Диплом: Своеобразие концепции гуманизма в рассказах Рэя Брэдбери и Антона Павловича Чехова
Именно человек, являющийся носителем гуманистических идей, мог настолько
рельефно изобразить два лица, два характера (Агафью и Савку), едва наметив их
черты, как внутренние, так и внешние.
В данном произведении наблюдается характерный для многих рассказов А.П.Чехова
синтез автора–повествователя и эпического «я», которое, несмотря на кажущуюся
тождественность, является вполне самостоятельным образом и дает «прямо
оценочную точку зрения» (по терминологии литературоведа Кормана). Агафья, по
его словам, «бесстрашная», Савка – мягкосердечен и простодушен. Можно заметить,
что и автор–повествователь, и образ эпического «я» выступают в рассказе глубоко
сопереживающими героям. К примеру, в смехе Агаши (именно таким
уменьшительно–ласкательным именем называют женщину, достойную порицания со
стороны – с объективной точки зрения) они слышат не развратные ноты, а
«безрассудную решимость, бессилие, боль»[75]
и – счастье. Образ автора–повествователя раскрывается нам еще и через описание
картин природы. Ни иронии, ни намека на нечистоту или лживость нельзя найти в
строчках произведения. Однако не только это представляет гуманистическую
позицию рассказчика. Уже сама композиция рассказа создает точный авторский
образ. Весь внешний мир дается «в духе» героя, предстает перед читателем
преломленным сквозь призму сознания этого героя.
Исследователь творчества А.П.Чехова В.Н.Гвоздей в своей монографии «Меж двух
миров: Некоторые аспекты чеховского реализма» отмечал очевидный уход
автора–повествователя от однозначности, одномерности, определенности при
передаче психологических состояний героя, состояний природы, мира. «Средства
достижения этого художественного эффекта могут варьироваться, – говорится в
работе. – Но чаще всего в таких случаях используются ситуативные сравнения и
конструкции с вводным «казалось»».
Подтверждение этому – описание летней ночи в рассказе «Агафья»: «Казалось, тихо
звучали и чаровали слух не птицы, не насекомые, а звезды, глядевшие на нас с
неба.»[76] Тот же эффект отзывается в
другом пейзажном описании: «Налево все еще светился красный огонек. Он
приветливо моргал и, казалось, улыбался.»
[77] Два плана, реальный и гипотетический, составляют единую картину
мировосприятия автора–повествователя. Эмоциональное состояние, в котором он
пребывает, окрашивает в драматический тон возвращение Агафьи к обманутому мужу:
«Агафья постояла немного, еще раз оглянулась, точно ожидая от нас помощи, и
пошла. Никогда я еще не видал такой походки ни у пьяных, ни у трезвых. Агафью
будто корчило от взглядов мужа».[78]
Вводное слово «казалось» в данном примере меняется на союзы «будто», «точно»,
«словно», равносильные ему. Мы видим, что предположительное подается в качестве
действительного. «Гипотетичность отчасти мотивирована тем, что герой–рассказчик
не претендует на исчерпывающее понимание происходящего, на знание чувств и
мыслей Агафьи. Но исходная и гипотетическая ситуация слиты, дистанция между
ними не просто минимальна, ее не существует».
Таким образом, мы видим, что степень субъективизма автора–повествователя,
проявляющаяся в рассказах Рэя Брэдбери и А.П.Чехова, различна. Отметим, что в
рассказах А.П.Чехова наблюдается непосредственный комментарий событий, тогда
как автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от оценки
происходящего. Например, при описании героев в различных рассказах
американского писателя автор–повествователь может представить их читателю с
положительной или отрицательной стороны, тогда как дальнейшая цепь событий
опровергает первоначально сложившееся впечатление, и персонажи своими
действиями, поступками раскрывают свое отношение к гуманистическим канонам.
Во внешних чертах Венди и Питера (рассказ «Вельд») и мисс Бланш Хилгуд (рассказ
«Пришло время дождей») мы видим много общего. При появлении их «в воздухе веет
озоном», глаза этих героев – «светло–голубые, словно нежные озера, где вода
очищена солнцем и ветрами».[79] Тем не
менее, названные персонажи находятся в диаметрально разных плоскостях
гуманистического мировосприятия. Венди и Питер совершают чудовищный по своей
бесчеловечности поступок: убивают собственных родителей; мисс Хилгуд же
приносит своим новым знакомым «живительное прохладное прикосновение»
[80] музыки арфы и нарушивший «десятилетия засухи»
[81] спасительный дождь. Автор–повествователь Рэя Брэдбери подводит
читателей к соответствующим выводам и заключениям совершенно незаметно, строя
свое повествование так, что итоговое суждение рождается как нечто само собой
разумеющееся, неоспоримое. И проистекает оно не из сложных умозаключений, а
подсказывается элементарным здравым смыслом, всей той гаммой чувств, которую
пробуждает авторское повествование.
