: Библия в системе поэтики Ф.М. Достоевского Братья Карамазовы

беззаконие были сурово наказаны Богом.(Бытие,19:24- 25). Образ Мадонны-

католическое именование Девы Марии, Матери Христа- также один из основных

библейских образов.(Матф.,1:16- 25). Достоевский расширяет их значение до

символов Добра и Зла, нравсвенной красоты и развращенного безобразия, битва

которых идет в сердцах людей.

Оратимся к другому примеру, столь же ярко демонстрирующему скрытую

“технологию”создания художественного ораза у Достоевского, невидимой пружиной

котороговыступает параллельный библейский образ. Мы имеем в виду аналогию

Иван- Фома Неверующий. Апостол Фома не хотел верить рассказу о воскресении

Христа:”...если не увижу на руках Его ран от гвоздей , и не вложу перста

моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю”(Иоанн,

20:25). Когда Христос воскрес и явился ученикам еще раз, Фома воскликнул:”

Господь мой и Бог мой!”(Иоанн, 20;28). Христос же сказал:”...ты поверил,

потому что увидел Меня: блаженны невидевшие и уверовшие.”(Иоанн, 20:29). В

диалоге Ивана с чертом, последний говорит:”А не верь, что за вера насилием?

Притом же в вере никакие доказательства не помогут, особенно

материальные.Фома поверил не потому, что увидел воскресшего Христа, а потому,

что еще прежде желал поверить...”(2; 71). В этой параллели заключен очень

важный смысл. Иван - один из тех “эвклидовских” героев, в душе которых

Христос молчит, но молчит не как “умерший Бог” Ницше (в “эвклидовском разуме

Бог умирает окончательно, без Воскресения, ему нет места в рационалистической

системе мироздания), а как замолчавший собеседник - молчит и как бы отвечает.

Иван, этот “расколотый” человек, живущий “в эпоху цивиллизации”, утративший

“источник живой жизни” и непосредственность ощущений, хочет говорить с Ним.

Он, атеист, ищет свою дорогу ко Христу. Он, стоящий перед широко распахнутыми

воротами в ад и одновременно остающимися открытыми райскими дверьми, хочет

исцеления, жаждет веры.

И хотя в финале романа сознание Ивана по-прежнему расщеплено, он отшатывается

от бездны, раскрывшейся перед его глазами. Иван не восклицает как

Фома:”Господь Мой и Бог Мой!”- но то,что он идет доносить на себя - символ

духовного покаяния. Так Достоевский утверждает, что от “расколотости”

спасает только порыв ко Христу. Истина (в контексте символа веры) - это

человеческая природа, доступная всем искушениям, Павлово “тело смерти,

проданное греху”(Римл.7:24). Христос же - порыв к новому Адаму , к высшей

естественности и целостности.

Продолжая исследование символики в последнем романе Ф. М. Достоевского,

хотелось бы в нескольких словах остановиться на символичности портретов

героев . Так, в одной из глав читаем о Федоре Павловиче Карамазове:”

Припомнив это теперь, он тихо и злобно усмехнулся в минутном раздумье. Глаза

его сверкнули и даже губы затряслись”(1;80). Правомерна , на наш взгляд,

будет аналогия с образом нечестивого”, который предстает в причах

Соломона:”...глаза гордые, язык лживый, и руки, проливающие кровь

невинных...человек лукавый, человек нечестивый, ходит со лживыми

устами...”(Притчи Соломона, 6:13- 18). Попытка М. Бахтина сблизить этот

образ с традиционным карнавальным шутом, представляется нам не вполне

оправдвнной. “Эзоп, пьеро, “- это антиюродство. Федор Павлович- некоторый

парадокс: пакостный и развратный, он в то же время прекрасно знает, с какой

стороны хлеб намазан маслом. Внешность его- внешность юродивого, но суть-

поясничающего безобразника. Юродство в высоком и первоначальном смысле- это

святость через позор, это распятие на кресте- самая позорная казнь у иудеев.

При этом в истинном юродстве за внешним безобразием стоит светлый Лик, а вот

у Федора Павловича этого света нет. Он из тех героев, “которые погрузились в

огненное озеро так, что уж и выплыть более не могут”, из тех, “что уж и Бог

забыл”(1;318). Эта фраза из уст Грушеньки , по свидетельствам современников,

чрезвычайно поразившая писателя в одном из разговоров и включенная в текст

романа, дает ключ для понимания его Космоса, где серть человека на земле лишь

отражение гибели в мирах иных.

Р.-Л. Джексон пишет по этому поводу: “Причина смерти Федора Павловича

Карамазова в том , что он нарушил священные человеческие, нравственные и

духовные нормы; он погибает, в частности и потому, что , по представлению

Ивана, воплощает в себе отрицание всего того, что Иван считает (или хотел бы

считать) священным... В этом смысле Иван и его братья косвенным образом

вершат конечное и древнее Правосудие; они носители трагической- и для

Достоевского, очевидно, дохристианской, библейской истины, о существовании

которой хорощо знал Федор Павлович:” В ту же меру мерится , в ту же и

возмерится, или как его там. Одним словом, возмерится.” (1 ;144).

