Диплом: Образ Ив. Карамазова в романе Братья Карамазовы Ф.М. Достоевского

ненавидит всех вокруг себя лишь за то, что его бунт явно обнаружил свои

последствия - за то, что Иван осознал: “Он убийца!” Хотел блага всему

человечеству, а на деле стал преступником. Но Алеша восклицает, пытаясь

спасти брата: “Не ты убил отца, не ты!” (XIV, 305). Карякин по этому поводу

рассуждает так: Алеша говорит не о Смердякове, не об этом “эмпирическом”

убийце. Он говорит о своей ответственности. Ведь все, что случилось, Алеша

предчувствовал и почти что знал. Зосима же для того и посылал Алешу в “мир”,

чтобы спасти братьев. Алеша понял, что виноват: “... И поймешь, что сам

виновен, ибо мы светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил.” (1т.

14. 334). Карякин считает, что “именно под этим углом и надо “читать роман”.

Конечно, вина Алеши осознается им, но он чувствует и знает, что Иван

причастен к этому убийству, и, может быть, поэтому он хочет предостеречь

брата от тяжких мук раскаяния, которые его ждут. Алеша в разговоре с Иваном

признается, что думал об Иване, что он хотел смерти отцу. На что бунтарь

резко заявляет: “право желаний оставляю за собой”. (XV, 142). Но все Иван не

верит, не хочет верить, что он убил. Смердяков, его двойник, же убеждает:

“Чтоб убить - это вы сами ни за что могли - с, да и не хотели, а чтобы

хотеть, чтобы другой кто убил, это вы хотели.” (XV, 130).

“Это вы на Дмитрия Федоровича беспременно тогда рассчитывали!”, “и на меня

тоже”, “мне тем самым (отъездом) как бы сказали: это ты можешь убить

родителя, а я не препятствую.” (XV, 133).

Иван осознает: “Да, конечно, я чего - то ожидал, и он прав...” “если он убил,

а не Дмитрий, то конечно, убийца и я.” (XV, 134). Знаменательные слова

Смердякова: “Все тогда смелы были - с, “все, дескать, позволено”, говорили -

с, а теперь вот так испугались!” (XV, 134).

После всех разговоров со Смердяковым, осознав всю низость этого человека,

узнав в нем самого себя, Иван решается пойти на подвиг: рассказать обо всем в

суде. Казалось бы, прав Смердяков, ему не откажешь в логичности мышления:

“Коли Бога бесконечного нет, то и нет никакой добродетели, да и не надобно ее

тогда вовсе.” При этом он говорит об Иване: “Не захотите вы жизнь навеки

испортить, такой стыд на суде принять. Вы, как Федор Павлович, наиболее - с,

изо всех детей наиболее на него похожи вышли, с одного с ними душою.” (XV,

170). Каким психологом выступает Смердяков, это с ужасом понимает Иван, а он

добавляет: “от гордости думали, что я туп.”

И какое сравнение! С отцом. Того, который отверг Бога из-за любви к

человечеству.

Но из-за любви к человечестве бунтует только одна сторона Ивана, другая же

сторона ненавидит это человечество и стремится к нигилистическому разрушению

всего миропорядка. В диалоге со Смердяковым мы видим, что Смердяков может

управлять голосом Ивана потому, что сознание его в эту сторону не глядит и не

хочет глядеть. Как замечает Бахтин, Смердяков уверенно и твердо овладевает

волей Ивана, т.е. придает этой воле конкретные формы определенного

волеизъявления. Внутренние реплики Ивана через Смердякова превращаются из

желания в дело. После убийства диалоги совсем другие. Здесь Достоевский

заставляет Ивана узнавать постепенно, сначала смутно и двусмысленно, потом

ясно и отчетливо свою скрытую волю в другом человеке. Смердяков, оказывается,

был исполнителем его воли, “слугой Личардой верным.” Смердяков сначала не

понимал, что голос, сознание Ивана раздвоены и что убедительный и уверенный

тон его, служит для убеждения себя самого. Не понимает Ивана Смердяков в том,

что он только желает убийства, но сам бы никогда его не совершил. Через черта

все бессознательное, давно накапливаемое, вырывается наружу из Ивана.

Черт - падший ангел, так и Иван как бы “пал”, убил отца своими изначально

нравственными умозрениями.

“Ты, - заявляет он черту, - воплощение меня самого, только одной, впрочем,

моей стороны... моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых.” (1.т.

15., 175).

Здесь, по определению Осмоловского[78],

присутствует принцип полярности в построении образа Ивана Достоевским. Каждый

человек по своей природе полярен, тяготеет к злу и добру одновременно.

Раздвоенность, считал Достоевский, “самая обыкновенная черта у людей”, потому

он и использует этот прием в показе большого сознания Ивана. Духовное подполье

Ивана материализируется в двойнике - черте. Характер героя Достоевского, по

мнению ученого, развивается на основе душевного конфликта через внутреннее

действие. Субъективные представления героев, их отвлеченно - логические

построения проверяются судьбой их и переживаниями. У Ивана наблюдается

несогласованность внешних и внутренних поступков. Достоевский избегает

рационалистической отвлеченности в изображении психологии героев, а чаще всего

представляет читателю в бытовом или физическом выражении. Именно, таким

выражением и явился черт. Психологизм Достоевского, считает Осмоловский

[79], предметен, он широко использует диалог, вместо описания и внутренних

монологов. Именно поэтому Иван все время вступает в диалоги с остальными

героями, а особенно со своим двойником - чертом.

А так как романы Достоевского созданы по законам философской прозы, то в них

доминирует этическая мысль, сюжетно - композиционная система подчинена не

только логике раскрытия характеров, но и логике испытания идет. Достоевский

часто прибегает к помощи посредников, первостепенно значение, как считает

Осмоловский, имеет сама психологическая ситуация (а не психология конкретной

личности), которую переживает герой, ее нравственный смысл и итоги.

Какую же нравственную нагрузку несет на себе сцена с чертом в романе?

В беседе с чертом раскрывается соблазн в Иване веры без подвига, соблазн

воплотиться “в толстую семипудовую купчиху”, чтобы поверить “во что она

верит” - это обнаруживает черт. Иван не может его в себе преодолеть. Тем

более, что он постоянно свидетельствует о себе, что он делает все ради людей

(скрытие мысли Ивана): “Мефистофель явившись к Фаусту, засвидетельствовал о

себе, что он хочет зла, а делает лишь добро. Ну, это как ему угодно, я же

совершенно напротив. Я, может быть, единственный человек во всей природе,

который любит истину и искренне желает добра.” (XV, 201).

Черт ненавидит Бога, завидует ему, не может построить своего царства, поэтому

впадает в уныние. Существо, впавшее в уныние, стремиться покончить с собой.