Однако, было бы серьезной ошибкой считать, что подобный вывод не относится к
творческому методу А.П.Чехова. Доказательством тому может, например, служить
рассмотрение мотива смерти в рассказах русского и американского писателей.
«Смерть у Чехова, – замечает А.Куралех, – никак не выделяется среди прочих
событий жизни героев, она завершает существование человека естественно и
спокойно. У Чехова нет страха смерти, нет грани между смертью и жизнью. В жизни
присутствует смерть. В смерти присутствует жизнь, ее смутные, обрывочные образы
и картины».[82] Пример мы находим в
рассказе А.П.Чехова «Архиерей»: «.А он уже не мог выговорить ни слова, ничего
не понимал, и представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек,
идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо,
залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти куда угодно!. День
был длинный, неимоверно длинный, потом наступила и долго–долго проходила ночь,
а под утро, в субботу, к старухе, которая лежала в гостиной на диване, подошел
келейник и попросил ее сходить в спальню: преосвященный приказал долго жить.»
[83].
Итоговое понимание естественности смерти, неоспоримость того, что смерть не
стоит бояться, она – лишь одна из сторон жизни, мы видим и у Рэя Брэдбери.
Автор–повествователь в его рассказах доказывает, что считать смерть гранью,
отделяющей жизнь от небытия, абсолютно неправомерно. Человек живет, пока
существует мир. Мир существует, пока есть человек, видящий и оценивающий его.
«Даже умерший человек продолжает жить, если у него есть дети и внуки».
[84] Эту аксиому, которую можно встретить в рассказах и Рэя Брэдбери и
А.П.Чехова, несомненно, следует рассматривать, как еще одно доказательство
причастности авторов–повествователей к гуманистической философии.
Таким образом, из § «Автор–повествователь» нами было выведено следующее:
1. Образ автора–повествователя играет центральную роль в произведении: он
задает общий тон, атмосферу, настроение восприятия читателем художественных
строк. Подобно любому рассказчику, автор–повествователь, так или иначе,
вносит субъективную оценку в происходящее.
2. В рассказах Рэя Брэдбери наблюдается отсутствие непосредственного
комментария событий рассказчиком; его читатель волен выбирать, как ему
следует относиться к описываемому. Чеховский автор–повествователь более
субъективен. Автор–повествователь Рэя Брэдбери, в основном, отказывается от
непосредственной оценки. Герои сами раскрывают себя с положительной или
отрицательной стороны, доказывая причастность к гуманизму собственными
поступками.
3. Именно автор–повествователь остается носителем основных постулатов
гуманизма, даже если герои не являются воплощением законов гуманистической
концепции и несут в собственном мировоззрении иллюстрацию человеческой
косности, разобщенности.
Глава 2. Типы героев – выразителей авторской гуманистической мысли
Внутренняя жизнь человека развивается в тесном общении с внешним миром. Рэй
Брэдбери и А.П.Чехов всегда учитывали эту зависимость, она определяла у них
весь облик героя: и индивидуальный характер личности, и духовные ее запросы.
Исследователь творчества А.П.Чехова Э.А.Полоцкая отметила два противоположных
отношения его героев к окружающей действительности: «Одно – инертное, когда
человек подчиняется слепой власти быта и теряет волю к сопротивлению; он
живет. той жизнью, которая. воспринимается как жизнь неправедная и
интеллектуально скудная.
Другое отношение – активное, оно призывает человека к более высоким сферам
человеческого духа».[85]
«Нельзя, однако – продолжает Полоцкая, – смешивать отношение героев к
внешнему миру с их поведением. Пассивное поведение может противостоять
активному внутреннему сопротивлению обстоятельствам. С другой стороны, инертное
отношение к законам внешнего мира может прекрасно уживаться с активным
жизненным поведением, с проявлением агрессивной обывательской психологии».
[86]
К героям Рэя Брэдбери также применима подобная оценка. Во многих его рассказах,
скрыто или явно, выводится следующая закономерность: «Если человек подчиняется
силе обстоятельств и в нем постепенно гаснет способность к сопротивлению, то он
в конце концов теряет все истинно человеческое, что было ему свойственно. Это
омертвение души – самое страшное возмездие, которое воздает жизнь за
приспособленчество».[87] Лучшие из
действующих лиц произведений американского фантаста, «несущие в себе ростки
авторской веры в человека, не уклоняются от испытания».
[88]
Именно то, что живет в глубине души любого существа, хотя бы отчасти
сохранившего моральный облик Человека, эфемерное, но таящее невероятную силу,
побуждает обыкновенного мальчишку, которому выпало на долю стать свидетелем
всплеска очередной «культурной революции», рискуя побоями и поношением, тайком
уносить с рыночной площади обрывок холста, запечатлевшего бессмертную улыбку
Джоконды (рассказ «Улыбка»). Том, несмотря на юношеский возраст, становится не
просто тем, у кого «на ладони лежит прекрасная Улыбка», более того – на этого
мальчика, идущего ради большого светлого душевного порыва наперекор и
общепринятым порядкам, и «правилам толпы», возлагается миссия возврата
цивилизации одичавшим людям. «Человек с душой, которая лежит к красивому»,
[89] которого ждут люди (пусть даже не все, а считанные единицы), забывшие,
что есть красота, – таким предстает в рассказе мальчик Том.
