Реферат: Реферат по биографии Виктора Гюго

деятельности («Тысяча дорог, цель одна»).

Природа, то прекрасная и величественная, то страшная и неумолимая, находится

в таинственном соответствии с душевным состоянием поэта: то он сам проецирует

на нее свои чувства и переживания («Oceano nox»), то, напротив, зрелище

внешнего мира внушает ему определенное настроение («Печаль Олимпио»). С новой

силой звучит в сборнике «Лучи и тени» тема назначения поэта; по мысли Гюго,

поэт - это пророк, путеводная звезда человечества («Функция поэта»). Его не

мо­жет оставить равнодушным зрелище человеческих страданий и нищеты («Взгляд,

брошенный в окно мансарды» и «Fiat Voluntas»), обездоленного и беспризорного

детства («Встреча»). В то же время в сборнике и философские размышления о

смерти («На кладбище в...»), о судьбе («Индийский колодец») и т. п.

В 1830-е годы Гюго испытывает заметное воздействие идей утопического

социализма, распространявшихся в это время во

Франции учениками и последователями Сен-Симона. Под их влиянием в творчестве

Гюго все сильнее начинает звучать социальная тема. В письме от 1 июня 1834

года издателю жур­нала «Обозрение социального прогресса» Ж. Лешевалье Гюго

писал, что пришло время поставить решение вопросов социаль­ных впереди

вопросов политических, и выражал готовность содействовать этому. Если в конце

20-х годов интерес писателя к судьбе жертв буржуазной законности в известной

степени объяснялся и романтическим тяготением к необычному, то те­перь он

становится сознательным защитником обездоленных, будучи убежден в том, что

истоки преступлений заключены в социальных условиях. Разделяя с

сенсимонистами иллюзию об эффективности моральной проповеди, обращенной к

правя­щим классам, Гюго призывает их обратить внимание на судь­бу

обездоленных, стремится пробудить в них чувство милосер­дия ради решения

социальных конфликтов. Его по-прежнему волнует вопрос смертной казни, судьба

заключенных. За посеще­нием парижской тюрьмы Бисетр в 1827 году следуют

посеще­ния каторги в Бресте в 1834 году и в Тулоне в 1839 году. Чувство

сострадания к изгоям буржуазного общества вызвало к жизни повесть Гюго «Клод

Гё» (1834), тематически примы­кающую к «Последнему дню приговоренного к

смерти».

Замысел повести относится к 1832 году, когда писатель прочитал в «Судебной

газете» о процессе рабочего Клода Гё, убившего тюремного надзирателя и

приговоренного к смертной казни. Однако написана повесть была лишь в июле

1834 года после второго восстания лионских ткачей в апреле этого года.

Восстание лионских ткачей и другие выступления рабочего класса, не

удовлетворенного результатами Июльской революции, со всей силой выдвинули

перед французским обществом проблему положения пролетариата. Откликаясь на

вопросы, постав­ленные самой жизнью, Гюго сделал героем своей повести

рабочего, выражающего протест против социальной несправедливо­сти. История

Клода Гё предваряет историю Жана Вальжана в будущем романе «Отверженные». Гё

попал в тюрьму за кражу хлеба для голодающей подруги и ребенка; в тюрьме он

уби­вает надзирателя, который всячески глумился над ним и уни­жал его

человеческое достоинство. Повесть ставит вопрос об антигуманном характере

буржуазного общества, толкающего бедняка на преступления; особо заостряет

внимание автор на вреде, приносимом официальным правосудием; ни в коей мере

не исправляя преступников, оно является орудием социаль­ной мести.

Знаменательно, что и сам герой повести отдает себе отчет, какую роль играет

несправедливое общественное устройст­во в его судьбе, и предстает перед

судом, исполненный созна­ния своей невиновности: «Я вор и убийца: я украл и

убил. Но почему я украл? Почему я убил? Поставьте оба эти воп­роса наряду с

другими, господа присяжные». Отвлеченно-ро­мантический протест против

смертной казни в «Последнем дне приговоренного к смерти» сменяется в «Клоде

Гё» пониманием антинародной направленности существующего общественного

устройства. В соответствии с этим повествование отличается сдержанностью,

реалистичностью, хотя свойственная Гюго па­тетика дает о себе знать и здесь,

являясь постоянной чертой его авторского стиля.

Надо сказать, что Гюго не проявил последовательности в своих демократических

убеждениях в 1830-1840-х годах. Временный спад освободительного движения

лишает его пра­вильных политических ориентиров и примиряет с Июльской

монархией, осыпающей его официальными почестями (титул графа, звание пэра,

членство во Французской академии). Последний раз бунтарские оппозиционные

мотивы в полную меру зазвучат в таком произведении этого периода, как драма в

стихах «Рюи Влас» (1838), являющаяся высшей точкой дости­жений Гюго-

драматурга (сам поэт назвал ее «Монбланом» свое­го театра).