Но в момент самой гибели своей оно, пока пребывает в унынии, не раскаялось бы

и не перестало бы ненавидеть того, кому хотело причинить зло. Так, Смердяков

повесился, не оставив записки о том, что убийство совершено им. Даже и добру

в себе самом властный, гордый, самолюбивый человек покорятся после борьбы и

преодоления себя. Ив. Карамазов, мучимый совестью после преступления,

приписывают в беседе с Алешей своему черту следующую оценку своего поведения:

“О, ты идешь совершить подвиг добродетели, объявить, что убил..., а в

добродетель - то и не веришь - вот это тебя злит и мучит, вот отчего ты такой

мстительный.” (XV, 238). Хотя и с оговорками, что черт на него клеветал. Но

Алексей понимает, что “Бог, которому он (Иван) не верил, и правда его

одолевали сердце, все еще не хотевшее подчиняться.” (XV, 240).

“Нет, он умеет мучить, он жесток, - продолжал, не слушая, Иван. - Я всегда

предчувствовал, зачем он приходит. “Пусть, говорит, ты шел из гордости, но ведь

все же была и надежда, что уличает Смердякова и сошлют в каторгу, что Митю

оправдают, а тебя осудят, лишь нравственно (слышишь, он тут смеялся!), а другие

так и похвалят. Но вот умер Смердяков повесился - ну и кто же тем на суде

теперь - то одному поверит? А ведь ты идешь... . Для чего же ты идешь после

этого?” Это страшно, Алеша, Я не могу выносить таких вопросов. Кто смеет мне

задавать такие вопросы! (XV, 201). Как замечает Лаут

[80] Р., в своем анализе Достоевский постоянно стремился сосредоточить свой

взгляд на “человеческом в человеке” и особенно на том человеческом, что нельзя

разрушить поручными средствами. Он пытался в единичных порывах выявить и понять

душевное единство. Он непрерывно показывал, что имеет дело с живой душой, а не

с комком нервов и влечений. Читатель невольно сострадает герою, и в этом

помогают различные художественные средства, используемые писателем. Это прежде

всего раздвоенность героя, о которой мы упоминаем выше и непрерывные метания

между противоборствующими силами - доводами рассудка, которые воплощены в

черте, и влечениями чувства, когда Иван хочет спасти от гибели родного брата.

Специфической сферой анализа у Достоевского стала область подсознательного,

патологическими явления человеческой психики.

Фрейд[81] отмечал способность

Достоевского обрисовывать тайный подсознательные процессы в человеке, причем,

как он замечает, Достоевский сам страдал одним из патологических комплексов

Эдипа, что и позволило писателю ярко изобразить все потаенные человеческие

мысли.[82] Но, как мы полагаем,

рассматривать творчество гениального художника с точки зрения его

невралгических патологий неверно и ненаучно, исходя только из его комплекса,

нельзя делать выводы о целом творчестве. Нам же важно здесь использовать

истолкование Фрейдом термина Бессознательное представление, по Фрейду, это

такое представление, которого мы не замечаем, но присутствие которого должны

признать на основании посторонних признаков и доказательств. То, что Фрейду

открыл, как психолог, Достоевский открыл за полстолетия до, как художник. И

поэтому он с присущим ему мастерством использовал свои открытия и предчувствия

в художественных образах. И мучения Ивана в этом ракурсе для читателя

представляются как мучения обычного человека, хотя и с неординарным мышлением,

поэтому читатель и воспринимает Ивана как страдающего героя и сострадают ему,

видя все душевные процессы, разворачивающиеся перед ним.

Кашина Н.[83], Осмоловский

[84] замечают, что Достоевский с большим мастерством передал драму личности.

Духовно - идеологической мир героя раскрывается в основном драматическим

способом. Свой прием он сформулировал так: “все внутреннее должно быть

обнаружено в действии.” Таким образом мы видим, что Достоевский не только знал

о существовании в человеке бессознательного, но и стремился обнаружить это в

своих героях через действие. И это ему удается с большим мастерством.

Между словами Ивана и репликами черта разница не в содержании, а лишь в тоне,

лишь в акценте. Но эта перемена, как считает Бахтин

[85], меняет смысл. Черт как бы переносит в главное предложение то, что у

Ивана было в придаточном и произносилось в полголоса и без самостоятельного.

Оговорка Ивана к главному мотиву решения и черта превращается в главный мотив,

а главный мотив становится лишь оговоркой. По наблюдениям Бахтина

[86], такая диалогизация самосознания Ивана подготовлена исподволь, всей

сетью предыдущих событий.

Иван испытывает муки “гордого решения.” Глубокое и всепроницающее влияние

гордости и самолюбия на все стороны душевной жизни дает право считать их

стоящими во главе всех пророков. Притязания гордого существа могут дойти до

такой степени, что оно не допускает превосходства даже Бога. Бунт Ивана,

перешедший в “метафизическую революцию”, завершается остро поставленным

противоречием: быть добродетельным (принять Бога) или до конца отстаивать свои

прежние воззрения и не быть им . “Иван, человек независимого ума, будет

разрушен противоречиями”[87]. С одной

стороны - его черт, Смердяков, с другой - его бессознательная вера, Алеша. С

одной - “все дозволено”, с другой - “отворили рай ... и он ... не пробыв двух

секунд воскликнул, что за эти две секунды не только квадриллион, но и

квадриллион квадриллионов пройти можно!” (XV, 238).

Даже на суде при факте незаконного ареста Мити, Иван не решается признать

свою вину. Деточек жаль, а брата... .

Сначала “не имею ничего особенного”, ”отпустите меня”, а затем “убил отца он, а

не брат. Он убил, а я его научил убить...” (XV, 240). Хотя Кэрил Эмерсон и

утверждает, вслед за Эйлин Келли, что “знаменитые диалоги романа вовсе не

являлись структурированными философскими дебатами, а скорее отражали смятенные

переживания подлинного моралиста, видевшего в русском обществе и в собственном

сознании две формы сострадания - христианское и гуманистическое, и понуждаемого

обстоятельствами постоянно пересматривать свои позиции в отношении каждой из

них”[88].

Все-таки мы склонны думать, что писатель делает однозначный вывод, дает

однозначную оценку бунту Ивана.

Революция, начавшаяся во имя блага человечества на земле, проходя “горнило

величайших сомнений” приходит к парадоксальному концу. То, во имя чего она

происходила, отвергается. Осуждает палача, но разрешает убийство.

Революционер становится преемником нечистой силы.” Ведь неслучайно

Достоевский выбирает символ в двойники Ивану - черт. (Он мог бы просто

показать помешательство героя, или его раздвоенность, как в “Двойнике”).

Казалось бы, личность, отвергающая Бога, как данное, должна отвергнуть и

черта (“и черта нет”), а если одно из понятий общей плоскости остается в

сознании, значит там же остается противоположное. Происходит, по Фрейду,

процесс вытеснения последнего в область бессознательного, чтобы потом

“защитить” психику” от наваждения ложных идей.

В выборе муки Ивана - черта видится понимание мыслителем поставленной

проблемы - бунта, нигилизма, разрешения убийства, - все ведет не к чему

иному, как к сатане - существу, ненавидящему Бога, его создание мир и ему

подобных на Земле - людей. Достоевский так рассуждает о нечистой силе: “...