С подобным образом мы сталкиваемся в рассказе Рэя Брэдбери «Берег на закате».
Такой же «Человек с душой», что и в вышеназванном произведении, и с таким же
именем – Том (что весьма примечательно), но уже взрослый, стареющий мужчина,
сохранил в себе детское восприятие мира, детскую непосредственность, «душа его
не окостенела, и ребенок, живущий в ней «перелился» во взрослого, приобретя
мудрость и жизненный опыт, но не расплескавший детской веры в чудо и добро».
[90] Том противостоит силе денег, не слушая сулящего золотые горы друга, и
возвращает на свободу прекрасное существо, дитя моря, женщину–русалку, что
«выше пояса вся. как пронизанный луною жемчуг и пена прилива, а ниже пояса
блестят и вздрагивают под дыханием ветра и волн, и наплывают друг на друга
черные с прозеленью старинные монеты».[91]
Вспомним еще двух героев Рэя Брэдбери, которые олицетворяют собой
гуманистические принципы: Леонардо Марка («Гость») и электрическую бабушку
(«Электрическое тело пою!»). Это два абсолютно разных существа: один – человек,
обладающий чудесным психическим даром (он может силой мысли воплощать образы
городов, людей, вещей) и желающий открыть это волшебство всем, кто в нем
нуждается; другая – машина, созданная, чтобы нести добро, способная «стать
чем–то вроде семейного пирога, теплого и вкусного, и чтобы каждому досталось
поровну».[92] Одинаковы они лишь в
одном: жизненная сила наполняющих их души гуманистических чувств, их
способность противостоять несправедливости, косности, злу, желание помочь людям
«догнать любую свою Великую Мечту и сделать ее реальностью»,
[93] помогают им бороться с действительностью, откровенно враждебной
гуманизму. Для американского фантаста весьма важным является желание воплощения
на земле хотя бы небольшого количества людей, которые будут «лишены пороков,
неподкупны, свободны от алчности и зависти, мелочности и злобы, которым чужды
стремления к власти, которые будут говорить правду, когда остальные солгут,
будут любить, даже если их окружит ненависть...»
[94] Такой характер мы и видим в героях Рэя Брэдбери, живущих по канонам
гуманистической концепции.
Подобные образы не встречаются у А.П.Чехова, хотя бы в силу того, что цель этого
писателя, по его словам, – «.убить сразу двух зайцев: правдиво (!) нарисовать
жизнь и кстати показать, на сколько эта жизнь уклоняется от нормы».
[95] Однако среди его героев можно найти немало носителей постулатов
гуманистической концепции.
Духовное угасание личности не свойственно ни Ивану Великопольскому и его
собеседницам (рассказ «Студент»), ни Наде Шуминой (рассказ «Невеста»), ни
молодому юноше–переписчику (рассказ «Иван Матвеевич»). Первый герой – Иван
Великопольский олицетворяет «широкую, общечеловеческую идею о родстве
человеческих душ, о том, что человек может найти себя и свое место в жизни
через понимание чужих страданий, в общении с другими людьми».
[96]
Нельзя обойти вниманием следующую деталь рассказа: несмотря на то, что студент
предстает перед читателем несомненным носителем идей гуманистической концепции
(более того, он цитирует Библию, и не просто цитирует, а переживает ситуацию
вместе с героями, рассказываемой им истории), он идет домой, «возвращаясь с
тяги» (то есть охоты). Заметим, что действие рассказа происходит в
страстную пятницу, то есть день, когда Иисуса Христа распяли. Следует ли из
этого, что А.П.Чехов хотел показать своего героя человеком бездуховным, чуждым
всему святому, грешником? Но мы видим явную тому противоположность, и
образ Ивана Великопольского вызывает, скорее, симпатию, нежели негативное
чувство. По–видимому, писатель не имеет целью рассматривать своего героя как
отрицательного персонажа. Однако, доказательство безусловной праведности
студента также не являлось задачей для А.П.Чехова. Герой рассказа – человек,
ищущий истинные жизненные ценности. Стремящийся сначала «доказать себе и своим
собеседницам, что на земле не осталось места для добра, верности, преданности»,
[97] Иван Великопольский находит опровержение собственным мыслям.
