Биографический метод имеет очень много общего с методом включенного наблюдения и по сути является еще одной разновид-ностью этнографического подхода к «анализу случая». Отличием биографического метода можно считать большую сфокусирован-ность на уникальных аспектах истории жизни человека (иногда -- группы, организации) и на субъективном, личностном подходе к описанию человеческой жизни, карьеры, истории любви и т. п, В центре внимания социолога здесь оказывается документальное или устное описание событий с точки зрения самого «случая», то есть те сведения, которые в медицине называют субъективным анамнезом. Как и метод включенного наблюдения, биографический метод имеет «этнографические» корни. Культурные антропологи и историки часто опирались (и опираются) на «устные истории» или дневниковые записи и мемуары, когда им приходится изучать соот-ветственно «доисторические», не имеющие письменной традиции сообщества либо «закулисные» политические механизмы. Еще оче-виднее тот вклад, который внесли в развитие биографического ме-тода документальная журналистика и мемуаристика. (Достаточно вспомнить о столь раннем примере использования сравнительно-биографического метода, как «Жизнеописания» Плутарха.)

Цель настоящей курсовой работы - выработать полное и систематизированное представление об истоках, идейных предпосылках и конкретных применениях биографического метода в социологии.

Глава I. СУЩНОСТЬ БИОГРАФИЧЕСКОГО МЕТОДА

1.1. Определение биографического метода в социологии

Биографические данные в социологии -- это основной источ-ник детальных и мотивированных описаний «истории» отдельной личности. И значимые социальные связи, и мотивы действий по-лучают здесь убедительное освещение «с точки зрения деятеля». Чаше всего источником биографических данных становятся лич-ные документы (мемуары, записки, дневники и т. п.) либо матери-алы интервью и бесед.

Лишь в очень редких случаях исследователь имеет дело с жиз-неописанием, включающим в себя все события «от первого крика до последнего вздоха». Обычно основное внимание уделяется кон-кретным аспектам или стадиям жизни -- карьере, межличностным отношениям и т. п. Некоторые авторы даже предлагают взамен широко употребляемых терминов «биографический метод» или «история жизни» использовать термин «история отдельного слу-чая» («individual case history»), подчеркивающий избирательный, селективный характер жизнеописания1.

В социологии «истории жизни» чаще всего использовались для изучения социальных меньшинств -- тех групп, которые довольно трудно поддаются пространственной и временной локализации (и, следовательно, менее доступны для масштабных выборочных об-следований).

1.2. Истоки биографического метода в социологии

В 1920-40-х гг. биографический метод широко применялся представителями Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чи-кагский социолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по его просьбе автобиографические заметки юного правонарушителя, дополненные полицейскими и судебны-ми документами, результатами медицинских освидетельствований и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как «исто-рию случая».

Первой собственно социологической работой, «узаконившей» использование личных документов, писем и автобиографий в ана-лизе социальных процессов, стала опубликованная в 1918-1920 гг. книга У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Один из томов этой книги составила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь из провинци-ального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в дере-венской школе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка, предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили с обоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативного подхода в со-циологии. Они полагали, что социальные процессы нужно рассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности и объективной социальной реальности. В этом взаимодействии личность и «ее» определения реальности выступа-ют и как постоянно действующий детерминант, и как продукт со-циального взаимодействия. Следовательно, изучение сознания и са-мосознания -- необходимое условие анализа социального мира. Кроме того, Томас и Знанецки предполагали, что исследование, базирующееся на «историях жизни», позволит выйти к более ши-роким обобщениям, касающимся социальных групп, субкультур, классов и т. п.

Н. Дензин дал одно из самых популярных определений биогра-фического метода (метода «историй жизни», «жизнеописаний»): «...биографический метод представляет переживания и определе-ния одного лица, одной группы или одной организации в той фор-ме, в которой это лицо, группа или организация интерпретируют эти переживания. К материалам жизненной истории относятся лю-бые записи или документы, включая "истории случая" социальных организаций, которые проливают свет на субъективное поведение индивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий, от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний».

Предположение о необходимости учета «перспективы деятеля», его смыслового горизонта и определения ситуации играет ведущую )оль при использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счете оказывается понимание тех или иных ас-гектов «внутреннего мира» субъекта, необходимым становится и 1редположение о том, что исследуемые располагают достаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделить собственный «образ Я» от образа окружающего мира, способны«воспринять себя в качестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного от социального мира».