черти возьмут свое и раздавят человека “камнями, обращенными в хлеба...” Но

они решаться на это не иначе, как обеспечив заранее будущее царство свое от

бунта человеческого... Но как же умирить человека? А для этого надобен

раздор.” (XXII, 137).

Раздор понимается как состояние людей без общей идеи, без общих идеалов и общих

устремлений. Иван, провозгласивший лозунгом бунта свободу, оказывается в

проповедниках рабства. Но если Ив. Карамазов - художественный образ, в истории

XX в. Происходили страшные катастрофы, которые невольно повлекли умонастроения

философов нигилистического толка и философов - спасателей человечества, и они

являлись историческими лицами. На определенной стадии, пишет Камю, бунт

метафизический сливается с бунтом историческим. Людовика XVI казнят во имя

торжества “всеобщей воли” и добродетели, но вместе с причастием убиты и все

прежние принципы. “От гуманитарных идиллий XVIII века к кровавым эшафотам

пролегает прямой путь, - писал Камю в “Размышлении о гильотине”, - и как всем

известно сегодняшние палачи - это гуманисты”

[89].

Всякий бунт, рассуждает Камю, это ностальгия по невинности и призыв к бытию.

Но в один прекрасный день ностальгия вооружается и принимает на себя

тотальную вину, т.е. убийство и насилие.

Отвергая Бога, революционный дух избирает историю в силу логики, по видимости

неизбежной. Все революции - с горечью с горечью констатирует Камю, обретают

свою форму в убийстве. В соей книге Камю рассматривает цареубийство,

богоубийство, индивидуальный и государственный терроризм.

Рассматривая революционные движения во Франции, Камю переходит к осознанию

революции как явления философского. И приходит к выводу, что революция тесно

связана с атеизмом. Этот процесс подготовили сами философы.

Из двусмысленной формулы Гегеля “Бог без человека значит не больше, чем человек

без Бога”[90] ,его последователи сделают

решительные выводы. Давид Штраус в своей “Жизни Иисуса” обособляет теорию

Христа, который рассматривается как богочеловек. Фейербах (которого Маркс

считал великим мыслителем и учителем) создает своего рода материалистическое

христианство, настаивая на человеческой природе Христа. Избравшие убийство,

говорит Камю, и выбравшие рабство будут последовательно занимать авансцену

истории от имени бунта, отвернувшегося от своей истины. В главе “Трое

одержимых” Камю называет Писарева, Бакулина и Нечаева “тремя бесами.” Они

исповедовали нигилизм, который есть не что иное, как “рационалистический

обскурантизм”. “Вызов, - писал Камю, - который Писарев бросает установленному

порядку, возведен им в доктрину, о глубине которой точное представление дает

нам Раскольников”[91].

Камю применяет современное понятие “вульгарный сциентизм” по отношению к тому,

против чего Достоевский боролся всю свою жизнь. “Они, - пишет Камю о русских

нигилистах - отрицали все, кроме самого сомнительного - ценностей господина

Оме”[92].

Преемник Базарова Бакунин привнес, как считает Камю, в нарождающееся

социалистическое учение “зерно политического цинизма.” Он хотел полной свободы,

но искал ее через полное разрушение. А все разрушить - значит обречь себя на

строительство “хрустального дворца” без фундамента, стены придется поддерживать

руками. Оправдание , только в будущем, настоящий момент оправдывает “полиция”.

Размышляя над известным “Катехизисом революционеров”, Камю замечает: “Впервые с

появлением Нечаева революция столь явно расстается с любовью и дружбой”

[93].

Нечаев вознамерился оправдать насилие, обращенное к собратьям. Никто из

революционных вожаков до него не осмелился заявить, что человек - это лишь

слепое орудие. Достоевский так поразился убийством студента Иванова, что

сделал это событие одной из тем “Бесов”. Смерть в глубине каземата, на исходе

12 года заключения, увенчала этого мятежника, ставшего родоначальником

“высокомерных вельмож революции”. С этого момента в ее лоне окончательно

восторжествовал принцип вседозволенности, убийство было возведено в принцип.

Особое внимание Камю привлекает история русского терроризма, начавшаяся, по

его словам, с выстрела Веры Засулич.

Е.К. Кушкин считает, что террористы 1905 года вызывают симпатию Камю в той

мере, в какой они признали насилие неоправданным, хотя и необходимым:

“необходимое и непростительное - таким представлялось им убийство.”

Эта тема, сообщает Кушкин, и легла в основу его “русской” пьесы “Праведники”,

где он исходит из круга идей Достоевского и сталкивает два типа

революционеров - террористов: “великомученика” Каляева и “нечаевца” Степана.

Причем Каляев - это в некотором роде Алеша Карамазов.

Но Вера Засулич не единственная, за ней последовал Кравчинский, выпускающий

памфлет “Смерть за смерть”, в котором содержится апология террора, Каляев,

Сазонов, Покотилов ворвались в историю России, чтобы через минуту погибнуть.

Но явление нигилизма в России следует поставить в отдельный ряд. Как замечает Б.

Вымеславцев “русская душа не знает ни в чем предела... он (русский человек)

ищет непременно отношения к вселенскому центру, откуда должны идти формирующие

силы. Пока центр великий не найден, нет и центра малого, жизнь остается

эксцентричной, раздвоенной...”[94].

Вымеславцев рассуждает о стихии , заложенной в

русской душе, которая может быть и беззаконной и преступной и вдохновенно

героической, и в ней все смешано. Она может быть направлена и на созидание и

на разрушение. Но несмотря на самый крайний скепсис, считает Вымеславцев, на

самую горькую правду о русском человеке Достоевский никогда не терял веру в

Россию. По мнению Вышеславцева, Россия должна была вступить в революционный

фазис, это ее судьба, это видел и чувствовал Достоевский. “Не оживет, аще не

умрет” - вот пророчество Достоевского. Россия должна пойти путем зерна.

Беснование русской стихии должно дойти до предела, до полного выявления из ее

недр всего самого низкого - бесы должны войти в стадо свиней и свергнуться в

бездну. Таким образом, нигилизм в России - это совершенно особенное явление,

русский человек ничего не может делать наполовину. Его нигилизм рожден

состраданием. Русский человек ищет абсолюта. Вслед за Франком, можно сказать,

что это вовсе не простое неверие - в смысле религиозного сомнения или

индифферентности, он есть “вера в неверие”, религия отрицания. Хотя, как уже

было замечено выше Серафимой (Роуз) нигилизм это всегда вера, иначе он не мог

бы иметь такого успеха. На смену “деликатным убийцем, говорит Камю, пришел

“государственный террор”. Это и Наполеон III, и Сталин, и Муссолини, и Гитлер.

Ни Гитлеру, ни Муссолини, как замечает Камю, несмотря на все их различия, не

помешало ссылаться на Гегеля и Ницше. Они воплотили в истории лишь некоторые из

пророчеств немецкой идеологии. И в этом отношении они принадлежат истории бунта

и нигилизма. Нигилистическая революция, исторически воплотившаяся в

гитлеровской религии (созданный на идее уничтожения), привела только к

бешенному всплеску небытия, в конце концов обратившемуся против себя самого.