Пьеса была создана в предельно краткий срок - с 5 июля по 11 августа 1838

года, но, как обычно у Гюго, этому предшествовал длительный период изучения

источников и пред­варительной разработки темы. По утверждению поэта, замысел

пьесы возник под воздействием эпизода из «Исповеди» Жан-Жака Руссо, в котором

рассказывается о том, как, будучи ла­кеем в Турине, тот полюбил внучку графа

Гувона. Авторитет­ный исследователь творчества Гюго Жан Батист Баррер

ука­зывает на то, что с еще большим основанием можно было ука­зать на роман

Леона де Вайи «Анжелика Кауфман», вышед­ший в свет в марте 1838 года; в нем

шла речь о мести из­вестного английского живописца XVIII века Джошуа

Рейнольдса (в романе выведен под именем Шелтона) своей немецкой коллеге

Анжелике Кауфман: отвергнутый Анжеликой, он под­строил ее брак с самозваным

графом Горном, который в действительности был слугой. Среди других примеров

мож­но назвать использование темы «Смешных жеманниц» Молье­ра. Однако Гюго,

как обычно, максимально парадоксально заостряет ситуацию (лакей, влюбленный в

королеву), и дейст­вие разворачивается в Испании 1695 года.

«Рюи Блас» образует как бы вторую створку диптиха из истории Габсбургской

династии в Испании: если «Эрнани» относится к ее славному началу, то «Рюи

Блас» являет кар­тину ее упадочного конца. Для создания достоверной картины

исторического прошлого Гюго тщательно проштудировал такие сочинения

французских авторов, как «Реляция о путешествии в Испанию» г-жи д'Онуа

(1691), «Нынешнее состояние Испа­нии» аббата де Вейрака (1718). Эпизод

появления дона Цеза­ря де Басана из каминной трубы взят им из мемуаров

писатель­ницы XVIII века г-жи де Креки, где говорится о подобном появлении

знаменитого разбойника Картуша в доме г-жи де Бофремон. В обращении с

историческим материалом Гюго был довольно свободен; если атмосфера двора

испанского короля Карла II передана им достаточно верно, то в ряде случаев он

допускает немалые отступления от исторических данных:

так, второй жене Карла II Марии Нейбургской в пьесе при­даны нежные,

меланхолические черты первой жены, Марии Луизы Орлеанской. Главным для Гюго

было столкнуть касто­вый дух в его крайнем проявлении, какое могло породить

дегенерирующее испанское феодальное общество, с чувством всепобеждающей

любви. Характеризуя сюжет пьесы, в пре­дисловии к ней Гюго говорит, что речь

в ней идет о «муж­чине, любящем женщину». В эти слова вложен особый смысл: и

лакей, и королева прежде всего люди; любовь уравнивает их, отменяет, делает

призрачными их социальные различия.

Структура произведения в соответствии с принципами, выд­винутыми еще в

предисловии к «Кромвелю», строится на антитезах: здесь сопоставляется

трагическое и комическое (Рюи Блас и дон Цезарь), возвышенное и низкое (Рюи

Блас и дон Саллюстий), презираемое и вознесенное на вершину могущества (Рюи

Блас и королева). Интригу пьесы, несмотря на сложность и использование

параллельной сюжетной линии, отличает урав­новешенность; тональность ее

меняется от акта к акту в зависимости от содержания (в первом акте

преобладает интрига, во втором элегичность, в третьем политический пафос, в

четвертом приключенческое начало, в пятом драматизм). Всеми этими чертами

«Рюи Блас» близок к «Эрнани» и «Марион Делорм». То новое, что здесь

появляется, - это социально-политическая проблематика, которая в ранних

пьесах была едва намечена.

В предисловии к драме Гюго дает характеристику изобра­женной им эпохи. Это

время, «когда монархия близка к раз­валу». «Королевство шатается, династия

угасает, закон ру­шится... все ощущают повсюду предсмертную

расслабленность...» Всему этому разложению противостоит, по мысли Гюго, одна

сила - народ, но не в нынешнем своем угнетенном состоянии, а в своем

устремлении к сияющему будущему: «Народ, у ко­торого есть будущее и нет

настоящего; народ-сирота, бедный, умный и сильный; стоящий очень низко и

стремящийся стать очень высоко... Народ - это Рюи Блас».

Содержание пьесы подтверждает этот автокомментарий. Развал феодальной

монархии олицетворяют в ней такие персонажи, как бесчестный интриган и

закоренелый злодей дон Саллюстий де Басан и другие представители правящей

клики, которых, несмотря на различие индивидуальных особенностей, роднит одна

общая черта - предельный эгоизм, хищничество, полное пренебрежение

общественным благом. Своей вершины сатира на правящий класс достигает в

знаменитом монологе Рюи Бласа из 2-й сцены III действия, где клеймится

преступ­ное равнодушие власть имущих к народной доле. В изменении

существующего порядка вещей, в озабоченности власти судьбой народа видят

спасение Испании и министр-лакей Рюи Блас, я поддерживающая его королева («Я

знаю, что тебя послала мне судьба - //Чтоб родину спасти, спасти народ

несчастный//И чтоб любить меня...».).

Слова Гюго о том, что «народ - это Рюи Блас», конечно, не следует понимать

буквально. Благородный мечтатель, талантливый плебей, получивший из милости

образование и став­ший чем-то средним между слугой и секретарем у

могущественного министра (как его однофамилец Жиль Блас в знаме­нитом и

хорошо известном Гюго романе Лесажа),- это народ ч потенции, народ тех

больших возможностей, которые не на­ходят применения и которые одни только

способны возродить страну.

