор

должен начать с нее. Он поставил человека лицом к лицу с безбрежностью».

Верный романтическому принципу «местного колорита», Гюго насытил свою книгу

морскими терминами и выражения­ми. Кроме того, он предпослал ей вступительную

часть историко-географического характера под названием «Ламаншский

архипелаг», в которой шла речь о природе островов, жизни рыбаков, их обычаях,

верованиях и суевериях. Правда, убежден­ный своим издателем, Гюго, не желая

отяжелять повествова­ние, первоначально отказался от публикации вступительной

части (впервые она появилась в издании 1883 года).

В «Тружениках моря» нет размаха и масштабности предыдущего романа Гюго -

«Отверженные». Персонажи книги немногочисленны, фабула романа предельно

проста. Старый гернсейский корабел, месс Летьери, благодаря проискам своего

компаньона, сьера Клюбена, лишается парового судна «Дюранда», застрявшего в

Дуврском утесе. Рука его дочери Дерюшетты обе­гана тому, кто сумеет вернуть

ему дорогостоящую машину, (часть I). Жильят, молодой рыбак, пользующийся

дурной славой из-за своей нелюдимости, предпринимает попытку спасения, и она

удается ему, благодаря его упорству и изобретательности, несмотря на

многочисленные трудности, венцом которых является морская буря и поединок с

гигантским спрутом (часть II). Но по возвращении Жильят отказывается от

Дерюшетты: она любит пастора Джоэ-Эбенезера, некогда спасенного Жильятом.

Отдав Дерюшетту другому, Жильят выбирает для себя смерть в море, от которой

он избавил своего счастливого соперника.

Как мы видим, социальный конфликт в этом романе, в отли­чие от других романов

зрелого Гюго, почти не выражен. Можно, конечно, с известной натяжкой считать,

что причина трагедии главного героя романа в том, что ему, простому рыбаку,

не может ответить взаимностью девушка из иной среды, но для са­мого Гюго, для

его внимательного читателя смысл книги не в этом.

Название книги дает понять авторский замысел. Как и «От­верженные»,

«Труженики моря» первоначально названы по имени героя - «Жильят-лукавый», то

есть колдун. Замена названия, на которую Гюго решился не без колебаний, имела

целью перенести внимание с индивидуальной судьбы героя на судьбу

человеческую», размышлениями о которой пронизано все творчество Гюго. После

эпопеи борьбы человека со всей тя­жестью враждебного ему «закона» в

«Отверженных» Гюго задумал показать борьбу человека с силами природы.

Борьбу эту ведет романтически исключительная личность, напоминающая героев

других произведений Гюго. Как и Жан Вальжан, и даже в большей степени, Жильят

одинок, приближаясь в своем одиночестве к герою «Собора Парижской Богоматери»

Квазимодо. Гюго заставляет Жильята затратить сверхчеловеческие усилия на

спасение «Дюранды», описание которых занимает всю вторую часть романа. Однако

это не все и, мо­жет быть, не самое главное в подвиге героя. Как и Жану

Вальжану, Жильяту предстоит еще главный подвиг - подвиг само­отречения во имя

счастья любимого существа. Однако в отличие от Жана Вальжана, который, верный

великим принципам милосердия, нашел в себе силу совершить этот подвиг, не

совершая над собой казни, Жильят по своей воле уходит из жиз­ни, максимально

«приближая» свое самоубийство к естествен­ной смерти, как бы растворяясь в

природе, что отвечало пан­теистическим сторонам мироощущения самого Гюго.

Такова, в общих чертах, проблематика книги. Однако характеристика ее была бы

далеко не полной, если бы мы не сказали о том, что она является также

грандиозной эпо­пеей моря. Использовав многочисленные заметки, сделанные во

время путешествия на остров Серк в 1859 году, выписка из книг и журналов,

материалы различных специальных спра­вочников и языковых словарей, Гюго

смелой, вдохновенной кистью, силой своего чисто поэтического дара создал

неповторимую, единственную в своем роде поэму о море, впечатляющую как своим

размахом, так и большими знаниями того, что так или иначе связано с морской

жизнью. Это поистине эпос моря, которое как бы пропитало страницы книги

запахом соли и водорослей, моря безграничного и бесконечно изменчивого, то

будто бы покорного, то страшного в своем торжествующем гневе.