Гитлер и Геринг. Геббельс, Гиммлер покончили с собой в подземных укрытиях. Их

смерть была лишена смысла, она лишь выявляла кровавую пустоту нигилизма. В

отличие от иррационаного террора, в России существовал рациональный террор в

лице коммунизма, взвалившего на себя бремя метафизических устремлений,

направленных к созданию на обезбоженной земле царства обожествленного человека.

В этом большая заслуга учения Маркса. Он является пророком производства. Мисиия

пролетариата: превратить наихудшее унижение в высшее человеческое достоинство.

Будучи сначала тысячелетним выразителем тотального отрицания, он становится

глашатаем окончательного утверждения. Утопия заменяет Бога будущим, сведение

всех ценностей к единственной -исторической не могло не повлечь за собой

крайних последствий. Далее, как отмечает Камю, пророчествам не удалось сбыться.

“Маркс, возможно, и не хотел этого, но, оправдав именем революции кровавую

борьбу против всех видов бунта, он несет за это ответственность... “

[95]. Экономические предсказания Маркса были поставлены под вопрос

действительностью, идея миссии пролетариата до сих пор не нашла своего

воплощения в истории. От идеи правления масс, от понятия пролетарской революции

делается переход сначала к революции, осуществляемой и руководимой

“профессиональными агентами”. Затем при критике государства признается

неизбежной диктатура пролетариата в лице его вождей. И наконец объявляется, что

невозможно предвидеть конец такого временного состояния.

Бердяев, рассуждая о духовном срыве германской мысли, замечает, что он состоит в

“необыкновенной трудности признать тайну богочеловечества, тайну двуединства, в

которой происходит соединение двух природ без их смещения. Но это означает

затруднение в признании тайны личности”[96]

.Марксизм является своеобразным типом богоборчества. Истоки его были

гуманистические. Он хочет вернуть рабочим их отчужденную природу. Но, всеобщее,

божественное здесь совершенное общество, в котором также может потонуть

человеческая личность, как она потонула в гегелевском абсолютном духе. В этом

процессе начинает отрицаться человеческое и подчиняться всеобщему -

социалистическому коллективу. Всегда торжествует антиперсонализм. Атеизм Маркса

“не есть мука и тоска, а злобная радость, что Бога нет, что от Бога, наконец,

отделались”[97]. Подсознательной основой

такого бунта, по мнению Лосского, является зависть к Богу. Достоевский считал,

что цель атеистического социализма “вырвать с корнем христианство” и разрушить

основы национальной государственности России.

Как замечает Камю, коммунизм, исходя из своих глубочайших принципов, стремиться

к “освобождению всех людей посредством их всеобщего временного закабаления”.

Камю, подводя итог анализу бунта исторического приходит к противоставлению

бунта и революции. Абсолютная революция предполагает абсолютную податливость

человеческой природы, возможность низведения человека до уровня простой

исторической силы. А бунт - это протест человека против его превращения в

веще, против его низведения к истории. “Бунт-это утверждение общей для всех

людей природы, неподвластной миру силы”.[98]

Бунт созидателен, как считает ЯКамю, революция нигилистична. Бунт твердит

революции и будет твердить, что деяние необходимо не для того, чтобы когда

нибудь прийти к существованию, которое в глазах остального мира сводится к

порочности, а ради того еще смутного бытия, которое таится в самом бунтарском

порыве. Формула метафизического бунта “Я бунтую, следовательно, мы существуем”

и “я бунтую, следовательно, мы одиноки, бунт, вступивший в распрю с историей,

добавляет, что не стоит умирать и убивать во имя созидания бытия, мы должны

жить ради того, чего мы является. Революция, таким образом, утопия, которая

может привести лишь к новым формам угнетения. Сондинение метафизического бунта

с историческим было опосредовано “ немецкой идеологией”. Камю говорил, что,

злые гени Европы носят имена философов: их зовут Гегель, Маркс, Ницше ... Мы

живем в их Европе, в Европе, ими созданной.”

[99].

Как пишет иеромонах Серафим, нацизм и его война сделали для Центральной Европы

то, что сделал большевизм для России - они разрушили старый порядок и

расчистили путь для построения “нового”. Но разрушение старого порядка это

всего лишь подготовка к программе нигилизма - созданию “нового человека”.

[100]

Этот “новый человек”, как пишет Роуз, человек без корней, оторванный от всего

прошлого, которое разрушил нигилизм, сырье для мечты всякого демагога,

“свободный мыслитель” и скептик, закрытый для Истины, но открытой для любой

новой интеллектуальной моды, готовый поверить всему новому, любитель

планирования и экспериментов, благовеющий перед фактом, поскольку от Истины

он отказался; а мир представляется ему обширной лабораторией, в которой он

свободен решать, что “возможно”, а что нет, это автономный человек под видом

смирения просящий только того, что принадлежит ему по праву, а на деле

исполненный гордости и ожидающий получить все, что ни есть в мире, где ничто

не запрещено внешней властью, он - человек минуты, без совести и ценностей,

“бунтарь”, ненавидящей любое ограничение и власть, потому что он сам себе

свой единственный бог, человек массы, умаленный и упрощенный.

Хотя А. Камю возлагает ответственность за бунт на исскуство, творчество, считает

что именно оно должно бороться пртив несправедивости и эксплуатации, все же, ка

пишет Великовский С.И. .: “ Камю застрял на перепутье, устрашившись неминуемых

подвохов, растерялся, запутался сам и принялся путать тех, кто ему внимал. Это

не зачеркивает его вопросов. Это побуждает ставить их иначе и искать ответ.

Другие ответы надежнее.”[101] Какие же

“надежные” ответы дает Достоевский? По Достоевскому мир не абсурден, а сам по

себе важен и значителен, поэтому, как считает писатель, бунт Ивана изначально

несет в себе неверную мысль об абсурдности мира. Иван не может находится в

состоянии бунта. Он выбирает, хотя еще и не осознанно, нравственность, а значит

и веру. Человек может идти к свету через тьму. Атеизм может статьдиалектическим

монолитом богопознания. Ведет ли писатель своего героя - бунтаря к этому

моменту? Трудно однозначно ответить на этот вопрос.

Куплевацкая думает, ссылаясь на главу “Русский инок”, что да.[102].

Можно предположить, что духовное движение Ивана не завершается “горячкой и

беспамятсвом” как итогом “пути”, знаком полного нравственного философского

краха лисности. Горячка Ивана ( ка и “Таинственного посетеля” старца -

Михаила) является не следствием “помешательства”, а проявлением “несомненной

милости Божией” к нему - тоже “восставшему на себя”. Зосима прямо говорит: “Я

помешательству его верить не мог” (XIV, 358) в “Дневнике писателя” 76 г.

находим запись, которая подтверждает наше предположение: “По моему одно:

осмыслить и прчувствовать можно даже и верно разом, но сделаться человеком

нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина.” (3. т. 23. 282).