Несомненно, что пером Гюго, когда он писал свою драму, водила тревога за

судьбу французского народа, положение которого нисколько не улучшилось после

революции 1830 года. Писатель плохо представлял себе выход из создавшейся

си­туации, питая определенные илллюзии относительно рефор­маторских намерений

и возможностей правящей Орлеанской династии, с представителями которой,

прежде всего с королем Луи Филиппом и его снохой Еленой Мекленбургской, он

был близок. Невольное примирение с буржуазной монархией привело Гюго к

творческому кризису.

Свидетельством его явилась последняя драма Гюго «Бург-графы», над которой он

работал в 1841-1842 годах и премье­ра которой состоялась в театре Комеди-

Франсез 7 марта 1842 года. Идея пьесы возникла во время путешествия по Рейну.

По его словам, он хотел «мысленно воссоздать, во всем его размахе и мощи,

один из тех замков, где бургграфы, равные принцам, вели почти королевский

образ жизни». В подобном городе-замке Гюго представляет нам четыре поколения

бург-графов (властителей средневекового германского города), раз­дираемые

враждой. Этим своевольным феодалам, исполненным сверхчеловеческой мощи и

гордыни, противостоит император Фридрих Барбаросса, таинственно воскрешенный

после того, как он утонул во время крестового похода. В пьесе иногда

возникает социальная тема (инвективы старшего бург-графа Иова и императора

Фридриха), но органического слия­ния этих реальных моментов с романтикой и

фантастикой «пред-вагнеровского» толка не получилось, драма вышла

тяжелове­сной, успеха не имела (в зале раздавался свист) и после трид­цати

представлений была снята с репертуара. Обескураженный ее провалом Гюго

навсегда отказался от драматургии.

Личная жизнь Гюго того времени отмечена трагическим событием: 4 сентября 1843

года, когда поэт с Жюльеттой Друэ находился в трехнедельном путешествии по

Пиренеям и Испа­нии, его старшая дочь Леопольдина утонула вместе со своим

мужем Шарлем Вакери, катаясь в лодке по Сене. Поэт узнал об этом 9 сентября

из случайно попавшейся на глаза газеты во время остановки на постоялом дворе

по пути в Париж. Горе его было бесконечным. Год спустя, 4 сентября 1844 года,

в день гибели «Дидины», он создает посвященное ее памяти стихотво­рение «В

Виллекье», являющееся одним из шедевров его лирики (вместе с другими

стихотворениями, обращенными к Леопольдине, оно войдет впоследствии в сборник

«Созерцания»).

Однако вскоре его поглощает политическая деятельность в духе поддержки

правящей династии. Беседы с Луи Филиппом становятся все более

непринужденными, и нередко «король-гражданин» далеко за полночь провожает

своего знаменитого гостя по коридорам Тюильри с факелом в руке. 13 апреля

1845 года король назначает Гюго пэром Франции, что никого не удивляет, но и

не приветствуется.

Гюго исправно посещает заседания палаты пэров (высшая палата тогдашнего

французского парламента). В течение года он присматривается к окружающей

обстановке, затем начинает выступать с речами - о милосердии по отношению к

Леконту и Анри, судимым за покушение на короля (1846), о Польше, угнетаемой

русским царизмом, о разрешении на въезд во Фран­цию изгнанным представителям

семьи Бонапартов, о народной нищете. По своим взглядам он либерал и гуманист,

но отнюдь не социалист и даже не республиканец. Одно время король подумывает

о том, чтобы сделать его премьер-министром.

Тем временем общая атмосфера во Франции сгущается. С 1846 года страна

находится во власти экономического кризиса, усугубляющегося неурожаями. В

деревнях царил голод, нищета рабочих чудовищна. Народная ненависть к режиму

финансовой олигархии, каким была монархия Луи Филиппа, все возрастает. В июле

1847 года при разъезде с празднества у герцога де Монпансье Гюго был поражен

яростными взглядами и криками, какими толпа провожала гостей. «Когда толпа

смотрит на богачей такими глазами, - записал он, - то это уже не мысли, а

события». В сентябре он пишет: «Старая Европа рушится... завтрашний день

окутан тьмой, а существование богачей поставлено под вопрос этим веком как

существование знати веком прошедшим».

22 февраля 1848 года власти запрещают один из банкетов, организация которых

входила в кампанию либеральной буржуазии в пользу избирательной реформы. Это

неожиданно вызывает сильнейшее волнение, и размах демонстраций таков, что Луи

Филипп решает уволить в отставку реакционное министер­ство Гизо. Но уже

поздно. Вечером 23 февраля в стычке перед министерством иностранных дел убито

шестнадцать манифе­стантов, всю ночь их тела республиканцы возят на повозке

по Парижу, и к утру столица покрывается баррикадами. После перехода

национальной гвардии на сторону восставших Луи Филипп отрекается от престола

в пользу своего малолетнего внука, графа Парижского. Собравшиеся в палате

депутаты готовы поручить регентство его матери Елене Мекленбургской,

при­ятельнице Гюго, и поэт активно поддерживает эту кандидатуру, " по

настоянию ворвавшихся в собрание рабочих избирается временное правительство,

в которое входят поэт Ламартин, адво­кат Ледрю-Роллен, ученый Араго, историк

Луи Блан и другие и которое вскоре провозглашает республику. Эти буржуазные и

мелкобуржуазные республиканцы не обладали почти никакой реаль­ной властью и

не оправдывали ни революционных устремлений масс, ни охранительных надежд

буржуазии. В свой актив они мог­ли занести только снятие всяких

ограничительных запретов с прессы, которая переживает в это время необычайный

подъем.