На этом фоне и труд Жильята по спасению «Дюранды» и его схватка со спрутом

даны в каких-то циклопических масшта­бах, как бы превращая его то в Персея,

то в св. Георгия, то делая подобным героям поэтической «Легенды веков» Гюго!

Нельзя не признать, что мало найдется в мировой литературе произведений, в

которых так был бы опоэтизирован, возвели чей человеческий труд, дух

человека, в конечном итоге торжествующий над слепой стихией.

Одновременно с интенсивным творчеством Гюго занимало! и политической

деятельностью. Осенью 1867 года он обрушивается в выпускаемой им газете -

«Гернсейский голос» - с новы ми яростными нападками на Наполеона III. В

отместку императорские власти запрещают возобновление в Париже « Рюи Бласа»,

в то время как в июне этого же года «Эрнани» триумфально прошла в театре

Комеди-Франсез. Теперь Гюго часто выезжает на материк, в Брюссель, где

обосновалась его жена с семьей сына Шарля.

Здесь 25 августа 1868 года Адель Гюго разбил паралич и 27 августа она

скончалась на руках мужа.

В мае следующего, 1869 года, в то время как в Париже ,1Чинает выходить

оппозиционная газета «Лё Раппель» («Призыв»), издаваемая сыновьями Гюго, он

выпускает в свет роман «Человек, который смеется», действие которого

развертыва­ется в Англии конца XVII — начала XVIII века. В письме к издателю

Лакруа от декабря 1868 года Гюго как бы оправ­дывается в злоупотреблении

исторической тематикой, к которой его приучила романтическая мода: «...я

никогда не писал ни исторической драмы, ни исторического романа. ...Моя

манера состоит в том, чтобы писать о подлинном через вымышленные персонажи».

С некоторым преувеличением Гюго заявляет о том, что история для него это

декорация, на фоне которой движут­ся его персонажи, и материал для проверки

его идей. Но как и «Отверженные», «Человек, который смеется» в первую очередь

роман социальный. Герой романа Гуинплен, обезображенный в детстве

компрачикосами по приказу короля, - это символ страдающего, гонимого,

изуродованного народа. Симпатии Гюго прежде всего на стороне несчастных и

отверженных. В то же время Гюго подчеркивает, что только среди них можно

найти подлинные сокровища духа и любви. За страшной оболочкой Гуинплена

скрывается чуткая, самоотверженная и любящая душа. Гюго отводит ему почти

апостольскую роль, когда в па­лате лордов он представительствует перед власть

имущими за все человечество: «Вы считаете меня выродком! Нет. Я - сим­вол. О

всемогущие глупцы, откройте глаза! Я воплощаю в себе все. Я представляю собой

человечество, изуродованное властите­лями. Человек искалечен. То, что сделано

со мной, сделано со всем человеческим родом: изуродовали его право,

справедли­вость, истину, разум, мышление, так же, как мне изуродовали глаза,

ноздри и уши...»

С художественной точки зрения роман «Человек, который смеется» неравноценен.

В нем немало мелодраматических эффектов, резких контрастов, сырого

исторического материала, стилистической небрежности. Но надо сказать, что с

«барочной» стороной книги связаны и некоторые самые сильные ее страни­цы

(зрелище виселицы, эпизод с обнаружением малютки Деи Урсусом).

После публикации «Человека, который смеется» Гюго неко­торое время живет в

Бельгии, а затем в сентябре 1869 года отправляется в Швейцарию, где в Лозанне

собирается Конгресс мира, избравший его своим председателем. Перед

международной аудиторией, в которой представлены различные левые пар­тии - от

республиканцев до марксистов, Гюго произносит при­поднятую речь, в которой

звучит понятая всеми по-разному фраза: «Я приветствую будущую революцию!»