То же самое и в эпилоге романа. Оба брата уверены, что Иван выздоровеет.

“Слушай, брат Иван всех превзойдет. Ему жить, а не нам”, - говорит Митя. (XV,

311). Значит чувствует, что Иван не только поверит в то, что отвергал, но и

превзойдет в вере их обоих.

Итак, в след за Достоевским, мы можем сказать, что зло есть прежде всего потеря

цельности. Проблема зла есть прежде всего проблема смерти. Неслучайно в русском

православии главный праздник - Воскресения Христова. Источник победы над злом в

этом мире - в воскресении. Богу угодны не страдания, а духовное просветительное

испытание сил человеческих в неотвратимых результатах. Так считают религиозные

философы, в частности Бердяев[103].

Кто не понимает этого, тот вынужден бунтовать и испытывать чувство

неудовлетворенности, не цельности, чувствовать себя одиноким, а мир

бессмысленным и злым, как герой романа Ив. Карамазов. Только ли в наличии

страдания на земле лежит основная причина бунта? Нет. Она также кроется в

самолюбии и гордыне. Самолюбие - главная рана, нанесенная человеку первородным

грехом - мешает восприятию реальностей. Из самолюбия человек может усвоить себе

революционное миросозерцание. Все люди в большей или меньшей степени, считает

Бердяев, живут в фантасметорическом мире по этой причине. “Победа над грехом

эгоцентризма, приобретение духовности, раскрытие в себе образа Божьего есть

возврат в бытие, в реальный мир”[104],

по утверждению Бердяева.

Достоевский не раз подчеркивает, что его герой - бунтарь обладает непомерной

гордостью.

Все порождено эгоцентризмом: в честолюбие, корысть, зависть, обида ... . Люди,

одержимые завистью и ревностью - больные люди, как считает Бердяев, для которых

реальности Божьего мира угасают и исчезают, они повсюду видят фантазмы.

Сознание мира фантазмов всегда есть чистейшие безумие. Оно может наступить и

вследствие одержимости какой-нибудь фантасмепорической идеей, которая нарушила

равновесие, гармонию и цельность душевного мира. Так происходит с героем

Достоевского. Есть рационалистическое безумие, одержимость рационалистической

идеей, идеей рационалистической регуляции мировой жизни. Оно свойственно

утопистам разных направлений. Мы уже рассмотрели выше, к чему может привести

такая идея: к диктатуре в государстве. Бунт метафизический превращается в

политический и тогда происходит разрушение в душевной жизни людей. Человек,

стремящийся к осуществлению какой-нибудь идеи во что бы то ни стало, может быть

бескорыстным, как Великий Инквизитор Ивана, - он стремится к совершенной жизни,

но он все же эксцентрик и может стать нравственным идиотом, потерять различие

между добром и злом. Что и произошло с Иваном. Люди, совершающие революции,

совершают их ради блага, но в развитии идеи получается нравственный крах: это

сталинизм, фашизм, террор. Невозможно отделять любовь к людям от любви к Богу.

Живой, личный Бог не требует себе человеческих жертвоприношений, он требует,

чтобы любовь к нему была вместе с тем и любовью к людям, милостью к твари. Это

нам открывается в Евангелие. “Выше человека стоит только божественное, но

никогда не отвлеченное”[105].

Не следует жертвовать любовью к “ближнему”. Любовь к такому “дальнему”, как

“сверхчеловек” Ницше, как грядущий коммунистический строй Маркса, как утопии

совершенного социалистического строя соц. Революционеров есть безбожная и

бесчеловечная любовь, так считают многие русские мыслители, так считал и

Достоевский. Любовь к истине должна быть и любовью к человеку, и наоборот.

Это и хотел сказать в ответ на бунт Ив. Карамазова.

Как пишет Вл. Соловьев, - Достоевский понимал три истины: “он понял прежде

всего, что отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют права насиловать

общество во имя своего личного превосходства; что общественная правда не

выдумывается отдельными умами, а хоронится во всенародном чувстве, и, наконец,

он понял, что эта правда и имеет значение религиозное и необходимо связана с

верой Христовой, с идеалом Христа”[106]

.

Достоевский знал и пытался донести до людей, что человек, который на своем

нравственном недуге и безумии основывает свое право действовать и

переделывать мир по-своему, такой человек по самому существу своему есть

убийца. Он считает себя сильным, но он во власти чужих сил, он гордится своею

свободою, но он раб внешности и случайности. Такой человек может исцелиться

лишь сделав первый шаг - почувствовать свою неволю. Но это лишь первый шаг. А

второй - признать Сущее Добро над собою.

“Достоевский вскрыл сатанинские глубины зла в человеке и показал, что спасение

от зла возможно не иначе как при благодатном содействии Господа Бога”

[107].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Образ Ив. Карамазова в романе “Братья Карамазовы” Ф.М. Достоевского

отображает философию “бунтующего человека.”

В работе были рассмотрены 3 этапа протекания бунта героя. Данные этапы были

выделены на основании анализа мировоззрения героя, его “эволюции” и

продвижении в действии. Тем паче, что подобные этапы просматриваются в

состоянии любого бунта, к такому выводу пришел Камю в своей работе “Бунтующий

человек.” Он, вслед за Достоевским, изучает проблему бунта, основываясь на

материале философской прозы 19 и 20 в.в. И отмечает основные тенденции в

развитии бунтарских настроений.

Первый этап бунта Ивана - отрицание Бога. Ив. Карамазов приходит к отрицанию

Бога из-за страдания, увиденного им вокруг, которое не может оправдать

промысел Божий, мир Божий и Божью Истину. Но, как мы выяснили, Иван - не

единственный человек, который возроптал на Бога из жалости к другим людям. По

мнению религиозных философов, в частности Бердяева, жалость к людям может

быть и самым высоким чувством, не может быть и отрицательным чувством,

вызвать отвержение Бога, ибо человек испытывает богооставленность. Но только

христианство дает смысл страданию и делает его выносимым через тайну креста.

Иван не понимает этого и поэтому встает на путь бунта против Бога, но не

столько против него, сколько против миропорядка, созданного им. Иван, в

разрез с мировоззрением самого писателя, отвергает идеал Христа ради Истины,

факта.

Достоевский же считает, что один только разум не способен понять добро и зло.

Он даже не в состоянии их развести и постоянно путает одно с другим. Что и

произошло с Иваном. По мнению писателя, Истина одна, и она в Христе - идеале

Нравственности, Красоты и Добра.

На этом этапе Иван отвергает любовь, Бога, бессмертие, для него нет

бессмертия, нет награды, нет кары.

В своем проявлении герой Достоевского не является одинокой фигурой не

творческом поприще. Вслед за Камю, в этой главе мы отмечаем, что бунт против

Бога был предпринят и маркизом де Садом, и героями Виньи, Лермонтова. Поэтами

Бодлером и Ласенером, что еще раз подтверждает умение Достоевского -

гениального художника выделить самое главное из многих голосов и показать его

в художественном и философском осмыслении.