Потеряв звание пэра, отмененное республикой, Гюго ста­новится мэром VIII

округа Парижа. В апреле он баллотируется на выборах в Учредительное собрание,

но терпит поражение и проходит в депутаты от департамента Сены лишь на

дополнительных выборах в июне по списку правых. По иронии судьбы и

Учредительном собрании он заседает рядом со своим будущим мергельным врагом

Луи Бонапартом, племянником НаполеонаI, получившим то же количество голосов,

что и он.

Наступают июньские события 1848 года. В феврале под давлением рабочих

временное правительство провозглашает право на труд и для обеспечения

занятости открывает так назы­ваемые «национальные мастерские». Когда же в

июне 1848 года 120000 рабочих было предложено оставить мастерские и выбирать

между вступлением в армию или отправкой в про­винцию на земляные работы,

рабочие, уставшие от бесконечных обещаний улучшить их участь, поднимают

восстание. 23 июня предместья Сент-Антуан, Тампль, Сен-Жак, Сен-Дени

покрыва­ются баррикадами. Смертельно напуганная буржуазия через Учредительное

собрание вручает диктаторские полномочия гене­ралу Кавеньяку, который топит

восстание в крови. Националь­ные мастерские закрываются. Идут массовые ссылки

рабочих, восстанавливается сокращенный после революции двенадцати­часовой

рабочий день, серьезно урезывается свобода печати.

Позиция Гюго во время июньских событий свидетельствует о том, что он

недостаточно разобрался в их существе. В своей первой речи в Учредительном

собрании 20 июня 1848 года он выступил за закрытие национальных мастерских,

не пони­мая, что искусственная занятость, которую они обеспечивали, была

временной, тактической уловкой буржуазии. С болью и негодованием Гюго говорил

в своей речи о нищете и страда­ниях народа, ратуя, однако, за мирное

разрешение социаль­ных конфликтов. Во время восстания он обходит баррикады,

обращается к рабочим с увещаниями, призывает их сложить оружие, прекратить

кровопролитие. В свою очередь, инсургенты врываются в жилище Гюго (в течение

трех дней восстания он отрезан от дома) и поджигают его. Тем не менее

кровавая бойня, учиненная Кавеньяком, вызвала у него отвращение, а на

репрес­сивные меры генерала-диктатора против свободы печати и оп­позиционных

писателей он отозвался протестующей речью с трибуны Учредительного собрания.

Впоследствии в заметке «Я в 1848 году», включенной в книгу «Океан», Гюго так

обрисовал свою позицию по отноше­нию к июньскому восстанию: «Либерал,

социалист, преданный народу, но еще не республиканец, еще напичканный

предрас­судками против революции, хотя и полный отвращения к осад­ному

положению, высылкам без суда и Кавеньяком, с его поддельной республикой

военных».

Вскоре после переселения Гюго из разгромленной квар­тиры на площади Вогезов,

где он прожил шестнадцать лет и где бывали Ламартин, Нодье, Дюма, Готье,

Нерваль, герцог Орлеанский с женой Еленой и многие другие, писателя посе­щает

в его новом жилище на улице Латур-д'0вернь Луи Напо­леон Бонапарт и просит

поддержать его кандидатуру в качестве президента республики, выборы которого

должны состояться в конце года. Гюго мало что знает о своем посетителе, кроме

того, что он племянник великого дяди, автор брошюр социа­листического толка и

неудачливый заговорщик, отбывавший при свергнутом режиме заключение в

крепости. Луи Бонапарту удалось, с одной стороны, польстить самолюбию Гюго,

говоря о его громадном влиянии на общественное мнение, с другой - уверить его

в том, что он стремится к социальной справедли­вости, порядку и демократии и

берет себе за образец не Напо­леона, а Вашингтона. Ловкому демагогу и

политическому аван­тюристу удалось обмануть Гюго, и в ноябре 1848 года в

осно­ванной им летом вместе с сыновьями газете «Эвенман» («Собы­тие») Гюго

начинает кампанию в пользу избрания Бонапарта на предстоящих в декабре

всеобщих выборах.

Отчасти благодаря Гюго принц Луи Наполеон был избран президентом республики.

Будучи внутренне независимым, «надпартийным», Гюго, однако, тяготеет в это

время к правым, по­скольку поддерживает идею порядка и равновесия. Однако по

мере того как «партия порядка» отказывается от проведения обещанных

социальных преобразований, Гюго постепенно берет курс на левые круги, которые

поначалу относятся к нему с недоверием.

13 мая 1849 года Гюго, числящийся еще среди правых, избирается депутатом от

Парижа в Законодательное собрание, сменившее Учредительное собрание.

Рассорила его с «партией порядка» речь «По римскому вопросу» (15 октября 1849

года), в которой Гюго потребовал вывода из Рима французских войск,

направленных туда Луи Бонапартом для восстановления свет­ской власти папы Пия

IX, изгнанного народом.

Эта акция была предпринята президентом в целях зару­читься поддержкой

французских клерикалов. Таковы же были цели законопроекта Фаллу о народном

образовании, согласно которому оно ставилось под надзор католической церкви.