Нарушившуюся, было, по мысли героя, связь времен собирают воедино человеколюбие
и сострадание. А любовь к жизни естественна для двадцатидвухлетнего молодого
человека, естественно «чувство здоровья, силы. и невыразимо сладкое ожидание
счастья, неведомого, таинственного.»[98]
Любовь же к ближнему своему – это сила, составлявшая «главное в человеческой
жизни и вообще на земле».[99]
Подобное чувство царит и в душе Нади Шуминой («Невеста»). Может показаться, что
эта девушка не способна олицетворять собой высшие гуманистические принципы. Она
вовсе не жертвует собой во имя счастья других, а всего лишь отказывается от
жизни, ставшей ей ненавистной. Тем не менее, гуманистическое начало в ее
характере заключено именно в этом: в освобождении девичьей души от плена косных
представлений о людях и о жизни вообще. Она бросает дом и прекрасный сад, где
ей бывало так хорошо, и бежит без оглядки, бежит – хотя со слезами, но с
радостью, с надеждой. Мы расстаемся с живой и веселой героиней, способной
преодолеть все предстоящие ей трудности, ясно осознавшей, наконец, истинную
цель жизни. Далее хотелось бы привести размышления Э.А.Полоцкой: «Кто знает,
может быть, Надю тоже ждет и холод, и голод, но пока она одушевлена идеей новой
осмысленной жизни и не думает о расплате за свою смелость. Заглавие рассказа –
если рассматривать его, имея в виду этот разрыв с женихом и озорные
мальчишеские возгласы: «Невеста! Невеста!» – звучит иронически. Если же связать
его с истинным жизненным назначением Нади, найденном ею в не прежней среды и
быта (и вне навязываемого ими назначения), то это заглавие приобретает глубокий
символический смысл: невеста – это молодое существо с чистой душою, и у нее
впереди новая прекрасная жизнь».[100]
Таким образом, мы можем сделать вывод, что Надя Шумина является выразителем
гуманистических канонов уже потому, что в ее образе мы видим процесс «духовного
выпрямления»[101], она не пытается
(пока еще) радикально изменить к лучшему жизнь в стране, однако находит силы
отказаться от той жизни, которую считает неправедной и интеллектуально скудной.
Подобным образом от такой жизни отказывается и Уильям Финч (рассказ Рэя Брэдбери
«Запах сарсапарели»). «Бывали такие зимние ночи, когда он просыпался,
продрогнув до костей, ледяные колокола звенели в ушах, мороз щипал каждый нерв.
, и жгучий снег падал на безмолвные потаенные долины подсознания. Над всем
нависла свинцово – серое небо и давит точно тяжкий пресс – виноградные гроздья,
перемалывает краски и разум и самую жизнь. – каждый день и каждую нескончаемую
ночь».[102] Вся его жизнь – это зима.
И когда появляется возможность отказаться от нее, уйти туда, где «сверкают
зеленой листвой яблони, стоят теплые июльские сумерки, с негромким треском
разрываются хлопушки фейерверка»,[103]
где слышен смех, веселые голоса, где пахнет «давним, так хорошо знакомым,
незабвенным запахом сарсапарели»[104]
– запахом молодости и счастья, – Уильям Финч покидает дом, сотрясающийся от
ударов зимнего ветра, и жену, которая такая же холодная, колючая и беспощадная
в своем неверии в чудо.
Агафья из одноименного чеховского рассказа является таким же носителем
гуманистической мысли автора, как и вышеприведенные герои. При кажущейся
простоте психологии этого персонажа нельзя не заметить всю сложность и
многоплановость представленного характера. По словам критика К.К.Арсеньева: «из
самых обыкновенных, заурядных элементов складывается материал для серьезной
драмы, развязка которой остается неизвестной читателю, но легко может быть
восполнена их воображением».[105]
Агафья не только бесстрашна, она способна на нелегкий для нее шаг: хотя бы на
одну ночь отречься от всего тяготившего ее душу и испытать чувство свободы и
счастья. Раскаяние и ответственность за свои поступки соединяются в ее
характере; и если сначала берет верх первое («Агафью будто корчило от взгляда
мужа. Она шла то зигзагами, то топталась на одном месте, подгибая колени и
разводя руками, то пятилась назад.»[106]
), то затем мы видим всю глубину души женщины, которая доказывает, что заслужила
право на свободу и счастье. А.П.Чехов, словно отстаивая верность своих
гуманистических принципов, наделяет героиню способностью противостоять
трудностям, которые могут возникнуть после наслаждения недолговременным
счастьем («Агафья вдруг вскочила, мотнула головой и смелой походкой направилась
к мужу. Она, видимо, собралась с силами и решилась»
[107]).
Другой герой рассказа – Савка также является носителем авторской гуманистической
мысли. Чтобы доказать это, следует отказаться от первоначально складывающегося
негативного впечатления при знакомстве с этим персонажем (ленивый, «как
работник. не стоил и гроша медного»,[108]
презирал всех женщин), и обратиться к совершенно другому Савке: любознательному,
с живым интересом слушающему рассказы про окружающий мир («.Про что ни говори,
все любопытно. Птица таперя, человек ли. камешек ли этот взять – во всем своя
умственность!..»[109]),
мягкосердечному, простодушному, не желающему людям зла («Я говорил бабам, не
слушаются. им, дурам, и горя мало»[110]
). И, что самое важное (в этом и заключается одна из идей гуманистической
концепции), Савка способен на сопереживание, сочувствие, человеческую жалость
(«Оно [лицо Савки] было бледным и морщилось брезгливой жалостью, какая бывает у
людей, когда они видят мучимых животных.»