Следующий этап бунта Ивана - нигилизм. Романтический бунт Ивана превращается

во “все дозволено”, в революцию нигилизма. Поэма “Великий Инквизитор”

раскрывает новую ступень в мировоззрение Ивана - идея всеобщего равенства

путем временного закабаления - вот идеал Ивана.

Их трех тезисов Ивана - бытие бессмысленно, Бога нет, бессмертия нет -

непосредственно следует мысль о невозможности объективного нравственного

закона. Четкое следствие из всего этого звучит буквально: “Все дозволено!” Он

отвергает не только Бога, но как следствие мир, смысл всего существующего, он

по своему усмотрению выводит новые ценности, взамен отрицанию и разрушению

старых.

Рассматриваемое явление - нигилизм - нашло широкое отражение в философии XX

века.

Это и Штирнер и Ницше, и экзистенциалисты. Все они отвергают бога, а взамен

предлагают разрушение морали, старых порядков и возведение в ранг ценностей

“сверхчеловека”, “свое Я”, “абсурд”.

На данном этапе бунта Иван Карамазов перекликается с образом Заратустры,

созданным великим отрицателем, великим нигилистом - Ницше. Иван Карамазов

восстает против Бога - убийцы; замыслив свой бунт, он извлекает из него закон

убийства. Нигилистическое отрицание веры христианской есть прежде всего бунт

против власти, которую они представляют. Ни один нигилист не видит в

отрицании ничего, кроме средства к достижению высшей цели. Воля в

нигилистическом сознании, как говорил сам писатель, “ближе всего к ничто,

самые уверенные ближе всего к самым нигилистичным.” Конечная цель

радикального нигилизма есть уничтожение человечества. Но он ведет людей с

завязанными глазами, чтобы они в пути были немножко счастливы, - в этом

своего рода извращенная человечность.

Еще одна причина бунта героя - гордость, самолюбие. Именно они толкают Ивана

на уже существующих ценностей, на путь преступления.

На третьем этапе бунт Ивана выливается в “метафизическую революцию”, в

“нигилизм действия.” Добродетель не существует, точно так же, как и

бессмертие, значит можно допустить убийство, отца. В отцеубийстве разрывается

связь человечества во времени и тем самым в конечном счете с Богом как

творцом ограниченного временем человека. Отказ от нравственного закона мстит

за себя утратой самоуважения. Там, где имеет место переоценка ценностей,

вообще не остается никакой принимаемой всерьез ценности. Достоевским сделано

уникально описание бесовства в этой связи. Дьявол есть появляющееся на

поверхности сознания расколотое Я. Такое зло есть одновременно и продукт

раздвоения человеческого, и выражение его собственного Я. Иван - образ,

который испытывает на себе раздвоение сознания, заражение “бесовством”.

Причина болезни - дилемма, вставшая перед ним: быть добродетельным и

отказаться от бунта или не быть им и продолжать бунт.

Достоевский показывает в романе, что бунт ведет к крушению личности, к тому,

что человек перестает различать добро и зло. Бунт есть не свобода, а рабство.

Ибо человек только тогда и именно в нравственном смысле свободен, когда его

воля обращена к добру.

Философия Маркса, Ницше, Штирнера, русских нигилистов 19 века, исподволь

подготовила почву для перехода идей в действие, в революции нигилизма и

разрушения, в политический бунт. В разрешении убийства на государственном

уровне 20 века нес на себе бремя этих идей - сталинизм, фашизм,

государственный террор. Идеи закономерно перешли в исполнение, и тогда

человечество захлебнулось кровью, свобода превратилась во всеобщее рабство.

Достоевский беспощадно обнажил злящую бездну небытия, но он не предлагает ни

не удовлетворяющего решения, ни обрывков абсурдной парадоксальной веры,

близкой к отчаянию, не снимающей угрозу; он не предлагает власть, силу и

здоровье, в которых у человека по прежнему просвечивают все тоже бессилие,

слабость и болезнь. Он предлагает душе единственное, что он может дать ей как

ответ: Христос - это Бог; и указывает ей на светлую внутреннюю силу,

способную преодолеть и погасить любую тьму, любую бессмысленность, любую

вину.

Тот, кто приходит к Достоевскому, находит бесконечную полноту и свет, ибо он

видит Христа. Его мощный призыв обращен к любой ищущей и во мраке страждущей

душе: “Восстань, светись, Иерусалим...”

Список использованной литературы.

1.Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Полн. собр. соч.: в 30-ти.т. т.14. -

Л.: Наука, 1976. - 511 с.

Там же, т.15-624 с.

2. Достоевский Ф.М. Бесы. // Там же, т.10 - 519 с.

3. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. // Там же, т. 21 -551 с.; т.23-421с.;

т.25.-518с. т.27-429 с.

4. Алексеев М.В. Эстетическая многоплановость творчества Достоевского.

//Достоевский. Новые материалы и исследования. 1973 - С. 211-220.

5. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского - М.: Сов. Россия, 1979 -318с.

6. Белованов Г.В. Старец Зосима и епископ Игнатий Брянчашенов // Достоевский.

Материалы и исследования. - СПб.: Наука, 1992 -Новые материалы и

исследования. 1973.- С.167-179

7. Бердяев Н.Н. О назначении человека. - М.: Республика, 1993, - 382 с.

8. Буданова Н.Ф. Достоевский о Христе и истине. -382 с. // Достоевский.

Материалы и исследования. - Л.: Наука, 1992. - С. 21-29

9. Буланов А.М. Статья Ив. Карамазова о церковно-общественном суде в идейно-

художественной структуре последнего романа Достоевского. // Достоевский .

Материалы и исследования.- СПб.: Наука, 1994. - С. 83-88

10. Великовский С. И. Грани несчастного сознания.- М.: Худ. литература, 1973

-320с.

11. Вышеславцев Б. Чувство греха.// Слово- 1990. № 12 -С. 93-109.

12. Гайденко П. Нигилизм. // Философская энциклопедия 4 т.-М.: Сов.

Энциклопедия, 1967. С.15-17.

13. Горький М. О “карамазовщине”. // Достоевский Ф.М. в русской критике.

Сборник статей. -М.: Гослитиздат, 1956. - с.389-393.

14. Гус С.М. Идеи и образы Достоевского.-М.: Худ. литература, 1971.-592 с.

15. Долгов К.М. От Киркегора до Камю: Философия. Эстетика. Культура.- М.:

Искусство, 1990.- 400 с.

16. Джексон Р.Л. Проблема веры и добродетели в “Братьях Карамазовых”. //

Достоевский. Материалы и исследования СПб.: Наука, 1992.-С.124-132

17. Ерофеев В. Мысли о Камю. Вступительная статья.// Альберт Камю . - М.:

Фабр, 1993 - С.5-21

18. Ефимова Н. Мотив библейского Иова в “ Братьях Карамазовых” //

Достоевский. Материалы и исследования. -СПб.: Наука, 1994-С.122-132

19. Жожикашвили С. К проблеме построения высказывания у Достоевского // Лит.