Произносит ее тот самый Гюго, который некогда присутствовал на торжест­вах

коронации Карла Х в Реймсе, где в последний раз во фран­цузской истории толпы

золотушных чаяли получить исцеление от наложения рук «христианнейшего короля»

Франции...

После рождения 28 сентября внучки Жанны, которая вме­сте с внуком Жоржем

будет утешением его старости, поэт воз­вращается в Брюссель, чтобы посмотреть

на внучку, а 5 но­ября вновь на Гернси, где принимается за работу, сочиняя

сти­хи, которые войдут в сборники «Вся лира» и «Мрачные годы».

Наступает суровый для Франции 1870 год. Наполеон III 19 июля объявляет войну

Пруссии, которая поддержива­ла неугодную Франции кандидатуру одного из

немецких принцев на испанский престол. Гюго принципиальный про­тивник войн. В

своем гернсейском саду он вырастил «Дуб Соединенных Штатов Европы» (его можно

видеть там и по сей день). События, в которые вовлечена родина, не могут

оставить его равнодушным. 15 августа он на материке, в Брюсселе. Свою позицию

Гюго сформулировал в одном из стихотворений: «он желает Франции Аустерлица,

а империи - Ватерлоо». Как известно, 2 сентября в результате Седанской

катастрофы капитулировала стотысячная французская армия, и «император

французов» стал пленником Вильгельма I. Это было крахом империи. С 3 сентября

в Париже стали раздаваться настойчи­вые требования упразднения монархии. В

воскресенье, 4 сен­тября, народ заполняет Бурбонский дворец, где заседает

палата депутатов, и вскоре в городской ратуше депутат от Парижа Леон Гамбетта

провозглашает Республику.

При известии о падении империи Гюго спешит в Париж. 5 сентября в кассе

Брюссельского вокзала он берет билет до Парижа и садится в поезд. Переезжая

границу, писатель плачет.

Поздно вечером на Северном вокзале столицы его встреча­ет огромная толпа.

Слышатся крики «Да здравствует Гюго!», «Да здравствует Франция!», звучит

Марсельеза. Потрясенный приемом, 68-летний старик обращается с пламенной

речью к народу сначала стоя в коляске, затем с балкона. Его много­кратный

призыв: «Вставайте! Все к оружию!»

Популярность Гюго в эти дни безгранична, но напрасно он ожидает, что

временное правительство призовет его в свой состав. Ему вообще не дают

никаких официальных поручений, он попросту стесняет своей «болтовней»

правительство «национальной измены» (так называли его в народе вместо

«нацио­нальной обороны»). Нет, несмотря на унизительное невнимание к себе со

стороны официальных кругов, Гюго стремится быть полезным родине: одно за

другим он выпускает три воззва­ния - к немцам, к французам и к пруссакам, а

затем, когда начинается осада Парижа, к парижанам. От немцев он требует

прекращения войны, поскольку объявленная ими цель устране­ния Наполеона III

выполнена. Французов, и прежде всего парижан, он призывает к сопротивлению до

конца.

Во время осады Гюго показывает полное безразличие к бытовым лишениям. Он

записывается в национальную гвардию, несет караульную службу, и ни у кого не

вызывает усмешки этот старик в штатском, в кепи гвардейца. Все знают: он

пред­сказал неминуемое падение империи. Гюго отдает авторский го­норар за

сборник «Возмездие», полное издание которого, впер­вые легально напечатанное

во Франции, имело огромный ус­пех, на отлив новых орудий; одно из них будет

названо «Вик­тор Гюго». По-прежнему он отдает значительные суммы на

не­имущих, а в записной книжке появляется запись: «Вчера ел крысу».

28 января в результате неспособности и прямого попусти­тельства врагу со

стороны временного правительства Париж, испытавший все ужасы осады, был сдан.