[111]).
Действительность, в которой разворачиваются события рассказа «Агафья», не
является откровенно враждебной гуманизму; героев произведения нельзя назвать
борцами за справедливость. Однако, это и не столь важно. Являясь несомненными
выразителями авторской гуманистической мысли, Агафья и Савка по–разному
воплощают ее в собственных характерах (Савка – через скрытую в душе доброту и
сострадание, Агафья – через стремление к счастью, пусть недолговременному, и
способность с честью встретить все последствия этого стремления), но – каждый
по–своему – они доказывают право на свободу, счастье и надежду.
Сочетание безысходности и надежды характерно для многих героев А.П.Чехова.
Лучшие из них стремятся найти смысл жизни, «они всегда в пути – к
пониманию цели»,[112] пусть неясно
осознанной, но желанной. Надя Шумина из «Невесты», Иван Великопольский из
«Студента», Агафья и Савка из «Агафьи» и многие другие – каждый по–своему
оказываются перед проблемой, как сделать свою жизнь более осмысленной. Этот
вопрос встает и перед некоторыми героями Рэя Брэдбери. В подтверждение тому
приведем несколько примеров.
Для Томаса Вулфа и Генри Уильяма Филда – героев рассказа «О скитаниях вечных и о
Земле» смысл жизни, та цель, к которой они стремятся, – это книга «о полетах с
Земли на Марс, о великом, о Времени и Пространстве, о галактиках и космической
войне, о метеорах и планетах».[113]
Книга, которую Генри Филд не способен написать, но автора которой он в силах
поднять со смертного больничного ложа и перенести с помощью чудодейственной
машины профессора Боултона из 1938 года в век покорения марсианских далей. Тот
факт, что для Рэя Брэдбери Том Вулф (и как писатель, и как герой новеллы) стал
еще одним воплощением человека, стремящегося к высоким идеалам, духовным
исканиям, не подлежит сомнению. Цветы, появляющиеся на его могиле каждую ночь,
«огромные, цвета осенней луны, . словно белое и голубое пламя, . искрящиеся
прохладными удлиненными лепестками»,[114]
– тому доказательство.
«Кажется логичным и закономерным, – отмечает исследователь Н.Пальцев, – что,
куда бы не забрасывал Рэй Брэдбери своих героев, где бы ни развертывалось
действие очередной из его историй – в сегодняшней Америке или на Марсе XXI
века, – его внимание неизменно приковывают к себе такие моменты в существовании
и самореализации личности, как Мечта, Любовь, Подвиг.»
[115] Само собой разумеется, что этими чертами наделяются лучшие персонажи
рассказов американского фантаста. Для героев А.П.Чехова подобное так же
свойственно, но в другой степени: то, к чему они стремятся, что ищут, на что
надеются, несколько иллюзорно, призрачно. Будущее Роберта Прентиса (рассказ
«Земляничное окошко») так же неясно, как, к примеру, у Нади Шуминой (рассказ
«Невеста»), но он знает, к чему идет, на что надеется. Ради этого
Нового он готов на многое: «Только то имеет цену, чего мы достигли с помощью.
Старого. . Новое стоит того, чтоб вложить в него все . деньги без остатка».
[116] Но не только в стремлении к Новому заключается гуманистическая идея
героя Рэя Брэдбери. «Это очень важно, чтобы Человек с большой буквы жил и жил,
– заявляет Роберт Прентис вместе с американским писателем. – Для меня Человек с
большой буквы – это главное».[117]
Таким образом, поиск новых горизонтов приобретает у Рэя Брэдбери вполне
определенную, заключающую гуманистическую идею, цель: помочь человечеству
добиваться бессмертия, «идти дальше, засевать Вселенную», «не останавливаться,
плыть и плыть, . лететь к новым мирам, строить новые города, еще и еще, чтоб
ничто на свете не могло убить Человека».
[118]
Омертвение души – понятие, абсолютно чуждое герою вышеназванного рассказа.
Роберт Прентис способен на отказ от материального благополучия ради высшей
задачи, душе его не свойственна косность, слепое подчинение обстоятельствам,
потеря воли, она «горит и бьется»,[119]
по словам самого героя.