Следующая фундаментальная особенность биографического метода -- его направленность на воссоздание исторической, раз-вернутой во времени перспективы событий. Используя биографи-ческий метод, социолог становится в некотором роде социальным историком. История социальных институтов и социальных измене-ний здесь раскрывает себя через рассказы людей об их собствен-ной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмотра «официальных» версий истории, написанных с позиций властвующих классов и групп, и сопоставления этих версий с ос-нованным на повседневном опыте знанием социальной жизни, ко-торым располагают непривилегированные и «безгласные» соци-альные группы. «Кто говорит и кого слушают -- это политические вопросы; факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающие низким статусом и властью».

Вот, например, как описывает свои отношения с начальством женщина-работница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходе исследования «биографии» игрушечной фабрики в Чикаго (эта ра-бота, кстати, может служить примером использования биографи-ческого метода в исследовании организаций):

«Один мастер -- он прежде служил лейтенантом или еще кем-то там в армии -- все время доводил работавших на его участке контролеров качества до слез, потому что он кричал на них, и они расстраивались. (Вопрос: почему он кричал на них?) Потому что они отказывались что-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, и мы ту-шевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне напле-вать. Тогда он побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Он хотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я не собака».

Особое внимание проблеме предоставления права голоса «без-гласным» уделяет традиция символического интеракцгюнизма.. Здесь эта проблема рассматривается не столько в политическом, сколько в теоретическом аспекте. Предполагается, что во всяком обществе существует определенная «иерархия правдоподобия» в производ-стве и распространении значений и социального знания. Те, кто находятся на «верхнем этаже» этой иерархии, имеют преимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысла действиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы в соответствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нарушает эти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника. Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описании фрагмента социальной реальности, он заведомо игнори-рует те интересы, знания и смыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход с точки зрения символи-ческого интеракционизма увеличивает шансы исследователя в по-нимании нестандартных или «отклоняющихся» от общепринятого смысловых перспектив, хотя именно в этом случае его нередко об-виняют в одностороннем или тенденциозном анализе:

«Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов в необъектив-ности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показало бы, что эти обвинения возникают -- если обратиться к одному важ-ному классу таких случаев, -- когда исследователь оказывает сколь-ко-нибудь серьезное доверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении, В случае девиантов таким иерар-хическим отношением оказывается отношение морали. Здесь в по-ложении превосходства оказываются те участники отношения, ко-торые представляют силы официальной и одобряемой морали, а Подчиненными становятся те, кто якобы нарушил эту мораль... (другими словами) обвинения в предвзятости, относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почте-ние к сложившемуся статусному порядку, где право быть услышан-ным и доступ к истине распределены неравномерно». Естественно предположить, что направленность биографичес-кого метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятеля через его собственные категории и определения, требует какого-то переосмысления критериев объективности исследования. Дейст-вительно, социолог здесь должен прежде всего определить, какова «собственная история», личная трактовка субъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситуация «сама по себе». Эта «собственная история» может и должна быть дополнена сведения-ми о том, как определяют ситуацию другие участники. Сопостав-ление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных ме-тодов и (или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздать не только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников. Такой тип исследователь-ской стратегии в социологии принято обозначать как множествен-ную триангуляцию*. (Термин «триангуляция» призван подчеркнуть сходство со способом определения удаленности или месторасполо-жения некоторого объекта, используемым в геодезии или радиопе-ленгации.) Множественная триангуляция помогает в анализе раз-личающихся определений ситуации, относящихся к одним и тем же элементам опыта.

Глава II. СБОР И ОБРАБОТКА БИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ

2.1. Сбор биографического материала

Любой устный или письменный рассказ субъекта о событиях его жизни может рассматриваться в качестве биографического ма-териала. При определенных условиях для воссоздания «истории жизни» могут использоваться и вторичные источники -- мемуары других лиц, письма, официальные документы и т. п. Например, если обратиться к исследованиям «истории жизни» организаций, К. Литлер изучал трудовые отношения в двух британских компаниях в 1930-е гг. Интервьюирование профсоюзных активистов, участво-вавших в событиях того времени, было дополнено материалами архивов этих компаний и газетными сообщениями, касавшимися тру-довых конфликтов, которые там происходили. В недавнем совмес-тном исследовании британских и российских ученых изучалась, в частности, кадровая политика на предприятиях разного типа («не-благополучных», «благополучных», «новых»). Помимо анализа до-кументов кадровой и экономической статистики использовались полуструктурированные интервью работников предприятий, ос-новной темой которых стали трудовые биографии респондентов (всего было проведено 260 интервью на 12 предприятиях).

Важно, однако, различать биографические (автобиографичес-кие) истории и так называемые устные истории. Устная исто-рия -- это фактуально точное воссоздание определенных истори-ческих событий. В ее фокусе -- не субъективный опыт деятеля, а историческое знание о событиях, процессах, движущих силах и причинах. Устные истории, рассказанные участниками событий, ис-пользуются для накопления такого исторического и фактического знания. Историческое знание «с точки зрения очевидца» необходи-мо, например, антропологу, стремящемуся воссоздать историю раз-деления труда между соседними племенами или историю вражды между кланами. Историк -- представитель школы «Новой социаль-ной истории» также сможет использовать устные истории, напри-мер, описывая бурные политические изменения «снизу» как изме-нения повседневной жизни простых людей.