Так, лищь одна портретная деталь вызывает целый поток ассоциативных

представлений романического ораза с библейским архетипом, что углубляет и

обогащает наше представление о концепции человека у Достоевского.

Большое значение имеет у Достоевского и такая деталь образа, как цвет. Так, отец

Карамазовых - герой Ада, оттого и нет света, сопутствующего ему. Напротив, ему

соотвтствуют темно-красные тона, в особенности - перед его убийством. Как

справедливо замечает Г. Померанц, “у Достоевского приближение к аду помечено

теснотой и мраком, приближение к раю - простором и светом.” ( 66 ; 361).

Например, о комнате старика Карамазова читаем:”Это была небольшая комната, вся

разделенная поперек красными ширмочками.”(1; 353). Или Митя перед окном

дома отца перед убийством последнего: “Калина, ягоды какие красные !”;

“На голове у Федора Павловича была та же красная повязка, которую видел

на нем Алеша.”(1; 353).

Как нагнетается обстановка! Ощущаешь, что грядет что-то ужасное, тревога

разлита во всем, кажется, что это языки адского пламени прорываются из миров

иных.

И конец сцены знаменателен:”Светллый халат и белая рубашка на

груди были залиты кровью. Свечка на столе ярко освещала кровь и

неподвижное мертвое лицо Федора Павловича”.(1 ; 409).

Иное “освещение” у образов, которые выступают “героями рая” ( 66 ; 33).

Например, мать Алеши. Запомнившиеся сыну “косые лучи заходящего солнца” ( 1;

18) включают данный образ во вселенский контекст. Это “скорбная юродивая”,

молящая за сына у Богородицы, сама становится символом материнства (как

Сикстинская Мадонна - мать с младенцем на руках).

Таким образом, цветовая деталь художественного образа романа ассоциативно

относит нашу мысль к библейским образам.

Важную роль в поэтике романа “Братья Карамазовы” играет библейский мотив

Иова. К. Мочульский, один из биографов Достоевского, писал: “Из всей Библии

Достоевский больше всего любил Книгу Иова. Он сам был Иовом , спорящим с

Богом о правде и правосудии. И Бог послал ему, как Иову, великое испытание

веры.”(39; 125-126). Книга Иова притягивала писателя не только своей

мудростью, в ней он искал утешение и ответ на вопрос о тайне страдания

невинных, о вере в Бога.

Присутсвие мотива Иова в последнем романе Достоевского общеивестно. Однако

масштабы его онюдь не сводятся к очевидному- к прямым упоминаниям и явным

реминисценциям в житии старца Зосимы и бунтарском монологе Ивана Карамазова.

Уже сама постановка проблемы в романе “ Братья Карамазовы” близка” Книге

Иова”: в обоих случаях фактически речь идет о цене добродетели, понимаемой

по-разному в силу различия религий, исповедуемых безымянным автором “Книги

Иова” и Достоевским. Персонаж ветхозаветного автора, не знавшего о бессмертии

и исповедовавшего идею прижизненного воздаяния, измеряет добродетель земным

благополучием. Герои же романа Достоевского видят условие и цену добродетели

в воздаянии, следующем после жизни физической, земной.

Обращаясь к отдельным составляющим темы Иова в романе “Братья Карамазовы”,

видим, что уже основной мотив экспозиции “Книги Иова” играет в нем

исключительную роль. На протяжении четырех книг романа (со 2 по 5) кто-то из

героев то и дело получает своего рода “санкцию” от того, кого по каким-то

причинам считает выше себя.

Первым подобным благословением было поведение старца Зосимы на “неуместном”

собрании (поклон Мите). Второе, по-видимому, Алеша дает тому же Мите, который

сам его об этом просит: “Ангелу в небе я уже сказал, но надо сказать и ангелу

на земле. Ты ангел на земле. Ты выслушаешь, рассудишь и ты простишь... А мне

того и надо, чтобы меня кто-нибудь высший простил.”( 1 ;97).

Общеизвестно, что своего рода “благословение” и дозволение Смердяков получает

от Ивана, а сам Иван( как ни парадоксально!) - от Алеши. Действительно,

реплика Алещи о генерале: “Расстрелять!”- а также его слова:” Нет, не

согласился бы... Нет, не могу допустить.”(1; 224), - в ответ на вопрос

Ивана, как бы смог он сам, Алеша, быть архитектором здания человеческого

счастья, в фундамент которого заложены страдания ребенка, - все это более

или менее косвенное оправдание бунта старшего брата.

В какой-то мере, в этот ряд встает и “Легенда о Великом Инквизиторе”, где

топика зачина “Книги Иова” вывернута наизнанку: Богу предстоит не сатана,

просящий разрешение на искушение человека, а сам человек, уже подвергшийся

искушению и поклонившийся сатане. Сравним: “ И отвечал сатана Господу, и

сказал: разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его, и дом его,

и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются

по земле. Но простри руку Твою, и коснись всего, что у него, - благословит ли

он Тебя?”(Иов, 1:9-11).