обозр. -1995.- №12- С. 135-139

20. Захарова Т.В. Три “приговора”. Диалог о человеке.// достоевский.

Материалы и исследования. - СПб: Наука, 1992.- С. 113-129

21. Игнатов А. Черт и сверхчеловек: предчувствие тоталитаризма Достоевским и

Ницше.// Вопр. ф-фии.-1993. №4.-С. 35-40

22. Иеромонах Серафим (Евгений Роуз). Человек против Бога - М.: Российское

отделение Валаамского общества Америки, 1995.-93с.

23. Ильин И.А. Собр. сочинений: в 10-ти т. т.2. кн. 2-М.: Рус. кн., 1993 -478 с.

24. Камю А. Бунтующий человек. // Бунтующий человек - М.: Политиздат, 1990 -

410с.

25. Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века.-М.: Сов. писатель ., 1989. -

646 с.

26. Кашина Н.В. Эстетика Достоевкого. -М.: Худ. лит-ра, 1986 -411с.

27. Коренева М. Властитель дум. Вступительная статья.// Фридрих Ницше. - СПб:

Худ. лит-ра, 1993. С.5-13.

28. Куплевацкая Л.А. Символика хротопа и духовные движения героев в романе

“Братья Карамазовы” // Достоевский. Материалы и исследования. - СПб.: Наука,

1992. - С.90-101

29. Кушкин Е.Н. Достоевский и Камю.// Достоевский в зарубежных литературах. -

Л.: Наука, 1978. С. 81-117.

30. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении.- М.:

Республика, 1996.- 446 с.

31. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура.-М. Подитиздат, 1991 -510 с.

32. Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. - М.: Политиздат, 1991.-350 с.

33. Луначарский А.В. О Достоевском.// Достоевский Ф.М. в русской критике.

Сботник статей. - М.: Гослитиздат, 1956. С. 429-435.

34. Михайловский Н.К. Жестокий талант. // Лит. критика: Статьи о русской

литературе XIX - начале XX века. -Л.: Худ. лит-ра, 1989.- 153-235.

35. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. - М.: Сирин, 1991 -146с.

36. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза.-СПб.: Худ лит-ра, 1993.- 670с.

37. Нейфельд И. Достоевский. // З. Фрейд, психоанализ и русская мысль. -М.:

Республика, 1994. - с.59-91.

38. Переверзев В.Р. Творчество Достоевского.// У истоков русского реализма. -

М.: Современник, 1989. - С. 455-663

39. Пономарева Г.П. Житийный круг Ив. Карамазова. // Достоевский. Материалы и

исследования. - СПб.: Наука, 1992 -С.167-179.

40. Руткевич А.М. От Фрейда к Хайдеперу. - М.: Республика, 1985 - 320с.

41. Осмольский О.Н. Достоевский и русский психологический роман.-Кши.:

Штиница, 1981ю-345с.

42. Соловьев В.С. Три речи о памяти Достоевского. // Соч. в 2-х томах. т.2.-

М.: Мысль, 1990.-С.112-129

43. Тихомиров Б.Н. О христологии Достоевского. // Достоевский. Материалы и

исследования. СПб. :Наука, 1994- с. 102-122.

44. Франк С.Л. Духовные основы общества. - М.: Республика, 1992.- 510 с.

45. Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература.- Л.: Сов. писатель, 1985

-456 с.

46. Фрейд Э. Некоторые замечания относительно понятия бессознательного в

психоанализе. // З. Фрейд. Психоанализ и русская мысль. -М.: Республика,

1994. -382 с.

47. Флоренский П. Сочинения в 4-х томах т.1.-М.: Мысль, 1994. -797 с.

48. Хайдегир М. Время и бытие: Статьи и выступления. - М.: Республика, 1993.

- 445 с.

49. Эмерсон К. Чего Бахтин не смог прочесть у Достоевского // Нов. лит.

обозрение. - 1995.-№11-С.19-37.

[1] Камю А. Бунтующий человек. // Бунтующий человек. - М., 1990.

[2] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979.

[3] Флоренский П. Сочинения в 4-х т. Т.1. - М., 1991.

Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. - М., 1991.

Бердяев Н.Н. О назначении человека. - М., 1993.

Франк С. Духовные основы общества. - М., 1992.

[4] Соловьев Вл.С. Три речи о памяти

Достоевского.// Сочин. в 2-х т. Т. 2. - М., 1990.

[5] Михайловский Н.К. Жестокий талант.//

Лит. критика: Стихи о русской литературе XIX - начало XX в. - Л., 1989.

[6] Луначарский А.В. О Достоевском.//

Достоевский Ф.М. в русской критике. Сб-к статей. - М., 1956.

Горький М. О “карамазовщине”.// Достоевский Ф.М. в русской критике. Сб-к

статей. - М., 1956.

[7] Кашина Н.В. Эстетика Достоевского. - М., 1986.

Гус М.С. Идеи и образы Достоевского. - М., 1971.

Переверзов В.Ф. Творчество Достоевского.// У истоков русского реализма. - М.,

1989.

[8] Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. - Л., 1985.

[9] Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века. - М., 1989.

[10] Понамарева Г.Б. Житийный круг Ив.

Карамазова.// Достоевский. Материалы и исследования. - С.-П., 1992.

[11] Захарова Т.В. Три “приговора”.

Диалог о человеке.// Достоевский. Материалы и исследования. - С.-П., 1992.

Тихомиров Б.Н. О христологии Достоевского.// Достоевский. Материалы и

исследования. - С.-Пб., 1994.

Буланов А.М. Статья Ив.Карамазова о церковно-общественном суде в идейно-

художественной структуре последнего романа Достоевского.// Достоевский.

Материалы и исследования. - С.-Пб., 1994.

Буданова Н.Ф. Достоевский о Христе и истине.// Достоевский. Материалы и

исследования. - С.-Пб.,1992.

Беловолов Г.В. Старец. Зосима и епископ Игнатий Брянчанинов.// Достоевский.

Материалы и исследования. - С.-Пб., 1992.

Куплевацкая Л.А. Символика хронотопа и духовное движение героев в романе

“Братья Карамазовы”.// Достоевский. Материалы и исследования. - С.- Пб.,

1992.

[12] Фрейд З. Некоторые замечания

относительно понятия бессознательного в психоанализе.// З.Фрейд, психоанализ и

русская мысль. - М., 1994.

Нейфельд И. Достоевский.// З. Фрейд, психоанализ и русская мысль. - М., 1994.

[13] Джексон Р.Л. Проблема веры и

добродетели в “Братьях Карамазовых”,// Достоевский. Материалы и исследования. -

С.-Пб., 1992.

Эмерсон К. Чего Бахтин не смог прочесть у Достоевского. // Нов,лит.обозр.-

1995. - № 11.

Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложение. - М., 1996.

[14] Камю А. Бунтующий человек .// Бунтующий человек. - М., 1990.

[15] Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога. - М., 1995.

[16] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского.- М., 1979.