Гюго яростно обрушился на этот законопроект, обвиняя его сторон­ников в

стремлении «поставить иезуита повсюду, где нет жан­дарма» (речь «О свободе

образования» 15 января 1850 года). Продолжительные аплодисменты левой части

Законодательного собрания вызвали заключительные слова его речи: «Вы не

желаете прогресса? У вас будут революции!» Неудивительно, что автору подобной

речи принц-президент не доверил министер­ства народного образования, на что

Гюго одно время надеялся.

В разгар гражданских смут 28 августа 1850 года после тяжелой болезни умирает

Бальзак. У гроба величайшего фран­цузского прозаика на кладбище Пер-Лашез

Гюго произносит речь, в которой склоняется перед его гением и

противопоставляет величие ушедшего титана ничтожеству пигмеев, дорвавшихся до

власти во Франции: «Человек, сошедший в эту могилу,- один из тех, кого

провожает скорбь общества. В наше время иллюзий больше нет. Теперь взоры

обращены не к тем, кто правит, а к тем, кто мыслит, вот почему, когда один из

мыслящих уходит, содрогается вся страна. Смерть человека талантливого - это

всеобщий траур, смерть гениального человека - траур всенарод­ный». Что

восхищение Бальзаком было искренним, Гюго доказал многими страницами своего

шедевра, «Отверженных», на которых лежит явная печать воздействия творца

«Человеческой комедии».

Между тем политические события во Франции развора­чивались в направлении

установления авторитарного режима. Почувствовав опасность разветвленного

монархического заго­вора, Гюго все активнее выступает в газете «Эвенман» и в

Законодательном собрании против мероприятий, расчищающих дорогу к диктатуре

Луи Наполеона. Он обрушивается со всем пылом своего красноречия на

избирательный закон, сократив­ший число избирателей за счет рабочих, на

ограничительные установления для печати, на закон о политических ссылках.

17 июня 1851 года Гюго поднимается на трибуну Законо­дательного собрания,

чтобы протестовать против пересмотра статей конституции, запрещающих

переизбрание президента республики на второй срок. Пересмотром этих статей

бонапар­тисты старались обеспечить повторное избрание Луи Наполеона. Гюго

прямо заявил о существовании монархического заговора и сорвал маску с мнимого

защитника республики принца-пре­зидента: «Как! Разве после Наполеона Великого

нам нужен Наполеон Малый?!» После этой речи парижские рабочие впервые

выразили Гюго свою поддержку. Получает он свидетельство симпатии и

солидарности от Мадзини и других зарубежных демократов и республиканцев, с

которыми у него установились связи на Конгрессе друзей мира, проходившем под

его пред­седательством в Париже в августе 1849 года. Включившись в

международное движение, Гюго заявляет о своей поддержке борьбы за отмену

рабства в США.

Отклонение пересмотра конституции Законодательным соб­ранием заставляет Луи

Бонапарта лихорадочно готовиться к государственному перевороту до истечения

срока своих пол­номочий в 1852 году. Прежде всего он обрушивается на своих

политических врагов. 30 июля арестован сын Гюго Шарль; в сен­тябре

запрещается издание газеты «Эвенман» (начинает затем выходить под новым

названием «Авенман дю пёпль» - «Восшест­вие народа»); в ноябре подвергается

аресту другой сын Гюго- Франсуа Виктор. Сам писатель в ожидании ареста держит

на своем ночном столике конституцию, он предвидит государственный переворот,

который тем не менее застает его врасплох.

На рассвете 2 декабря 1851 года, в годовщину коронова­ния Наполеона I и

сражения при Аустерлице, Луи Бонапарт насильственно присвоил себе всю полноту

власти, декретировал роспуск Законодательного собрания, ввел военное

положение, арестовал большинство своих политических противников. Триста

депутатов, собравшиеся выразить протест против переворота в мэрии Х округа

Парижа, были заключены в казармы.

Подобные меры устрашения способны были воздействовать на многих, но не на

Гюго. Утром 2 декабря он принимает участие в собрании группы депутатов -

левых республиканцев на одной из частных квартир, а затем на улицах Парижа

держит речи к народу вместе с депутатом Боденом, которого ждет геройская

смерть на баррикаде в Сент-Антуанском предместье. Гюго были написаны

прокламации «К армии» и «К народу», в которых он призывал к отказу от

повиновения диктатору. 3 декабря рабочие кварталы начали восстание против

Бонапарта. На следующий день баррикадами покрылись бульвары. Но ар­мия не

поддержала народ. Сводный брат Луи Наполеона де Морни отдал приказ: «Стрелять

без промаха». Началась настоя­щая бойня: не щадили ни женщин, ни детей. Уже

сломлен­ный неудачами своих выступлений 1848 - 1849 годов, рабочий класс

Парижа терпит поражение. 21 декабря плебисцит подав­ляющим большинством

голосов узаконил государственный пере­ворот, а год спустя Луи Бонапарт стал

«императором фран­цузов» под именем Наполеона III.

В течение девятнадцати лет существования бонапартистского режима Гюго вел с

ним неустанную борьбу. Некоторое время Гюго находится в Париже на нелегальном

положении. Голова поэта оценена в 25000 франков, а позднее он узнает, что

Бонапарт дал понять о желательности его расстрела на месте в случае поимки.

11 декабря 1851 года с добытым Жюльеттой Друэ паспортом на имя рабочего

Ланвена Гюго покидает Париж и направляется в Брюссель. Декретом от 9 января

1852 года Гюго объявляется в «изгнании». До обнародования декрета жене Гюго,

Адели, оставшейся пока в Париже, удается благодаря влиятельным связям

добиться сохранения за поэтом авторских прав и жалованья академика, но

помешать распродаже с тор­гов движимого имущества она не может.