8 февраля во Фран­ции проходят всеобщие выборы, и Гюго выбран депутатом от

Парижа, вторым по числу поданных голосов после Луи Блана. Национальное

собрание будет заседать на неоккупированной территории, в Бордо. Гюго

отправляется туда вместе со своими близкими, хотя не испытывает никаких

иллюзий относительно ориентации нового парламента: из 750 депутатов в нем 700

мо­нархистов. Провинция и деревня не пошли за Парижем и от­дали свои голоса

правым.

В Бордо Гюго подымается на парламентскую трибуну всего три раза, и всякий раз

его встречает улюлюканье. После треть­его выступления, в защиту Гарибальди,

которого Национальное собрание заставило уйти из своих рядов, где он

находился по воле французского народа, благодарного ему за его участие »

койне против немцев, Гюго 8 марта демонстративно слагает с себя депутатские

полномочия. 13 марта его постигает страш­ный удар: внезапно умирает сын,

Шарль Гюго. Потрясенный, Гюго возвращается в Париж с гробом сына, где 18

марта на кладбище Пер-Лашез должны состояться похороны. Утром этого же дня в

Париже вспыхивает восстание: провозглашена Комму­на. Похоронный кортеж

двигается по городу, покрытому баррикадами. Рабочие пропускают процессию,

отдают последние почести покойному, видя за гробом знаменитого седовласого

бор­ца с империей. Салютуют и национальные гвардейцы, инстинктивно чувствуя

значительность происходящего.

Вскоре Гюго выезжает в Брюссель по наследственным делам скончавшегося сына.

Его пребывание здесь намеренно им затягивается: к Коммуне он относится

отрицательно, считая ее безрассудным актом отчаяния, но в то же время не

хочет быт и с версальцами. И когда Тьер учинил кровавую бойню на улицах

Парижа, жертвами которой пали 30 000 сторонников Коммуны, Гюго всем сердцем

был на стороне павших, взывает о пощаде, помогал беглецам. 25 мая (версальцы

ворвались в Париж 21) бельгийское правительство закрыло въезд в страну

политическим беженцам из Франции. Гюго тут же пишет статью где предлагает

эмигрантам воспользоваться его гостеприимством... Через три дня бельгийское

правительство выдворяет Гюго из страны.

Снова изгнанник, Гюго поселяется в местечке Вианден в великом герцогстве

Люксембургском. Здесь он встречается с восемнадцатилетней красавицей Марией

Гарро, вдовой расстрелянного коммунара, и ее бесхитростные, чистосердечные

рассказы помогают поэту если не принять идеи Коммуны, то проник­нуться

героизмом и бескорыстием ее защитников и еще рае склониться перед их

мученической гибелью. Многое из расска­зов Марии Гарро вошло в стихотворения

сборника «Грозный год», над которым Гюго работает до конца сентября.

1 октября Гюго с внуками возвращается в полуразрушенный Париж. На него

смотрят косо, но он окунается в политическую деятельность, возобновляет

газету «Лё Раппель», добивается у Тьера помилования известного журналиста А.

Рошфора, которому грозит каторга, выставляет свою кандидатуру на частич­ных

выборах в январе 1872 года, но преобладающая в избиратель­ном округе мелкая

буржуазия не прощает ему заступничества за коммунаров, и Гюго терпит

внушительное поражение.

В феврале негритянка с Барбадоса приводит в дом Гюго помешанную нищенку, в

которой он с трудом узнает свою дочь Адель. Как ему ни тяжело, но положение

безвыходное, и он вынужден поместить дочь в лечебницу в Сен-Манде.

20 апреля у Мишеля Леви выходит в свет сборник «Гроз­ный год», посвященный

событиям франко-прусской войны и Коммуны. Здесь есть стихотворения,

находящиеся на уровне зре­лого Гюго. Таковы стихотворения, посвященные

Коммуне. Провозгласив «Я всем поверженным и угнетенным друг», Гюго пер­вым из

французских писателей отдал искреннюю дань героизма и жертвенности коммунаров

(«На баррикаде», «Вопль», «Вот пленницу ведут» и др.).