Великий Инквизитор говорит: “...во имя этого самого хлеба земноого и

восстанет на тебя дух земли , и все пойдут за ним... Знаешь ли ты, что

пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки ,

что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь голодные... они

принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам:”Лучше поработите нас, но

накормите нас”.( 1 ;230-231). Тут одна и та же тема: человек слаб и его можно

купить за земные блага. Только это преподносится у Великого Инквизитора не

как изъян творения, а как единственно возможный миропорядок. “ Это опять

перед нами Иов, - пишет В. Розанов об Инквизиторе,- но, сообразно новым

тысячелетиям страданий и опыта, речь его становится сложнее, мысль

проникновеннее, да и он сам говорит уже не о самих страданиях, не о странной

причудливости своей только судьбы, но за все человечество, за все века его

необъяснимых судеб.” ( 69 ; 73).

Бунтарские мотивы “Книги Иова” преломляются в романе Достоевского в главе

“Бунт” и связаны с вопросом о страданиях невинных. Достоевскому хорошо была

известна точка зрения, согласно которой, человек очищается от своих грехов

только через страдания. Человеческие страдания неисчислимы, а со времен Иова

неимоверно возросли. Никто не станет этого отрицать, и , как утверждает Иван

Карамазов и старец Зосима, никто в этом не виноват. Однако Иван Карамазов

видит только страдания и потому не может принять божий мир. Бог молчит и не

откликается на плач невинно пострадавших, по словам Иова: “В городе люди

стонут, и душа убиваемых вопиет, и Бог не воспрещает этого.”( Кн. Иова, 24

:12). “Это замечание очень похоже на исповедь Ивана Алеше,- замечает Н.

Ефимова:”... принимаю Бога... принимаю и премудрость его... в окончательном

результате я мира этого божьего - не принимаю... я убежден, как младенец, что

страдания заживут и сгладятся, что... в момент вечной гармонии случится и

явится нечто до того драгоценное, что хватит его за все сердца, на утоление

всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их

крови... но я-то этого не принимаю и не хочу принять!” (1; 214-215). Иван

отвергает оправдание зла, принятое героем в конце “Книги Иова”. Он ослеплен

жизненной правдой о том, что люди должны страдать, и восстает против такой

жестокости.”( 39 ; 126).

Бунтарские мотивы” Книги Иова” явственно звучат и в эпизоде сна Мити в момент

ареста с его вопросами:“Да почему это так? Почему?... Почему это стоят

погорелые матери, почему бедны люди, почему бедно дите, почему голая

степь?... почему они почернели так от черной беды, почему не кормят дите?

Почему ручки голенькие, почему его не закутают?” ( 1; 456). Все эти вопросы

имеют прямые аналогии в Книге Иова:”Вот они; как дикие осы в пустыне... степь

дает хлеб для них и для детей их... Нагие ночуют без покрова и без одеяния на

стуже; мокнут от горных дождей, и, не имея убежища, жмутся к скале. Отторгают

от сосцов сироту и с нищего берут залог...” (Кн. Иова, 5-9). И вся эта

картина начинается с вопроса Мити: почему?

В этот же ряд встает и душевное состояние Алеши после смерти старца Зосимы,

неестественно быстрое тление которого воспринимается как незаслуженный позор,

поношение праведника. Поэтому Алешазадает те же вопросы:” За что? Кто судил?

Кто мог так рассудить?”( ;307). Это вопросы самого ветхозаветного

страдальца, и по крайней мере, на два последних из них напрашивается ответ

прямой цитатой из “Книги Иова”:”Если не Он , то кто же?”( Кн. Иова, 6:24).

Реальный ответ на все эти вопросы и в” Книге Иова”, и в “Братьях Карамазовых”

дан по принципу:”...доказать тут ничего нельзя, убедиться же возможно.”(3 ;

208). После неудачных попыток убедить друзей что-нибудь доказать Иову сам

Господь предложил ему “убедиттся”, предъявив творение во всей полноте, и Иов

принял его. Об этом говорит и старец Зосима: “Любите все создание Божие, и

целое, и каждую песчинкую”( ;289).

То же состояние снисходит на Алешу после сна о браке в Кане Галидейской, и на

Митю: “За всех пойду, потому что надобно же кому-нибудь и за всех пойти.”(1

;31).

В обоих случаях Достоевский определяет чувсва героев словом “восторг”,

которое он применял и к собственному впечатлению от “Книги Иова”.Вероятно,

восторгом можно назвать и состояние самого Иова после разговора с Богом.