[17] Достоевский Ф.М. Дневник писателя //

Полн. собр.соч. В 30 т. Т.22 - Л.: Наука 1976. С.133. Все последующие сноски

даются по этому изданию с указанием тома и страниц в тексте

[18] Ильин И.А, Собр. Сочинений.: в 10-ти т. -М. , 1993 т.2 кн.2.

[19] Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М. ,1991.

[20] Джексон Р. Л. Проблема веры и

добродетели в “Братьях Карамазовых”// Достоевский Ф.М. Материалы и

исследования. - СПб, 1992 - С. 128

[21] Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века. - М.,1989. - С.80.

[22] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского.- М., 1979.

[23] Камю А. Бунтующий человек. // Бунтующий человек -М., 1990 - С.127

[24] Камю А. Указ. соч..., - С.131.

[25] Камю А. Указ. соч...., - С.129.

[26] Камю А. Указ. соч...., - С.90.

[27] Камю А. Указ. соч...., - С.90.

[28] Камю А. Указ. соч...., - С.161.

[29] Камю А Указ соч...., - С.151.

[30] Камю А. Указ соч...., -С.154.

[31] Соловьев Вл.С., Лермонтов Сочин. в 2-ух томах. т.2.-М., 1990.

[32] Камю А. Указ соч...., - С.158.

[33] Камю А. Указ соч...., - С.85

[34] Ерофеев В. Мысли о Камю. Вступ. стастья// Альбер Камю.- М., 1993. - С.18.

[35] Джексон Р.Л. Проблема веры и

добродетели в “Братьях Карамазовых” // Достоевский Ф.М. Материалы и

исследования. - СПб., 1992. - С.128.

[36] Камю А. Указ. соч...., - С.128.

[37] Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. - М.: Полит.издат. 1991. - С.107.

[38] Лосский Н.О. Указ. соч., - С.150.

[39] Бердяев Н.Н. О назначении человека. - М.,1993. - С.3.

[40] Там же. - С.112.

[41] Бердяев Н.Н. Указ. соч...., - С.113.

[42] Бердяев Н.Н. указ. соч... - С.115.

[43] Там же. - С.117.

[44] Тихомиров Б.Н. О христологии

Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. - Л.,. 1994. - С.106.

[45] Захарова Т.В. Три “приговора”.

Диалог о человеке, в кн. Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. - СПб.,

1992. - С.113 - 129.

[46] Пономарева Г.Б. Житийный круг Ивана

Карамазова, в кн. Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. - СПб. ,1992. -

С.167 - 179.

Ефимова Н. Мотив библейского Иова в “Братьях Карамазовых”.// Достоевский Ф.М.

Материалы и исследования. - СПб., 1994. - С.122 - 132.

[47] Пономарева Г.В. Указ .соч. - С.150.

[48] Камю А. Указ. соч., - С.162.

[49] Камю А. Указ. соч., - С.138

[50] Бердяев Н. Указ. соч. -С. 295.

[51] Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. - М.,. 1991, - С. 120.

[52] Лосский Н.О. Указ. соч.... - С. 116.

[53] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. - М., 1991. - С. 112.

Гайденко П. Нигилизм в кн. Философская энциклопедия т. 4. - М., - 1967.

[54] Камю А. Указ. соч...., - С. 168.

[55] Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. - С.69.

[56] Ницше Ф. Так говорил Заратустра. - М., 1991. - С. 118.

[57] Игнатов А. Черт и сверхчеловек:

предчувствие тоталитаризма Достоевского и Ницше. // Вопросы философии. 1993. №

4. - С.38.

[58] Ницше Ф. Указ. соч... - С. 78.

[59] Игнатов А. Черт и сверхчеловек:

предчувствие тоталитаризма Достоевским и Ницше. Вопр. философии 93 №4 С.45

[60] Ницше Ф. Указ. соч.... - С.408

[61] Коренева М. Властитель дум в кн. Фридрих Ницше. -СПб.., 1993. - С.7.

[62] Камю А. Указ. соч. - С.176

[63] Ницше Ф. Философская проза.//Фридрих Ницше.- СПб.,.1993.- С.551

[64] Ницше Ф. Так говорил Заратустра.-М.,1991. - С354

[65] Бердяев Н. Указ. соч.... - С.231

[66] Франк С.Л. Духовные основы общества. - М., 1992. - С.134

[67] Камю А. Указ. соч.... - С.179

[68] Буданова Н.Ф. Достоевский о Христе и

истине. Материалы и исследования.-М.,1973.

[69] Лосский Н. Указ. соч.... - С.296.

[70] Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога. - М.,1995 - С.56

[71]Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога. - М.,1995 - С.57

[72] Иеромонах Серафим (Роуз). Человек против Бога. - М.,.1995 - С.61

[73] Лаут. Р. Философия Достоевского в

систематическом изложении. М., 1996. - С.140.

[74] Камю. А. Указ. соч. - С.163.

[75] Там же 130.

[76] Там же 130.

[77] Камю А. Указ. соч... С.120

[78] Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман -Киш.; 1981.

[79] Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман -Киш.; 1981.

[80] Лаут Р. Указ. соч... - С. 202

[81] Фрейд З. Психоанализ и русская мысль .М., 1994 .

[82] Нейфельд И. Достоевский. // Психоанализ и русские мысли. М.: 1994

[83] Кашина Н.В. Эстетика Достоевского .М., 1889

[84] Осмоловский О.Н. Указ. соч...

[85] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского., М. ,1979

[86] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского., М. ,1979

[87] Камю А. Указ. соч... -С. 163.

[88] Кэрил Эмерсон. Чего Бахтин не смог

прочесть у Достоевского// Нов. лит. обозрение.1995. №11. - С. 36.

Фрейд З. Психоанализ и русская мысль. - М.,. 1994.

[89] Камю А. Указ. соч.... - С.190.

[90] Камю А. Указ. соч.... - С.240.

[91] Там же. - С.240.

[92] Там же. - С. 241.

[93] Камю А. Указ.соч...,- С.242.

[94] Вышеславцев Б. Чувство греха.// Слово. 1990. №12.

[95] Камю А. Указ. соч.... -С.281

[96] Бердяев Н. Указ. соч...., -С.112

[97] Лосский Н.О. Указ. соч.... - С.201

[98] Камю А. Указ. соч.... С.281

[99] Камю А. Указ. соч.... -С.281

[100] Отец Серафим Платинский (Роуз) Человек против Бога.- М., 1995

[101] Великовский С.И. Грани несчастного сознания . М.; 1973- С.234

[102] Куплевицкая Л.А. Символика

хронотопа и духовное движение героев в романе “Братья Карамазовы”.//

Достоевский. Материалы и исследования. - Л.: 1994.

[103] Бердяев Н. Указ. соч. ...

[104] Там же.

[105] Бердяев О. Указ. соч. ... - С.150.

[106] Соловьев Вл.С.: Три речи о памяти

Достоевского.// Сочин. В двух томах. т.2. - М.: Мысль. 1990., - С. 112.

[107] Лосский Н.О. Указ. соч. ... С. 309.

Страницы: 1, 2, 3