Вскоре после публикации «Грозного года», устав от суеты, парижской жизни и

осаждавших его дом политиканов, поэт принимает решение вернуться на Гернси.

Здесь он начинает ра­боту над романом, который станет как бы его завещанием -

«Девяносто третий год». Эта мудрая, сохраняющая по сей день свою

притягательную силу книга стала последним взлетом ге­ния Гюго. Интенсивная

работа над книгой идет всю зиму и за­капчивается летом 1873 года.

По делам, связанным с изданием книги, Гюго выезжает в Париж и здесь застает

при смерти сына Франсуа Виктора, который скончался от тяжелой болезни 26

декабря в возрасте 45 лет. Какое-то время Гюго старается как бы не замечать

обрушивающихся на него ударов судьбы, возобновляет полити­ческую

деятельность, активно выступает против монархических козней. Но силы у поэта

уже не те, вскоре он отказывается и от депутатского места, и даже от

председательствования на новом Конгрессе мира.

В феврале 1874 года поступает в продажу «Девяносто тре­ти" год», принесший

Гюго последний большой успех. Отныне то, что будет публиковать писатель,

представит гораздо меньший интерес - это будут или залежавшиеся вещи из

старых запа­сов, или произведения, написанные если не ослабевшей рукой, то с

угасающим вдохновением.

Характеризуя последний роман Гюго, надо прежде всего иметь в виду, что в

замысел писателя входило прославить «ве­ликие и человечность революции» (так

он сам определял свое намерение). В обстановке реакции после разгрома Коммуны

это имело особое значение. Симпатия Гюго к разгромленным ком­мунарам была

искренней, неподдельной, хотя метод их борь­бы - революционный террор - был

для него неприемлем. Эти противоречивое отношение к революции отразилось и в

ро­мане «Девяносто третий год».

С одной стороны, с первых страниц произведения мы погру­жаемся в эпически-

величественную атмосферу 1793 года, вре­мени высшего накала революционной

борьбы. Республика в крайнем, предельном напряжении своих сил сражается с

внут­ренними и внешними врагами. На севере страны, в Вандее, пы­лает пламя

контрреволюционного мятежа. Один из эпизодов борьбы революционного Парижа с

этим восстанием и берет Гюго в основу сюжета романа. «Величие и человечность»

рево­люции воплощают собой солдаты батальона «Красная шапка», ведущие

беспощадную борьбу с контрреволюцией, но в то же время способные на подлинную

душевную отзывчивость и сострадание, отечески заботящиеся о детях крестьянки

Флешар. Смелой, вдохновенной кистью художника Гюго создает картину

революционного Парижа с его сердцем - Конвентом, который, по его словам, «был

первым воплощением народа».

«Выплавляя революцию, - с присущим ему пафосом пишет: Гюго, - Конвент

одновременно выковывал цивилизацию. Да, горнило, но также и горн. В том самом

котле, где кипел террор, крепло бродило прогресса. Из мрака, из стремительно

не­сущихся туч вырывались мощные лучи света, равные силой извечным законам

природы. Лучи, и поныне освещающие гори­зонт, не гаснущие на небосводе

народов, и один такой луч зо­вется справедливостью, а другие - терпимостью,

добром, разу­мом, истиной, любовью». Гюго подчеркивает, что великие

исторические мероприятия, направленные к утверждению прогресса и цивилизации.

Конвент проводит в то время, когда ему приходится напрягать все силы для

борьбы с контрреволюцией

Однако принять революцию до конца Гюго не может. От него ускользают ее

реальные предпосылки, он во многом вое принимает ее в абстрактно-

эмоциональном плане, а борьбу течений объясняет соперничеством революционных

вождей. По этому и противостояние революции и контрреволюции в конечном итоге

сводится им к моральной проблеме, которая решается в столкновении трех

основных персонажей романа - руководителя контрреволюционного Вандейского

восстания маркиз де Лантенака, его племянника Говэна, возглавляющего

революционные войска, и представителя Конвента Симурдэна, контролирующего

деятельность Говэна.