Восторг испытывает и старец Зосима, вспоминая на пороге смерти свои первые

детские впечатления от” Книги Иова”. Он на всю жизнь запомнил мгновение,

когда вдруг совершенно неожиданно для себя понял смысл “Книги Иова”: Зосима

интерпретирует “Книгу” не с точки зрения человеческой психологии(

рассматривающей состояние невинно страдающего индивидуума), а как великую

тайну:”... и великое, что тут тайна, - что мимоидущий лик земной и вечная

истина соприкоснулись тут вместе. Перед правдой земною совершается действие

вечной правды. Тут Творец... смотрит на Иова и вновь хвалится созданием

своим. А Иов, хваля Господа, служит не только ему, но послужит и всему

созданию его в роды и роды и во веки веков, ибо к тому и предназначен был.”(

1 ;265).

Развивая свои идеи на примере Иова, старец Зосима предлагает читателю ответ

на вопрос о страдании, прямо противоположный принципам тоталитарного

государства Великого Инквизитора, изображенным Иваном в поэме, государства,

где нет страданий и лишений, но люди несвободны.

Решение Зосимы основано на принятии и даже на признании необходимости

страданий ради искупления, на признании красоты, морали и эстетики Божьего

мира. В этом суть его ответа Ивану, который не удостоился “восторга” после

бунта.

Так, Иов оказывается существенным элементом того самого “непрямого”, то есть

не “от лица к лицу”( 3 ;66) опровержения богохульства, о котором Достоевский

писал К. Победоносцеву в мае 1879 года :”С помощью авторитета Иова “

убедиться” там, где ничего нельзя доказать, предлагается читателю.”(3 ;208).

Тема Иова входит в роман Достоевского еще в одной ипостаси, как тема

многострадальности. В романе “Братья Карамазовы” страдальцы- это прежде

всего члены семьи Снегиревых, не отдельный человек, а именно семья, в

которой, кажется , сошлись все несчастя семейного свойства: смерть ребенка

(Илюшечка), слабоумие (Мамочка), неиощь (Ниночка), отчуждение детей от

родителей (Варвара), общая для всех нищета.

И все это вместе выпадает перестрадать штабс-капитану Снегиреву, на которого

сверх того обрушивается еще одна казнь Иова - глумление. “Даже малые дети

презирают меня: поднимаюсь, а они издеваются надо мною... А ныне смеются надо

мною младшие меня летами...” (Кн. Иова, 30:1; 19: 18). Так говорит Иов.

Характерно, что и над штабс-капитаном Снегиревым глумятся мальчишки.

Тему многострадальности в “Братьях Карамазовых” дополняют и Митя, и

выставленный на посмертное поношение старец Зосима. Если же добавить сюда и

приснившихся Мите погорельцев, и страдальцев из коллекции Ивана, то круг этот

расширится практически до бесконечности.

Итак, все основные мотивы “Книги Иова” - санкционированное икушение,

страдание, бунт и примирение - присутствуют в романе Достоевского, но

присутствуют дискретно: они не сосредоточены в каком-либо герое, но распылены

среди множества персонажей.

Дело тут в том, что ветхозаветная религия V-IV веков до нашей эры (то есть в

эпоху создания “Книги Иова”) была религией личного благочестия и

индивидуального воздаяния. Человек предстоял перед Богом один на один. В

художественном мире Досттоевского тема Иова попала в сферу православия с

присущей ему соборностью, что повлекло за собой закономерную трансформацию

древней легенды. “В Православной Церкви человек не одинок, и не в уединении

проходит путь спасения, а является членом Тела Христова, разделяет судьбу

своих братьев во Христе, оправдывается праведниками и несет ответственность

за грехи грешников. Православная Церковь - это не одинокое стояние перед

Богом, а соборность...” - писала мать Мария, ссылаясь при этом на

Достоевского как на авторитет именно в этом вопросе.(53 ; 209).

“Одинокое стояние перед Богом” - это ветхозаветный Иов. У Достоевского же -

Иов соборный, то есть не отдельный человек, но общество, мир. Если же

пересчитать страдания Иова с масштабов личности на масштабы общества, то

получится прелюбопытный результат. В масштабе общества разбой - это война;

гибель скота и разрушение дома - стихийное бедствие; смерть детей - мор;

болезнь - эпидемия. “Картина получается вполне апокалипсическая,- пишет Л.

Левина,- и это не умозрительное допущение.”( 53 ; 210).

“Каждый роман Ф. М. Достоевского - исповедь, “- утверждает Г. Померанц (66;

302). Как нельзя более это применимо к последнему роману писателя. Но чтобы

глубоко, правдиво уловить и показать весь тот мучительный путь от помысла к

преступлению, от заблуждения к вере, который проделывают его герои,

Достоевскому нужен был тот адекватный язык, который бы дал возможность

“прорваться через оболочку слов к сути”(66 ;133). Как истинный гений, он

ломает аксиомы, делая свой слог “нарочито небрежным”, еретически

неправильным, “злонамеренно” сталкивает “сырье”, сор быта, расхожий анекдот с

обширными цитатами из Евангелия и вообще с высоким мифом, как бы настаивая на

том, что вечное выступает в нашей жизни под маской будненого и случайного. В

”Карамазовых” герои очень часто цитируют библейские тексты, но задачи,

которые преследует автор, вкладывая в уста героев библейские слова, могут

быть различны. Остановимся на некоторых из них.