В социологии принято различать три основных типа «историй жизни»: полные, тематические и отредактированные.

Полная «история жизни» в идеале очерчивает весь жизненный опыт субъекта -- от колыбели до могилы (что само по себе не тре-бует большого объема и степени детализации).

Тематическая «история жизни» отличается от полной тем, что она относится преимущественно к одной стороне или фазе жиз-ненного цикла субъекта. Например, Э. Сазерленд написал книгу о профессиональной карьере «вора в законе», который выступил в качестве соавтора произведения. Сазерленд подготовил опрос-ник, позволивший структурировать письменный рассказ своего соавтора, провел ряд дополнительных интервью и прокомменти-ровал получившуюся «историю жизни». Однако он не использо-вал никакие дополнительные источники.

Отредактированная «история жизни» может, вообще говоря, быть и полной, и тематической. Ее основная особенность -- веду-щая роль социолога-интерпретатора, явно организующего биогра-фический материал в соответствии с теоретической логикой, изби-рательно редактирующего и интерпретирующего исходный рассказ (или рассказы) субъектов для того, чтобы ответить на поставлен-ные в исследовании вопросы. Нередко множество отредактиро-ванных «историй жизни» становятся иллюстративным или дока-зательным материалом в теоретическом по сути исследовании. Примером может служить знаменитая работа И. Гофмана «Стиг-ма». Под «стигмой» здесь понимается свойство (атрибут), рассмат-риваемое как порочащее, неуместное для представителя опреде-ленной социальной категории и отличающее его от социально определяемой «нормы» (например, значительный физический де-фект, моральное «уродство» наподобие алкоголизма, принадлеж-ность к «не той» расе и т. п.). Так, в главе, посвященной типам «духовной карьеры» стигматизированных людей, Гофман исполь-зует десяток различных автобиографических источников, мемуа-ров, «жизненных историй», чтобы показать, как влияют на личност-ную идентичность время и обстоятельства осознания субъектом своей стигмы, ее очевидность для окружающих и т. п. Субъектами «жизненных историй» здесь оказываются и человек, заболевший в юности полиомиелитом, и профессиональная проститутка, и сле-пая девушка, и гомосексуалист.

Основными источниками биографических данных, как уже го-ворилось, служат, помимо опросов и интервью, публичные и част-ные архивные материалы.

Интервью, опросники и дословные записи устных сообщений неизменно играют ведущую роль в получении значимых для социо-логии «историй жизни». Их применение гарантирует релевантность получаемых сведений той теоретической проблеме, которая стоит перед социологом (хотя эта «социологическая релевантность», по мнению некоторых, достигается ценой меньшей спонтанности и непосредственности изложения). Процедуры интервьюирования и опросники, используемые в этом случае, по сути, отличаются от традиционных для социологии лишь тем, что они отчетливо струк-турированы временной перспективой человеческой жизни как цело-го. Опросник, или «биографический путеводитель», используемый при интервьюировании, позволяет субъекту упорядочить свой рас-сказ и уделить достаточное внимание всем фазам жизненного цикла (детство, юность и т. п.) и всем сферам жизненного опыта (семья, карьера и т. п.), которые значимы для него и (или) интересуют соци-олога. Помимо того, что биографический опросник или краткий те-матический путеводитель позволяют не позабыть или не пропустить существенные сведения, они полезны и самому исследователю как средство отчетливой и явной операционализации тех понятий, кото-рые он собирается использовать в теоретическом анализе.

Заметим здесь, что нередко биографический материал собира-ется в ходе вполне традиционного выборочного обследования. В большинстве случаев выборка такого исследования представляет какую-то возрастную когорту или профессиональную группу. Ра-зумеется, исходя из практических соображений стоимости широ-комасштабного интервьюирования и доступности «редких» сово-купностей, исследователи чаще всего ограничиваются квотной выборкой. Например, в осуществленном в 1970-е гг. ис-следовании социальных изменений в канадской провинции Квебек было собрано 150 биографических интервью тех, кто начинал свою профессиональную карьеру в 1940-е гг.