Лантенак показан как фанатик контрреволюции, жестокий беспощадный,

ненавидящий и презирающий народ, делающий все для того, чтобы повернуть

историю вспять, вернуть «старый порядок». Его девиз - «быть беспощадным!»,

«никого не щадить!», «убивать, убивать и убивать!»

Лантенаку противопоставлен, как фанатик революции, Симурдэн. В отличие от

Лантенака, защищающего свои феодальные права и привилегии, Симурдэн не

преследует никакого личного интереса. Он отдал всю свою жизнь революции, он

бескомпромиссен, не способен ни на какие уступки. Единственная его

привязанность в жизни - его бывший воспитанник Говэн, которого он любит как

родного сына.

И Симурдэн и Говэн преданы революции, но в то же время преданы ей по-разному;

по мысли Гюго, это две стороны революции, «два полюса правды». В

сопоставлении их идейных позиций писатель пытается усмотреть трагическое

противоречие между насильственными методами и гуманными целями рево­люции.

Если Симурдэн беспощаден к врагам революции, не знает милосердия, не знает

жалости, то Говэн, будучи страстным поборником революционных идей, готовым

отдать за них жизнь, не признает террора. Республике террора он

противопоставляет «республику духа». На этой почве между учителем и учеником

происходят постоянные споры, как бы предваряющие трагиче­ский финал романа.

Симурдэн предупреждает Говэна, что его идеи ошибочны, то они могут привести к

измене, ибо, когда идет борьба не на жизнь, а на смерть, невозможно быть

гуманным по отно­шению к врагу: «Берегись!.. У революции есть враг -

отжив­ший мир, и она безжалостна к нему, как хирург безжалостен к своему

врагу - гангрене... В такое время, как наше, жалость может оказаться одной из

форм измены...» И действительно, объективно Говэн изменит революции, когда

проявит великоду­шие и отпустит на волю ее злейшего врага - Лантенака,

счи­тая, что тот достоин милосердия за спасение детей из горящей башни. За

эту измену его осудит Симурдэн, добившись на засе­дании революционного

трибунала смертного приговора Говэну. Но когда нож гильотины опустится над

головой Говэна, раз­дастся выстрел. Симурдэн покончит с собой.

Этому самоубийству, конечно, должна предшествовать слож­ная душевная драма.

Если жестокий Лантенак под воздейст­вием внезапного, почти невероятного

просветления не колеб­лясь спасает детей, если Говэн, тоже не колеблясь,

спасает Лан­тенака, то в душе Симурдэна происходит жестокая борьба: он любит

Говэна, не скрывая своего восхищения перед ним во вре­мя беседы в подземелье

накануне казни, но он до конца оста­ется верен революции. В то же время

самоубийство Симурдэ­на, по мысли Гюго, должно свидетельствовать о том, что

чело­веческое в нем восторжествовало над фанатическим, вечное - над

временным, преходящим. Каждый из трех основных геро­ев своим путем приходит к

этому человеческому, вечному, тому, что, по мысли Гюго, стоит выше

общественного антагонизма: Лантенак - спасая детей, Говэн - отпуская на волю

Лантена­ка, Симурдэн - кончая с собой. В этом искупление их траги­ческой вины

перед той идеей добра, которой открыт более пря­мой путь к сердцу сына

народа, сержанта Радуба, сразу понимающего, что после спасения детей и

Лантенак и Говэн находятся вне обычной юрисдикции.