Самая бурная, яркая и драматическая глава в биографии Гюго окончилась, таким

образом, внешним поражением. Однако поэт удалялся в изгнание с сознанием

неизмеримого морального превосходства над временно торжествующим

авантюристом, обогащенный опытом политической борьбы и, главное, возрожденный

сопричастностью судьбе трудового народа. Как он, записав на полях рукописи

«Отверженных», в 1848 году «прервал работу» пэр Франции, а продолжил «изгой».

Политические события отвлекали Гюго от литературного творчества, хотя и в

годы смуты он продолжал работу над будущим сборником «Созерцания» и над

«Нищетой». Но только благодаря событиям 1848 - 1851 годов Гюго стал великим

национальным писателем, популярнейшим представителем французской литературы в

мире.

Гюго с мужеством и достоинством переносит свое новое положение политического

изгнанника. «Надо достойно пройти парадом, который может окончиться быстро,

но может быть и долгим», - пишет он 22 февраля 1852 года. Для него и его

близких начинается пятилетнее «бивуачное» существование, ко­торое окончится

лишь с приобретением Отвиль Хауза на остро­ве Гернси.

В Брюсселе Гюго остается в течение семи месяцев. 15 де­кабря сюда прибывает

Жюльетта Друэ, налаживающая его быт (жена пока охраняет его интересы в

Париже). Гюго внешне поста­рел, лицо его изборождено морщинами и складками,

он отяжелел, перестал следить за прической, небрежен в одежде, жалуется (не

вполне обоснованно) на стесненность в средствах. К умеренности обязывает его,

как он считает, и его положение изгнан­ника. «На мне сосредоточены все взоры,

- пишет он жене 19 января.- Я открыто и горестно живу в труде и лишениях».

Гюго рассчитывает в Брюсселе завершить рукопись «Нищеты» («Отвер­женных»),

привезенную с собой из Парижа, но политические стра­сти берут верх, и роману

еще немало придется ждать своего часа.

В конце января к Гюго в Брюссель приезжает выпущен­ный из тюрьмы сын Шарль, и

постепенно вокруг них обра­зуется целая колония французских политэмигрантов.

Они обсуж­дают происшедшие события, делятся воспоминаниями. В этой атмосфере

Гюго задумывает детальную историю государствен­ного переворота, которую

назовет «История одного преступ­ления». Законченная в основном в Брюсселе,

книга не нашла издателя ввиду крайней резкости своего тона и была

опубли­кована в доработанном виде лишь в 1877 году, когда во Фран­ции

республике снова угрожал монархический заговор мар­шала Мак-Магона.

«Действующее лицо, свидетель и судья, я настоящий исто­рик»,- пишет Гюго

жене. Относительно последнего Гюго оши­бался. «История одного преступления» и

выросший из нее пам­флет «Наполеон Малый» (1852) - это скорее яростные

памфлеты, не щадящие выражений в разоблачении и дискредитации Луи

Бонапарта и его приспешников почти исключительно с мораль­ных позиций, вне

анализа политической и социальной ситуации во Франции, приведшей к

бонапартизму. Карл Маркс писал по этому поводу в предисловии ко второму

изданию своей работы «18 брюмера Луи Бонапарта»: «Виктор Гюго ограни­чивается

едкими и остроумными выпадами против ответствен­ного издателя

государственного переворота. Самое событие изоб­ражается у него, как гром

среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной

личности. Он не заме­чает, что изображает эту личность великой вместо малой,

приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы».

Тем не менее пропагандистская роль памфлета «Наполеон Малый» была огромной.

Он выдержал десять изданий, тайно ввозился из Бельгии во Францию, будоражил

умы, склоняя их к оппозиции режиму, представавшему под пером Гюго воплощением

преступности и безнравственности.

Гюго понимал, что после публикации «Наполеона Малого» он не сможет оставаться

в Бельгии, признавшей режим Луи Бонапарта и принявшей в декабре закон о

деятельности ино­странцев на своей территории. Он обращает свои взоры в

сторону Лондона, центра европейской политэмиграции (там, в частности,

находились близкие ему по духу Кошут и Мадзини), а затем избирает

франкоязычный английский остров Джерси. До отъезда писатель заключает договор

на общедоступ­ное издание своих сочинений с издателями Этцелем и Мареском. 2

августа 1852 года он в Лондоне, где делает трехдневную, не приносящую ему

удовлетворения, несмотря на встречи с Мадзини и Кошутом, остановку и 5 числа,

в день выхода в Брюсселе «Наполеона Малого», вместе с сыном Шарлем сходит на

берег в Сент-Элье, административном центре острова Джерси. Здесь их встречают

заранее прибывшие г-жа Гюго с дочерью Аделью и преданный ученик Вакери (брат

погибшего вместе с Леопольдиной). Шестого на остров приезжает Жюльетта Друэ,

а затем, по выходе из тюрьмы, второй сын - Франсуа Виктор. Гюго опять испытал

сильнейшее потрясение, ему приходилось начинать все как бы заново. Но можно

сказать, что на Джерси и начался Гюго «настоящий», вкладывая в последнее

слово поня­тие подлинности как по отношению к писателю, так и по отноше­нию к

реальности (раннего Гюго, отдавая дань его одаренности, считали не в ладу с

действительностью и Бальзак, и Гете, и Пушкин).