Ощущение жизни во всей ее полноте, ожидание «светлого метеора»
[120] счастливого мгновения – это ощущение будущего, конкретной цели,
которой глупо бояться, но к которой можно и должно стремиться, обозначая и
определяя явления мира, способные помочь этому стремлению. Уильяма и Сьюзен
Тревис из новеллы Рэя Брэдбери «Кошки – мышки» и Андрея Васильича Коврина из
чеховского рассказа «Черный монах» отличает именно это желание лучшей, высшей
жизни. Несмотря на то, что названные герои проигрывают в борьбе с
противостоящим им обществом (представители которого, тем не менее, уверены, что
несут благо), они остаются людьми, не смирившимися с навязываемым окружающими
порядками жалким существованием. Уильям и Сьюзен ищут спасение в Прошлом,
Коврин уверен, что счастье мог найти, лишь будучи безумным («.Я сходил с ума, у
меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был
интересен и оригинален»[121]). Но и
первые, и второй являются доказательством того, что человек с истинно
гуманистическим мировоззрением способен на борьбу, если понимает, что его
лишают общечеловеческих прав.
На основе вышесказанного мы можем вывести некоторые положения, отражающие
философию активного типа героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова.
1. Отношение героев рассказов к действительности следует охарактеризовывать как
активное, если речь идет об отношении, «призывающем человека к высоким сферам
человеческого духа», неподчинению слепой власти быта, вырабатыванию воли к
сопротивлению той «жизни, которая воспринимается как жизнь неправедная и
интеллектуально скудная».[122]
2. Герои Рэя Брэдбери и А.П.Чехова с активным отношением к действительности
являются прямыми выразителями авторской гуманистической мысли. Они
иллюстрируют основные постулаты концепции гуманизма и своим поведением,
мировосприятием, жизненными воззрениями доказывают важность и состоятельность
гуманистических принципов, исповедуемых ими самими и собственно авторами.
3. Между героями активного типа Рэя Брэдбери и А.П.Чехова существует,
несмотря на их кажущуюся тождественность, некоторые различия:
· для героев Рэя Брэдбери, являющихся прямыми носителями идей
гуманистической концепции, характерно не только активное отношение к
общечеловеческим устоям, но и полное отсутствие инертности в поведении.
Некоторые из них не в силах до конца противостоять тем или иным проявлениям
зла, однако все герои американского фантаста, причисляемые им к «лучшим
представителям человеческой расы»,[123]
стремятся к основам истинно гуманного жизнеустройства, вступая в открытый
конфликт с попранием такового;
· герои – выразители гуманистической мысли А.П.Чехова заключают в себе,
по мнению автора, духовные силы, способные содействовать приближению новых форм
жизни, максимально стремящихся к идеалу человеческих отношений. «А.П.Чехову был
дорог сам процесс духовного выпрямления»,
[124] стремление к «новой, широкой, просторной» жизни, свободной от
несправедливости, фальши, лжи. Однако активность чеховского героя не всегда
является действенной, практической. В рассказах русского реалиста мы не
наблюдаем противоборства добра и зла (будь то конфликт человека с человеком,
человека и общества, человека и времени и т.д.). Герои А.П.Чехова – «в пути», в
стремлении к осознанию смысла жизни, цели своего существования;
· обобщая две вышепроанализированные позиции, можно сделать вывод об
основном отличии героев Рэя Брэдбери и А.П.Чехова. Образы, созданные
американским писателем, занимают строго определенную позицию – они либо
выступают бесспорными носителями постулатов концепции гуманизма, либо
являются олицетворением противопоставления гуманистическим канонам. В их
мировоззрении наблюдается некая идеализированность, которую практически
невозможно увидеть у чеховских персонажей. По–видимому, это обусловлено
желанием А.П.Чехова наиболее реально описать внутреннюю жизнь своих героев,
рассмотреть все ее достоинства и недостатки и показать, насколько эта жизнь
уклоняется от нормы.
4. К характерным приемам и средствам художественной изобразительности при
воссоздании активного типа характера в рассказах А.П.Чехова и Рэя Брэдбери
можно отнести прием антитезы, максимально ярко проявляющийся в
кульминационной точке конфликта произведения. Существенную роль в рассказах
русского и американского писателей играют не только противопоставления, но и
сопоставления. Судьбы персонажей, и события, и отдельные высказывания, и ряд
мельчайших деталей сцеплены и переплетены между собой, как бесконечная цепь
подтверждений о силе духовности человека.
«Я не стараюсь предсказать будущее. Я пытаюсь его предотвратить».
[125] Эти слова произнес Рэй Брэдбери, выступая перед журналистами. Их можно
было бы отнести и к творчеству А.П.Чехова, несмотря на то, что его стезей
являлся реализм, а не фантастика. Рэй Брэдбери и А.П.Чехов в лучших традициях
гуманизма доказывали, что «Человек с большой буквы. не только выстоит – он
победит».[126] Хотя они не давали
читателю карту с конкретными путями счастья, но, по словам Айзека Азимова, и
без этого сделали чрезвычайно много: «.Чтобы оправдать свой взгляд на будущее
писатель разбирает потенциальные угрозы, подстерегающие нас, и показывает, к
каким серьезным последствиям они могут привести. Однако писатель не говорит:
вот что неминуемо должно случиться. Он говорит другое: вот что может произойти,
если мы не примем мер; давайте же, если мы хотим избежать беды, возьмемся за
дело сегодня, потому что завтра уже может быть поздно».