«Девяносто третий год» свидетельствует о значительных про­тиворечиях Гюго в

его отношении к французской революции конца XVIII века и шире - к

революционному насилию, ибо роман, как было сказано, не мог не явиться

откликом на события Парижской коммуны. С одной стороны, в обстановке

угнетающей реакции начала 1370-х годов Гюго воспел непреходящее значение

революции, очистительный вихрь которой пронес­ся не только над Францией, но и

над всем миром. Объектив­но это прозвучало как выражение сочувствия другой,

только что потопленной в крови народной революции. Но одновремен­но Гюго

продолжал разделять свои прежние романтические представления о том, что

конечное изменение человеческого об­щества может произойти только одним путем

- путем перерож­дения человека изнутри. Отсюда - противопоставление

«респуб­лики террора» «республике духа» в лице Симурдэна и Говэна,

надуманность ряда сцен и ситуаций (внезапное перерождение Лантенака и т. п.).

Тем не менее произведение отмечено неподдельной увлечен­ностью Гюго -

проповедника, моралиста, учителя. И в этом романе писатель остается верен

принципам, высказанным им в 1843 г. в предисловии к драме «Бургграфы»:

«Никогда не предлагать массам зрелища, которое не было бы идеей... Театр

должен превращать мысль в хлеб толпы». Гюго как бы стре­мится овладеть

вниманием огромной аудитории, подвести ее к определенному выводу. Отсюда -

специфические ораторские приемы, всякого рода исторические, философские

экскурсы и т. п. Кое в чем эта романтическая риторика уже принадле­жит

прошлому.

Однако не может не захватить и по сей день то оптимисти­ческое звучание,

которое мы находим в романе «Девяносто третий год», как и в остальном

творчестве Гюго, вера писателя в поступательное движение человечества,

несмотря на те тра­гические противоречия, которыми этот путь отмечен.

Последние годы жизни Гюго проходят в атмосфере внеш­него почитания со стороны

официальной Франции. Он сказочно богат благодаря бесконечным переизданиям

своих книг, в янва­ре 1876 года его избирают в Сенат (здесь первую свою речь

он произносит в пользу амнистии коммунарам), пресса расточа­ет похвалы всему,

что выходит из-под его пера. Между тем все явственнее дает о себе знать

надвигающийся конец. В ночь с 27 на 28 июня 1878 года у Гюго происходит

кровоизлияние в мозг, от которого он оправился, хотя уже после этого

практи­чески не писал ничего нового. Он стал молчалив, угрюм, по­давлен, хотя

иногда принимает визиты знатных иностранцев, желающих поглядеть на

национальную знаменитость (импера­тор Бразилии Педро II во время подобного

визита в ответ на обращение «Ваше величество» сказал: «Здесь есть только одно

величество, г-н Гюго: ваше!»).

27 февраля 1881 года Гюго вступает в свое восьмидесяти­летие. В этот день

мимо его дома на проспекте Эйлау прошло более 500 тысяч человек, приветствуя

великого национального поэта. В этот же день состоялось сотое представление

его драме «Эрнани», в котором роль доньи Соль играла знаменитая французская

актриса Сара Бернар, творческая манера которой была уже отмечена чертами

складывавшегося стиля конца века - «модерн». Через несколько дней Сенат стоя

троекратно повторенными аплодисментами приветствовал своего сочлена, которому

только что воздала высшие почести нация.

Все эти триумфы разделяет его верный друг Жюльетта Друэ, которой исполнилось

75 лет и которая теперь уже почти не расстается с Гюго. Они сохранили старый

обычай по всяко­му поводу писать друг другу. 1 января 1883 года, посылая

спутнику своей жизни новогодние пожелания, Жюльетта напи­сала ему: «Обожаемый

мой, не знаю, где я буду в эту дату в следующем году, но я счастлива и горда

подписать тебе мое удостоверение на жизнь сейчас вот этими только словами: «Я

люб­лю тебя». Это было последнее ее новогоднее поздравление. 11 мая 1883 года

она скончалась. Гюго раздавлен горем, не плачет, но не может даже

присутствовать на похоронах. Отныне все ему безраз­лично: с Жюльеттой ушло

все его прошлое, вся его жизнь.