Гюго поселяется в большом белом доме на берегу моря под названием Марин-

Террас. Первое время он наслаждается отдыхом, прогулками, морскими купаниями,

рыбной ловлей. 3 активную работу принимается в октябре 1852 года. Каждый день

писатель запирается в своем кабинете на втором этаж и работает перед окном,

обращенным в сторону моря. Он обуреваем яростным, пламенным гневом против

виновника государственного переворота и не устает бичевать его как в стихах

так и в чрезвычайно возбужденных разговорах. В мыслях о подводит итог

большому отрезку жизненного пути, думает наступающей старости, но прежде

всего о судьбе Франции оказавшейся под властью ничтожного проходимца, по

отношению к которому он считает необходимым совершить акт мести!

Этим актом мести явился сборник «Возмездие», над стих< творениями которого

Гюго работал в течение восьми месяце с октября 1852 года, но появился в свет он

только 25 ноября 1853 года, причем Этцель выпустил два издания - одно с

пропусками наиболее резких мест (на титульном листе сборник местом издания

указывался Брюссель) и другое - полное, с вымышленным указанием «Женева и

Нью-Йорк, Всемирная типография, Сент-Элье», дабы обезопасить книгу от судебного

преследования бельгийскими властями; это последнее издание отдельными листами

тайно ввозилось во Францию и брошюровалось на месте. Успех ее был огромен.

После тринадцати лет молчания Гюго заявил о себе как поэт, полностью обновивши

если не творческую манеру, то тематику своей поэзии.

«Возмездие» считается самой гневной книгой французе» поэзии: в ней более

шести тысяч стихотворных строк, и свыше половины из них - это неистовые

обвинения, язвительные нападки, грубая, иногда почти площадная брань,

подчиненные строгой четкости александрийского размера. «Ювеналов бич»

французской поэзии после великого мастера политической сатиры XVI века

Агриппы д'Обинье оказался в надежных руках Сборник буквально ошеломил

читателей, привыкших к «прежнему» Гюго, и окончательно заявил о переходе Гюго

в ряд демократических республиканцев, на позиции активных поборников

справедливого политического и общественного устройств В «Возмездии» Гюго

впервые рисует картину светлого будущее! человечества («Ultima Verba»), и

впоследствии она не раз будет представать перед его поэтическим взором.

Присутствует он в частности, и в следующем за «Возмездием» поэтическом

сборнике « Созерцания ».

«Созерцания» вышли в свет 23 апреля 1856 года одновременно в Брюсселе к

Париже (Наполеон III вынужден был держать «открытой» дверь для великого

национального писателя; произведения Гюго, кроме содержавших личные выпады

против императора, продолжали издаваться во Франции, освещаться критикой в

газетах и журналах).

Замысел «Созерцаний» возник еще в 1835 - 1838 годах и был вызван к жизни тем

мощным подъемом поэтических сил, которые Гюго испытывает в джерсейском

уединении. Тогда Гюго намеревался назвать книгу «Созерцания Олимпио» (именем

Олимпио Гюго обозначал лирическую сторону своей личности). В 1846 году он

собирает, уже под названием «Созерцания», известное количество «неизданных

стихов». В августе 1852 года он говорит о «томе стихов... который будет готов

через два месяца», а в сентябре о книге, которая объединяла бы граж­данскую и

личную поэзию и делилась бы на две части - «Неког­да» и «Ныне», как делятся

«Созерцания» в своем окончатель­ном виде. Затем перевес политической поэзии

побудил Гюго выделить ее в особую книгу - «Возмездие». Следующую книгу он

решил отдать целиком «чистой» поэзии. «После эффекта красным, эффект

голубым»,- писал он 21 февраля 1854 года своему ученику Полю Мёрису.

В предисловии к сборнику Гюго торжественно заявляет: «...эту книгу надо

читать так, словно ее написал человек, кото­рого уже нет в живых. Двадцать

пять лет жизни заключено в этих двух томах». «Созерцания», являясь как бы

интимным дневником, разговором с самим собой, обращены к впечатле­ниям,

размышлениям и воспоминаниям поэта о 1834 - 1855 годах: «Если бы это не

звучало несколько претенциозно, их можно было бы назвать «Воспоминания души».

В «Созерцаниях» Гюго сделал большой шаг вперед по пути к классической

простоте, к отказу от театральной позы, декламационной приподнятости,

искусственности и напыщенности. И здесь, правда, встречаются «антологические»

стихотворения или шаблонные общие места, но в целом сборник представ­ляет

поэзию Гюго с ее наиболее сильной стороны, в нем содер­жится большое число

его поэтических шедевров. Искренность, неподдельность тона произвели

ошеломляющее впечатление на современников Гюго, которых поразила способность

поэта к постоянному обновлению. Книга имела исключительный успех.

«Созерцания» состоят из шести циклов, делящихся на две части по отношению к

дате гибели Леопольдины Гюго (1843) - «Некогда» (стихи 1830-1843 годов) и

«Ныне» (стихи 1843-1856 годов), причем датировки под стихотворениями не

всегда обозначают время создания, зачастую лишь соотнося стихотворение с тем

или иным событиям жизни Гюго.

В первых трех циклах — «Заря», «Душа в цвету» и «Борь­ба и мечты» преобладают

стихотворения, близкие по своему поэтическому настрою к поэзии 1830-х годов.