[127]
Таким образом, создавая героев, явно противостоящих принципам гуманистической
концепции, Рэй Брэдбери и А.П.Чехов не переставали быть писателями,
исповедующими постулаты гуманизма. Они лишь показывали, «что может произойти,
если мы не примем мер». Псевдоценности, превалирующие над ценностями истинными,
рассматриваются писателями как неотъемлемая черта героев с пассивным отношением
к действительности. Следует заметить, что при рассмотрении данных персонажей
нельзя допустить ошибку, смешивая понятия «отношения» и «поведение
». Ранее мы уже говорили об этом, однако сейчас необходимо заострить внимание на
недопущении данной оплошности. «Инертное отношение к законам внешнего мира
может прекрасно уживаться с активным жизненным поведением, с проявлением
агрессивной обывательской психологии».
[128] Как правило, в рассказах Рэя Брэдбери мы сталкиваемся именно с такой
агрессией, под напором которой могут сломаться лучшие представители его
художественного мира. Что касается А.П.Чехова, то его герои пассивного типа
подобное агрессивное поведение демонстрируют в рассказах раннего творческого
периода. В более поздних произведениях русского реалиста мы видим «омертвение
души» героев, сочетающееся с инертным поведением.
Рассмотрим, каким же образом проявляется пассивное отношение героев Рэя
Брэдбери и А.П.Чехова к законам действительности.
В рассказах американского фантаста «Вельд», «Карлик», «Кошки–мышки» мы можем
заметить явную борьбу двух противопоставленных сторон. В первой новелле – это
супружеская чета (Джордж и Лидия Хедли) и их дети (Питер и Венди). Для Рэя
Брэдбери дети – это существа, у которых «.и любовь, и ненависть – все
перемешено. Забывают ли дети, прощают ли. шлепки и подзатыльники, и резкие
слова, когда им велишь. А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого
над тобой власть – большим, непонятливым и непреклонным?»
[129] Отсюда и развивается детская жестокость, являющаяся одной из главных
проблем, волнующих писателя (кстати, заметим, в отличие от А.П.Чехова, который
практически не затрагивает данную тему в своих рассказах). Жизнь ребенка,
лишенного истинной духовности, поистине страшна. По причине такой «наивной»
жестокости дети причиняют боль более слабому или «не такому как все» ребенку,
за неимением достаточной силы у себя, чтобы замахнуться на более серьезного
«противника» (вспомним, опять же, «Все лето в один день»). Однако, если в руках
у них появляется такая сила, дети становятся страшным оружием, направленным на
нравственные идеалы, духовные человеческие ценности, уничтожающим лишь из–за
затаенной и до поры беспомощной ненависти. Так, в рассказе «Вельд» мы видим
иллюстрацию результата этой ненависти: родители, пытающиеся перевоспитать
разбаловавшихся детей, погибают, не выдержав борьбы с душевной черствостью
Питера и Венди и их злобной агрессией. И все же у детской жестокости есть
вполне объяснимые причины появления: «Вы больше других балуете своих детей, –
говорит Джорджу и Лидии друг семьи Девид Макклин. – А теперь закрутили гайку.
На место рождественского деда пришел бука. Дети же предпочитают рождественского
деда».[130] Таким образом, становится
понятен конфликт между двумя сторонами. По словам исследователя творчества Рэя
Брэдбери Павла Молитвина, «по–настоящему страшны не те произведения Брэдбери,
где показано зло явное, бесспорное, с которым можно и должно бороться, а
произведения, в которых автор заглядывает в глубины человеческих душ, где. ему
встречаются червоточины, мелкое ползущее зло, . которое, вовремя. не
выкорчеванное, в конечном счете превращает людей в фигуры более жуткие, чем
любые инопланетные монстры.»[131]
Дети с «червоточинами в душе» вырастают во взрослых, чья жизнь пронизана
канонами ненависти, эгоизма, косности мышления. Ральф Бэнгарт из рассказа
«Карлик» – один из них. Он и Эйми – девушка, работающая вместе с ним, – это два
образа, чьи характеры являются противоположными. Для их создания автор
использует прием антитезы. Ральфу не свойственны ни сострадание, ни чувство
уважения, ни желание помочь человеку, обделенному судьбой – все то, что
отличает Эйми. Для него карлик, посещающий его аттракцион кривых зеркал, –
всего лишь жалкий уродец, напоминающий «человека, которого сунули в давильный
пресс, отжали до блеклой кожуры, а потом набили ватой – складку за складкой,
страдание за страданием, пока поруганная плоть не превратилась в бесформенную
массу с распухшим лицом и широко раскрытыми глазами».