Летом 1884 года он совершает последнее свое путешест­вие - в Швейцарию. В

записной книжке наряду с неразбор­чивыми набросками стихов, начатых и

неоконченных поэм по­является запись: «Скоро я перестану заслонять горизонт».

Он со­ставляет завещание, в которое включает знаменитые слова:

«Я отказываюсь от проповеди всех церквей; я требую молитвы за все души. - Я

верую в Бога».

15 мая 1885 года Гюго, перенесший сердечный инфаркт, заболел воспалением

легких. Ничто уже не могло его спасти, и 22 мая, в день именин Жюльетты Друэ,

он скончался со сло­вами: «Я вижу... темный свет». Оставалось всего четыре

года до столетия Великой революции, возведения Эйфелевой башни, ставшей

символом Парижа в новейшее время... Всего через шестнадцать лет человечество

вступит в XX век, который при­несет миру, с одной стороны, «невиданные

перемены, неслыханные мятежи», с другой - две мировые войны, тоталитарные

дикта­туры, лагеря массового уничтожения...

На другой день после кончины Гюго правительство прини­мает решение о

национальных похоронах, которые происходят 1 июня 1885 года. Развертывается

грандиозная, не имеющая ее на равных церемония: в ночь накануне похорон более

200 ты­сяч парижан проходят перед катафалком, стоящим под Триум­фальной

аркой, с которой свешивается огромная креповая вуаль. Днем около двух

миллионов человек выстраиваются вдоль пути следования катафалка с площади

Звезды в Пантеон. По сло­вам присутствовавшего на похоронах Мориса Барреса,

хоронят «поэта-пророка, старого человека, который своими утопиями заставлял

трепетать сердца».

Слава Гюго давно перешагнула национальные границы, уже при жизни он стал

принадлежать всему миру, а что касается Франции, то каждое новое поколение

французов в своем вос­приятии Гюго, конечно, ставило свои акценты, но

изумление, если не восхищение перед этой фигурой было почти всеобщим. Разве

только сразу последовавшие за Гюго символистская и, постсимволистская

генерации демонстрировали несколько пре­небрежительное отношение к мэтру

(память Ахматовой сохра­нила характерные для 1910-х годов слова Модильяни:

«Гюго... но ведь это декламация»), но придирчивый эстет и стилист Андре Жид

на вопрос о лучшем французском поэте назвал - не ожидавшееся, видимо, имя

Бодлера, а Гюго («Увы, Виктор Гюго»). Уже сюрреалисты 1920-х годов

усматривали в Гюго своего предшественника, 1930-е годы сочувственно

воспринима­ли его как социального трибуна, 1940-е - как певца Сопротив­ления

и борца за мир. Все это говорит о том, насколько не­исчерпаем Гюго для

беспрерывно развивающегося литературно­го процесса своей страны. Однако,

кроме литературной славы у себя на родине, то уменьшающейся, то загорающейся

вновь. ярким светом, у Гюго есть постоянная популярность среди мас­сового

читателя во всем мире, которая не считается ни с табе­лями о рангах

литературных поколений, ни с этикетками ис­ториков литературы.

Люди доброй воли во всем мире и по сей день числят в своих рядах фигуру

благородного старца со старомодными манерами и ораторским пафосом, создателя

Жана, Вальжана, Фантины, Козетты, Мириэля, Гуинплена, детей Мишели Флешар Рюи

Бласа, вретишницы из «Собора Парижской Богоматери».. В стремлении к лучшему

миру и человеческому братству, к духов ному возрождению человечества Гюго их

неизменный и действенный союзник.

Список литературы:

1. Андре Моруа. «Олимпио, или жизнь Виктора Гюго». Перевод с французского

Н. Немчиновой и М. Трескунова. Москва, издательство «Книга», 1982 г.

2. С. Брахман. «Отверженные» Виктора Гюго». Издательство «Художественная

литература», Москва, 1968 г.

3. Виктор Гюго. Собрание сочинений в шести томах. Москва, издательство

«Правда», 1988 г.

Страницы: 1, 2, 3