В цикле «Заря» гово­рится о юношеской восторженности, о радости открытия

мира, о первых литературных успехах. В пространном «Ответе на обвинение»

Гюго повествует о той революции, которую он произвел во французской

литературе, излагает принципы своей поэтической реформы, суть которой в

демократизации поэзии. Цикл «Душа в цвету» воспевает любовь, мечтательность,

красоту окружаю­щего мира. В цикле «Борьба и мечты», хотя он относится еще к

части «Некогда», появляется тема земного зла, тяжелых жиз­ненных испытаний,

социальной несправедливости (стихотворение «Melancholia», навеянное известной

картиной Дюрера, изобра­жающей скорбного ангела, исполненного печали за род

челове­ческий). Заключительное стихотворение цикла - «Magnitudo parvi»

(«Величие смиренного») переводит в символический план об­раз смиренномудрого

созерцающего пастуха, которому открыты тайны мироздания и общение с Богом.

Отныне эта пантеистиче­ская тема станет одной из ведущих в поэзии Гюго.

Четвертый цикл - «Pauca meae» («Моей крошке») открывает раздел «Ныне» и

целиком посвящен дочери и переживаниям и размышлениям, связанным с ее смертью

(«Привычку милую имела с юных лет...», «Едва займется день, я с утренней

зарею...», «В Виллекье», «Mors» - «Смерть»). В следующих циклах находит

развитие об­раз поэта-созерцателя, находящегося во власти своих видений. В

цикле «В пути» это размышления о жизни («На дюне»), над ее повседневными

картинами («Нищий», «Пастухи и стадо»). В цикле «На краю бесконечности» перед

нами образ пророка, полного решимости разгадать загадку бытия (стихотворение

«Ibo» - «Пойду»).

Никогда Гюго не удавалось объединить в одном поэтиче­ском сборнике такое

разнообразие поэтического материала, и никогда он не достигал такой глубины в

трактовке своих поэти­ческих тем, как в «Созерцаниях». Поэтическое искусство

Гюго в этом сборнике достигает своей вершины.

Сборник «Созерцания» принес Гюго большой коммерче­ский успех. Это было очень

кстати, ибо поэту хотелось иметь надежное пристанище для себя и своей семьи.

Дело в том, что еще в 1855 году ему пришлось покинуть свое джерсейское

убежище. После официального визита Наполеона III в Лондон (шла Крымская

война, за событиями которой Гюго следил с большим интересом) английская

королева Виктория летом 1855 года отправилась, в свою очередь, во Францию,

что при­вело к публикации в Лондоне французским изгнанником Фелик­сом Пиа

протеста, составленного в самых резких выражениях. Газета эмигрантов,

проживавших на Джерси, перепечатала его. Редактор и двое его сотрудников были

немедленно высланы. Гюго, не одобрявший форму, в которую Пиа облек протест,

тем не менее выразил солидарность с газетой. Результатом была высылка всех

французских эмигрантов. 31 октября 1855 года Гюго с семьей отплыл с Джерси на

соседний остров Нор­мандского архипелага Гернси. Здесь он 16 мая 1856 года,

после выхода «Созерцаний», покупает дом № 38 за 24000 франков и называет его

Отвиль-Хауз, после некоторых колебаний не назвать ли его Либерти - Хауз (Дом

Свободы). В августе он пишет Жюлю Жанену: «От первой балки до последней

чере­пицы «Созерцания» оплатят все. Эта книга дала мне крышу над головой...»

Преимущество этого приобретения было в том, что оно затрудняло высылку Гюго,

поскольку он становился домовладельцем и налогоплательщиком, неудобство - в

том, что оно привязывало писателя к Гернси, хотя надежд на ско­рое

возвращение во Францию у него поубавилось: режим Напо­леона III был признан

Англией, Крымская война окончилась победой Франции и Англии над Россией и

заключением закреп­лявшего ее Парижского мирного договора 1856 года,

императрица Евгения родила Наполеону долгожданного наследника престола. Как

бы то ни было, Отвиль-Хауз обеспечивал Гюго независимость и возможность

трудиться и стал чем-то вроде французской Ясной Поляны, откуда в течение

четырнадцати лет раздавался громовой непокоренный голос поборника свободы и

справедливости.

Как и на Джерси, Гюго подчиняет свой день строгой дисцип­лине. Встает он

рано, обливается холодной водой, затем ему приносят к завтраку два яйца и

черный кофе, после чего он совершает ребяческий по внешности ритуал: посылает

воздушные поцелуи в направлении соседнего дома, где живет Жульетта Друэ;

зна­ком для нее, что ночь прошла хорошо, служит белая салфетка, вывешенная на

перилах балкона. До полудня Гюго работает в за­стекленной вышке над домом,

откуда в ясную погоду видно нормандское побережье и где он чувствует себя как

бы в от­крытом небе, «посреди вечных материй». В полдень к столу Гюго, всегда

открытому для многочисленных гостей, сходятся фран­цузские изгнанники,

посетители с материка, многочисленное жен­ское общество, которое он всегда

весьма ценит. После второго зав­трака Гюго обычно встречается с Жюльеттой

Друэ, и они вместе отправляются на прогулку по живописным местам острова.

Около трех часов дня Гюго возобновляет работу до обеда и старается к 10 часам

Страницы: 1, 2, 3