- Пусть он мне даст только три тысячи из двадцати восьми, только три, и душу

мою из ада извлечет, и зачтется ему это за многие грехи! - восклицает Митя об

отце ( 1; 111). Эти слова героя восходят к молитве пророка Ионы и вводят

высокую библейскую параллель к настоящим и будущим страданиям Мити:

“...отринут я от очей Твоих ... объяли меня воды до души моей, бездна

заключила меня... Но ты, Господи, Боже мой, изведешь душу мою из ада.” (Кн.

Ионы, 2 : 5-10).

А вот в устах Федора Павловича Карамазова евангельские слова опошляются,

характеризуя изначально “низкую” природу героя: “Блаженно чрево, носившее

тебя, и сосцы тебя питавшие,- сосцы особенно!”( 1 ; 40). В Писании они

обращены к Христу, прославляемому одной из женщин: “...блаженно чрево,

носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие.”(Лук. 11: 27). Возникает и

символическая параллель: Христос - Зосима (Федор Павлович обращается к

старцу).

Показывыя страшное человеческое горе - смерть Илюшечки - Достоевский

патетичен и по-библейски риторичен. “Аще забуду тебе, Иерусалиме, да

прильпнет...”- цитирует добровольный шут Снегерев стих из известного псалма,

начинающегося словами: “При реках Вавилона - там сидели мы и плакали... Если

забуду тебя, Иерусалим, - забудь меня, десница моя; прильпни язык мой к

гортани моей...”(Пс. 136: 5-6). Эта речь, содержащая и библейскую интонацию,

мгновенно преображает в наших глазах героя. Из юродствующего шута Снегирев

превращается в героя высокой трагедии.

Так, цитирование героями текста Священного Писания является важной деталью

создания художественного образа в романе Достоевского.

Помимо собственно прямого воспроизведения в речи героев библейского текста,

мы онаруживаем здесь множество мотивов, образов, ассоциативно отсылающих нас

к Священному Писанию. Обратимся,например,к словам Ивана, который пришел на

суд, чтобы публично покаяться в идейно содеянном.

- Есть у вас вода или нет, дайте напиться, Христа ради!- схватился он вдруг

за голову.( 2; ). Здесь кроется символический мотив. В драматический

момент герой “раскрывается” перед читателями: в противоположность “хлебу”,

материальной силе мира, под “водой” здесь разумеется “живая вода христианской

истинны и любви “( Иоанн, 4:10-14). Это уже не тот Иван, что разговаривал со

Смердяковым, это Иван, жаждущий( в прямом и переносном смысле) веры и

спасения.

А вот пример использования в речи героя христианских оразов-символов.(Иван-

Алеше)

- Он тебя испугался, тебя голубя. Ты “чистый херувим”, тебя Дмитрий херувимом

зовет. Херувим... громовой вопль восторга серафимов. Что такое

серафим?(2;85).

Голубь в библейской символике означает Святого Духа- третью ипостась Бога(

6 ;166). Уподобление Алеши Ангелу Господню тоже символично;спокойный

внутренний свет, как в Ангелах Троицы или Спасе Рублева обычно не дается

Достоевскому. Жизнь его героев обычно пульсирует: собирание сил, прыжок,

падение... Но в Алеше это ощущение иногда возникает.

Писатель через использование христианских образов-символов как бы стилизует

своего героя.

Это касается и старца Зосимы, который очень часто цитирует Христа. “Кто меня

поставил делить делить между ними?(1;31)- (Лук. 12:14). “Тогда создается

впечатление, что в ответ на боль и крик мы слышим речи друзей Иова, что

слишком четко ориентированный у врат рая герой отвечает на жизнь словами,

взятыми из запаса памяти , следами истины.”( 66 ;204)

Только в критические моменты рождаются у Достоевского “подлинные” слова,

неотделимые от горения сердца, от боли и крови живой плоти. Эти слова могут

быть неловки, сбивчивы, неправильны, но они принадлежат другому уровню бытия,

более глубокому, чем слова-”следы” . Сущий (Бог в Писании) отвечает сущему,

тому, кто есть, кто вышел из инерции существования и в муках рождает новое

бытие:

(Митя:)

- Господи, примименя во всем моем беззаконии,но не суди меня. Пропусти мимо

без суда Твоего... Не суди, потому что я сам осудил себя; не суди, потому что

люблю тебя, Господи ! Мерзок сам, а люблю Тебя: во ад пошлешь, и там любить

буду, и оттуда буду кричать, что люблю Тебя во веки веков !”(1;372).

По выдержанному слогу и используемым образам Достоевский прилижался в этих

словах к языку псалмопевца Давида, он творит свое Слово ко Господу.

Заключение.

Ф. М. Достоевский прошел долгий сложный и мучительный путь духовных поисков

ответов на мировые вопросы о месте человека в действительном мире, о смысле

человеческого бытия. При этом, Библия и личность Христа всегда выступали для

него одним из главных духовных ориентиров, определяющим нравственные,

религиозные и художественные принципы писателя. В связи с этим в работе

предпринята попытка показать глубокую имманентную связь, которая существует

между Всемирной Книгой человечества и последним романом писателя.