[132]
Что касается Эйми, то она видит в мистере Биге (так зовут карлика, и его имя –
это явная ирония над его ростом: слово «big» в переводе с английского
«большой») «маленького и сильного человека» с «душой, огромной как мир».
[133] Жестокий поступок Ральфа (он подменил зеркало, в которое приходил
смотреться мистер Биг, утешавшийся тем, что хотя бы в отражении он видит себя
высоким, стройным и красивым, – новое стекло «превращало людей в крохотных и
скорченных чудовищ – даже самых высоких, самых прекрасных людей»
[134]) противоречит всем законам гуманистической концепции. Говоря словами
критика Н.Кочановой, «жалкий нечестивец, какой бы облик не принял, все равно
останется жалким нечестивцем. Как не меняй рост, мозг не изменится».
[135] По–видимому, Рэй Брэдбери не случайно показывает в финальной сцене
подлинный облик Ральфа: отразившись в зеркале, черты этого героя преображаются
и становятся похожи на его внутреннее мировоззрение: «Из зеркала на него
щурился гадкий и противный маленький урод, не больше двух футов роста, с
бледным и вдавленным внутрь лицом».[136]
Подобных героев с настолько ярко выраженным антигуманистическим обликом мы не
можем встретить у А.П.Чехова. Нравственное уродство, проникшее во все слои
общества и ставшее мишенью молодого Чехова, юмориста и сатирика, не только
страшно, но и смешно. Узнать человека, не отличающегося нравственными
ценностями и концентрирующего в своем облике те или иные человеческие пороки,
легко. К примеру, господин Назарьев из рассказа «Перед свадьбой» выступает в
роли жениха и возмущен тем, что родители невесты обсчитали его с приданым. «Уже
это обстоятельство выдает заурядность героя, низменность его натуры, – отмечает
Э.А.Полоцкая, – ставит под сомнение искренность его жениховского чувства. Это –
пошлость поведения».[137] Пошл
господин Назарьев и духовно, что ясно видно из его речи, особенно бросающейся в
глаза, когда он затрагивает «высокие темы»: «А я, знаете ли, – говорит он
невесте, – всю ночь напролет не спал. Зола читал да о вас мечтал. Вы читали
Зола? Неужели нет? Ай–я–яй! Да это просто преступление. Шикарно пишет..! Я
прочитать дам. Ах!.. Я такие чувствую чувства, какие вы никогда не чувствовали!
Позвольте вас чмокнуть!»[138] Впрочем,
все действующие лица этого рассказа, вся его атмосфера, пронизаны пошлостью,
духом жизни, абсолютно отличной от общечеловеческих нравственных устоев.
В более же поздних произведениях А.П.Чехова мы наблюдаем не осмеяние
человеческих пороков, а, по словам М.Горького, изображение их «бесстрастным
острым пером», находя «плесень пошлости даже там, где с первого взгляда,
казалось, все устроено очень хорошо, удобно, даже с блеском.»
[139]
Такой внешний блеск – четкая литературная речь, светскость, сквозящая в каждом
движении, обаяние, блестящий ум, иронический взгляд на вещи – отличает
образованного петербуржца Георгия Ивановича Орлова из «Рассказа неизвестного
человека». Однако его мировоззрение безнравственно, суждения – трафаретны: «.На
любовь я прежде всего смотрю как на потребность моего организма, низменную и
враждебную моему духу. Чтобы она была наслаждением, а не мучением, я стараюсь
делать ее красивой и обставлять множеством иллюзий. Я не поеду к женщине, если
заранее не уверен, что она будет красива, увлекательна, и сам я не поеду к ней,
если я не в ударе. И лишь при таких условиях нам удается обмануть друг друга и
нам кажется, что мы любим и что мы счастливы.»
[140] По сути своей Орлов – именно тот человек, которого Зинаида Федоровна
(любящая Орлова женщина) описывает, противопоставляя его «истинной,
высокоидейной натуре» Георгия Ивановича: он тот, кто всю жизнь будет писать
бумаги, независимо от того, нравится или нет ему это занятие, «подчиняться,
поздравлять начальство с Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное,
служить порядкам»,[141] против которых
восстают многие люди. Эта заурядность и пошлость героя оборачивается для других
трагически: по его вине погибает женщина, не сумевшая принять его бездушной
морали, по его воле обречена на скитание по приютам и, быть может, на нищенское
существование новорожденная девочка, отцом которой он является.
Прямой противоположностью Орлову выступает другой главный герой рассказа – тот
самый «неизвестный человек», от чьего лица ведется повествование. Для него все
то, что происходило на его глазах с Зинаидой Федоровной, – болезненно важно. В
отличие от Георгия Ивановича, душа этого человека наполнена гуманистическими
принципами. Судьба девочки Сони (внебрачной дочери Зинаиды Федоровны и Орлова)
волнует его и заставляет беспокоиться о ее дальнейшем существовании. Лишь
человек с высокими нравственными устоями способен на подобное «отеческое или,
Страницы: 1, 2, 3
|
Главная