Мы пытались обосновать и раскрыть положение о том, что христианский миф и

библейский контекст в целом активно участвуют в формировании и определяют

идейный замысел и художественную структуру романа “Братья Карамазовы”.

Занимаясь специальным анализом последней, мы доказывали мысль о том , что

“библейское” органично включается в систему поэтики романа Достоевского:

1) составляет особый план сюжетов, хронотопа, характеров;

2)вплетается в систему отношений героев и влияет на их ход;

3) обнаруживается на уровне речевой организации романа ( в речи персонажей и

повествователя-хроникера);

4) проступает в плоскости цветового решения ситуаций романа;

5) присутствует в виде библейских мотивов, реминисценций, мифологем.

Именно в этом “проникновении” ощечеловеческих вопросов, всемирно-известных

образов, сюжетов и мотивов в глубины литературного произведения, в их

творческом осмыслении и трансформации в духе современности и будущности

человечества мы видим характерную особенность мышления и творчества

Достоевского, один из источников его мирового признания и значения.

Данная работа, однако, не претендует на полный, глубокий и всесторонний охват

поставленых вопросов. Здесь намечаются большие перспективы и для последующих

исследований.

Список литературы.

I Источники текста.

1) Ф. М. Достоевский Полное собрание сочинений: в 30 т.- Л.:

Наука, Ленингр. отд-ие, 1976. Т.14- 510 с.

2) Ф. М. Достоевский Полное собрание сочинений: в 30 т.- Л.:

Наука, Ленингр. отд-ие, 1976. Т.15- 623 с.

3) Ф. М. Достоевский Полное собрание сочинений: в 30 т.- Л.:

Наука, Ленингр. отд-ие, 1983. Т. 30- 455 с.

4) Ф. М. Достоевский Возвращение человека.- М.: Сов. Россия,

1989.- 558 с.

5) Библия Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета.-

М. - 1217 с.

6) Библейская энциклопедия в 2 т. - М.: NB-press-Центурион-АПС,

1991. Т. 1. - 496 с.

7) Библейская энциклопедия в 2 т. - М.: NB-press-Центурион-АПС,

1991. Т. 2. - 400 с.

8) Новая толковая Библия в 12 т. - Л.: Искусство, 1991. Т. 1.- 395 с.

9) Христианство. Словарь. - М.: Республика, 1994. - 557с.

II Литературно-критические работы.

10) Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы.- М.: Наука, 1977. -

320с.

11) Антонович М. Мистико - аскетический роман .- В кн.: Антонович М.

Литературно-критические статьи.- М-Л.: Гос литиздат,1961,с.51-72.

12) Ауэрбах Э. Мимесис.- М.: Прогресс, 1976. - 556с.

13) Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского.- М.: Сов. писатель, 1963. - 363с.

14) Белик А. Художественные образы Ф. М. Достоевского. Эстетические очерки.-

М.: Наука, 1974. - 224с.

15) Белкин А. “Братья Карамазовы” (социальнофилосовская проблематика).- В

кн.: Творчество Достоевского.[Cборник статей]/ Под редакцией Фридлендера Г.-

М.: Изд-во АН СССР , 1959,с. 265-292.

16) Белопольский В. Достоевский и филосовская мысль его эпохи: концепция

человека.- Растов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1987. - 206с.

17) Белопольский В. Достоевский и Шиллинг.- В кн.: Достоевский: Материалы и

исследования.- Л.: Наука,Ленинградское отделение, 1988. Т. 8, с. 39-52.

18) Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. - В кн.: О

Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881- 1931 годов.- М.:

Книга,1990, с. 143-164.

19) Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского.- В кн.: Бердяев О русских

классиках.- М.: Высш. шк., 1993,с. 36 - 160.

20) Борисова В. Синтетизм религиозно-мифологического подтекста в творчестве

Ф. М. Достоевского ( Библия и Коран).- В кн.: Творчество Ф. М. Достоевского:

искусство синтеза [Cборник статей]/ Под общ. ред. Щенникова Г.- Екатеринбург:

Изд-во Урал. ун-та , 1991, с. 63-89.

21) Буданова Н. Достоевский о Христе и истине.- В кн.: Достоевский:

Материалы и исследования.- Спб.: Наука, Санкт-Петерб. отд-ие, 1992. Т. 10, с.

21-30.

22) Ветловская В. Поэтика романа “Братья Карамазовы”.- Л.: Наука, Ленингр.

отд-ие, 1977.- 199 с.

23) Ветловская В. Некоторые особенности повествовательной манеры в “Братьях

Карамазовых”// Русская литература, 1967,№4, с. 67-79.

24) Ветловская В. Символика чисел в “Братьях Карамазовых”.- В кн.:

Древнерусская литература и ее традиции в русской литературе XVIII- XIX в.в.-

Л.: Наука, Ленингр. отд-ие, 1991, с. 32-57.

25) Ветловская В. Pater Seraphicus.- В кн.: Достоевский: Материалы и

исследования.- Л.: Наука,Ленинградское отделение, 1983. Т. 5, с. 163-179.

26) Виноградов И. Горнило сомнений // Наука и религия, 1971 , №11, с. 54-60.

27) Вяземский Ю. Письмо Ивану Карамазову // Литературная учеба, 1994, №1, с.

114-140.

28) Гессен С. Трагедия добра в “Братьях Карамазовых”.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

352-374.

29) Голосовкер Я. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом

“Братья Карамазовы” и трактатом Канта “Критика чистого разума”.- М.: Изд-во

АН СССР, 1963.- 102 с.

30) Гроссман Л. Ф. М. Достоевский.- М.: Молодая гвардия, 1965.- 605 с.

31) Гус М. Идеи и образы Ф. М. Достоевского.- М.: Худож. лит., 1971.- 592 с.

32) Джексон Р.- Л. Вынесение приговора Федору Павловичу Карамазову.-В кн.:

Достоевский: Материалы и исследования.- Л.: Наука,Ленинградское отделение,

1976. Т. 2, с. 137-144.

33) Джексон Р.- Л. Проблема веры и добродетели в “Братьях Карамазывых”.-В

кн.: Достоевский: Материалы и исследования.- Л.: Наука,Ленинградское

отделение, 1991. Т. 9, с. 124-132.

34) Днепров В. Проблемы реализма.- Л.: Сов. писатель, 1961.- 371с.

35) Долинин А. Последние романы Достоевского. Как создавались “Подросток” и

“Братья Карамазовы” .- М.-Л.: Сов. писатель, 1963.- 344с.

36) Достоевский: художник и мыслитель.[Cборник статей]/ Отв. ред. К.

Ломунов.- М.: Худож. лит., 1972.- 687 с.

37) Егоренкова Г. Поэтика сюжетной ауры в романе “Братья Карамазовы” //

Филологические науки, 1971, №5, с. 27-40.

38) Ермакова М. Место “Легенды о Великом Инквизиторе” в композиции романа

“Братья Карамазовы”.- В кн.: Проблемы метода, стиля, направления в изучении и

преподавании художественной литературы. Материалы докладов научно-

теоретической и методической конференции / Под ред. Ревяки- на А.- М.:

Изд-во МГУ, 1969, с. 25-30.

39) Ефимова Н. Мотив библейского Иова в “Братьях Карамазовых” .-В кн.:

Достоевский: Материалы и исследования.- Спб.: Наука, Санкт-Петерб. отделение,

1994. Т. 11, с. 122 -132.

40) Жилякова Э. Синтез эпического и драматического начал в творчестве Ф. М.

Достоевского.- В кн.: Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза

[Cборник статей]/ Под общ. ред. Щенникова Г.- Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-

та , 1991, с. 182-204.

41) Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

164-193.

42) Кантор В. Эстетика Достоевского и кризис религиозного сознания в России

// Наука и религия, 1971, №9, с. 52-59.

43) Кантор Р. “Братья Карамазовы” Достоевского.- М.: Худож. лит., 1983.- 192 с.

44) Карсавин Л. Федор Павлович Карамазов как идеолог любви.- В кн.: О

Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.:

Книга, 1990, с. 264-278.

45) Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского.-В кн.: Достоевский:

Материалы и исследования.-Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1978. Т. 3, с.

41-54.

46) Кирпотин В. Мир Достоевского. Статьи. Исследования. .- М.: Сов. писатель,

1983.- 471 с.

47) Клейман Р. Сквозные мотивы творчества Достоевского.- Кишинев: Штиинца,

1985.- 201 с.

48) Кудрявцев Ю. Бунт или религия.(О мировоззрении Ф. М. Достоевского) .- М.:

Изд-во МГУ, 1969- 171 с.

49)Кудрявцев Ю. Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное .- М.:

Изд-во МГУ, 1991.- 400 с.

50) Куплевацкая Л. Символика хронотопа и духовное движение героев в романе

“Братья Карамазовы” .-В кн.: Достоевский: Материалы и исследования.- Спб.:

Наука, Санкт-Петерб. отделение, 1992. Т. 10, с. 90-101.

51) Латынина А. В поисках жизни духовной //Наука и религия, 1971, №11 , с.

43-47.

52) Латынина А. Мир Достоевского // Юность, 1971, №11, с. 77-81.

53) Левина Л. “Новый Иов” в творчестве Ф.М. Достоевского и в русской культуре

XX века.-В кн.: Достоевский: Материалы и исследования.- Спб.: Наука, Санкт-

Петерб. отделение, 1994. Т.11, с. 204-221.

54) Леонтьев К. О всемирной любви, по -поводу речи Ф. М. Достоевского на

Пушкинском празднике.- В кн.: О Достоевском. Творчество Достоевского в

русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с. 9-32.

55) Лихачев Д. Летописное время у Достоевского.- В кн.: Лихачев Д. Поэтика

древнерусской литературы.- Л.: Наука, Ленингр.отд-ие, 1967, с. 305 -318.

56) Лихачев Д. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы

литературы, 1968, №8, с. 18-24.

57) Лихачев Д. В поисках выражения реального // Вопросы литературы, 1971,

№11, с. 74-88.

58) Лосски й Н. Бог и мировое зло [Сборник].- М.: Республика, 1994.-

431 с.

59) Мень А. Библия и русская литература. // Наука и религия, 1994, №2 , с.

16-17.

60) Мережковский Д. Пророк русской революции.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

86-119.

61) Мережковский Д. Избранное.- Кишинев: Лит. артистикэ, 1989.- 542 с.

62) Михнюкевич В. Духовные стихи в системе поэтики Достоевского.-В кн.:

Достоевский: Материалы и исследования.- Спб.: Наука, Санкт-Петерб. отделение,

1992. Т. 10, с. 77-90.

63) Назиров Р. Проблема художественности Достоевского.- В кн.: Творчество Ф.

М. Достоевского: искусство синтеза [Cборник статей]/ Под общ. ред. Щенникова

Г.- Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та , 1991, с. 125-157.

64) Одиноков В. Типология образов в художественной системе Ф. М.

Достоевского.- Новосибирск: Наука, Сибирское отд-ие, 1981.- 145 с.

65) Переверзев В. Творчество Достоевского.- В кн.: О Достоевском. Творчество

Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с. 278-294.

66) Померанц Г. Открытость бездне. Встречи с Достоевским.- М.: Сов. писатель,

1990.- 382 с.

67) Пономарева Г. Житийный круг Ивана Карамазова.-В кн.: Достоевский:

Материалы и исследования.- Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1991. Т. 9, с.

144-167.

68) Пруцков Н. Достоевский и христианский социализм.-В кн.: Достоевский:

Материалы и исследования.- Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1974. Т. 1, с.

58-83.

69)Розанов В. О Достоевском. (Отрывок из биографии, приложен-ной к Собр. соч.

Достоевского) .- В кн.: О Достоевском. Творчество Достоевского в русской

мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с. 67-74.

70) Розанов В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях / Под общ.

ред. Николюкина А. .- М.: Республика, 1995- 773 с.

71) Селезнев Ю. В мире Достоевского.- М.: Сов. писатель, 1980.- 376 с.

72) Семенов Е. К вопросу о месте главы “Бунт” в романе “Братья Карамазовы” .-

В кн.: Достоевский: Материалы и исследования.- Л.: Наука, Ленинградское

отделение, 1976. Т. 2, с. 130-137.

73) Смирнова Е. Философия искусства у Достоевского // Вопросы литературы,

1968, №10, с. 218-222.

74) Смирнова Е. Структура “Братьев Карамазовых” // Вопросы литературы, 1970,

№5, с. 220-224.

75) Соловьев В. Три речи в память Достоевского.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

32-59.

76) Соина О. Исповедь как наказание в романе “Братья Карамазовы”.-В кн.:

Достоевский: Материалы и исследования.- Л.: Наука, Ленинградское отделение,

1985. Т. 6, с. 129-137.

77) Степун Ф. Миросозерцание Достоевского.- В кн.: О Достоевском. Творчество

Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с. 332-352.

78) Тихомиров Н. О “христологии” Достоевского.-В кн.: Достоевский: Материалы

и исследования.- Спб.: Наука, Санкт-Петерб. отделение, 1994. Т. 11, с. 102-

122.

79) Туниманов В. Новая книга о романе Ф. М. Достоевского “Братья Карамазовы”.

// Русская литература, 1994, №1 , с. 121-124.

80) Урбанковский Б. Гуманизм трагический. Иисус Достоевского. // Наука и

религия, 1971, №9 , с. 63-64.

81) Флоренский П. Из автобиографических воспоминаний // Вопросы литературы,

1988, №1, с. 146-177.

82) Флоровский Г. Религиозные темы Достоевского.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

386-391.

83) Франк С. Достоевский и кризис гуманизма.- В кн.: О Достоевском.

Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.- М.: Книга, 1990, с.

391-398.

84) Фридлендер Г. Достоевский и Вяч. Иванов.-В кн.: Достоевский: Материалы и

исследования.- Спб.: Наука, Санкт-Петерб. отделение, 1994. Т. 11, с. 132-145.

85) Храпченко М. Сюжет и творческий метод.- В кн.: Русско-европейские

литературные связи. [Сборник статей] .- М.-Л.: Гослитиздат , 1966, c. 22-28.

86) Чирков Н. О стиле Достоевского. Проблематика, идеи, образы.- М.: Наука,

1967.- 303 с.

87) Шестов Л. О “перерождении убеждений” у Достоевского. // Русская

литература, 1991, №3 , с. 16-21.

88) Щенников Г. Художественное мышление Ф. М. Достоевского.- Свердловск:

Сред.-Урал. кн. изд-во, 1978.- 175 с.

Страницы: 1, 2, 3