Даже в тех случаях, когда социолог проводит серию глубинных («клинических») интервью без использования жесткого плана бе-седы или «путеводителя», он ориентируется на какую-то совокуп-ность теоретически значимых тем, пунктов беседы и постоянно возвращается к их обсуждению. В качестве примера мы можем ис-пользовать известную работу «отца-основателя» этнометодологии Г. Гарфиикеля, посвященную анализу «индивидуального случая» изменения полового статуса. Основной эмпирический материал здесь -- это многочисленные интервью Агнессы, девятнадцатилет-ней девушки, рожденной и воспитывавшейся до 17 лет как мальчик и сознательно решившей сменить пол. Агнесса к моменту поступ-ления в университетскую клинику уже два года жила в облике де-вушки и успешно скрывала от окружающих свой секрет. По ее собственным словам и некоторым косвенным данным, она всегда хотела стать нормальной женщиной и ощущала себя девушкой, рас-сматривая свои нормальные мужские гениталии как «злую шутку природы», превратность судьбы. С точки зрения генетики, анато-мии и эндокринного статуса, Агнесса представляла собой редкий случай «чисто гормональной» (тестикулярной) феминизации в под-ростковом возрасте: физиологически и анатомически нормальные мужские органы соседствовали с вполне отчетливыми женскими вторичными половыми признаками, и внешне, для неосведомлен-ных наблюдателей, Агнесса выглядела как привлекательная юная девушка. Конечно, Гарфинкеля интересовал не сам по себе «меди-цинский случай». Его интересовала та тонкая социальная «работа», направленная на достижение и сохранение избранного сексуально-го статуса, которую приходилось осуществлять Агнессе. Любая ошибка, нарушение нормативных ожиданий окружающих, откло-нение от «социально-понятных» ролевых моделей привели бы Аг-нессу к краху ее идентичности и к полной маргинализации. Однако Агнесса не только «управилась» с необходимостью вести обычный, социально-принятый образ жизни молоденькой девушки, иметь подруг и поклонников и т. п., но и добилась сложной хирургической операции, которая позволила избавиться от мужских генита-лий и обрести -- средствами пластической хирургии -- «мини-мальный анатомический набор», необходимый, чтобы стать «обыч-ной женщиной» (конечно, лишенной собственно репродуктивной функции). Именно сложная «жизненная история» Агнессы дала возможность проанализировать те механизмы конструирования и поддержания «правильного», рационального и «объяснимого-с-точ-ки-зрения-других-людей» статусно-ролевого поведения, которые в повседневной жизни «нормальных» мужчин и «нормальных» жен-щин не осознаются и действуют автоматически.

Гарфинкель в беседах с Агнессой постоянно обращался к тем темам («пунктам») ее биографии, которые позволяли пролить свет на определенные теоретические проблемы: «наивное» восприятие разделения полов как однозначного, абсолютного и морально-на-груженного порядка вещей; идентификация сексуального статуса посредством культурно-детерминированных знаков отличия, вос-принимаемых в обыденном сознании как естественные, и т. п. Од-ной из тем, интересовавших исследователя, была тема ретроспек-тивного конструирования личностью согласованной с избранным статусом автобиографии: все события, поступки, атрибуты, отноше-ния прежней жизни Агнессы, воспитывавшейся в качестве мальчи-ка, последовательно интерпретировались ею как история «ошибоч-но воспринимавшейся окружающими в качестве мальчика» девочки. Разумеется, такая автобиография была не лишена каких-то пропус-ков и труднообъяснимых фактов, но в главном отличалась незау-рядной согласованностью: «Уже сама выраженность преувеличе-ний в ее женской биографии, в описании маскулинности ее друга (за которого Агнесса собиралась выйти замуж), "бесчувственнос-ти" ее мужских гениталий и т. п. представляет постоянно подчер-киваемую черту: последовательно женскую идентификацию».

Случай Агнессы, проанализированный Гарфинкелем, еще раз демонстрирует те трудности в оценке объективности данных, кото-рые возникают при использовании биографического метода: любые искажения фактов здесь могут оказаться и результатом их намерен-ного сокрытия, и вполне «искренним» механизмом защиты личнойсамотождественности (то есть неотъемлемой частью реального «образа Я»), и результатом простой неосведомленности.

Так, Гарфинкель отметил, что Агнесса поразительно мало знала о мужской гомосексуальности и при неоднократных попытках обсуж-дения этой темы, несмотря на явный интерес и эмоциональность вос-приятия разговора, просто не могла объяснить, как она воспринимала признаки гомосексуальных интересов у других мальчиков. Она также отказывалась провести какие-либо сравнения между собой и гомосек-суальными мужчинами либо трансвеститами, хотя легко и охотно со-поставляла свой статус со статусами нормального мужчины или нор-мальной жешцины. Исследователь был лишен возможности услышать рассказы других участников событий, однако добросовестно зафикси-ровал особое мнение одного из урологов, не участвовавших непосред-ственно в лечении Агнессы. Этот человек полагал, что решение об операции было медицинской и этической ошибкой, результатом мис-тификации, ссылаясь на весьма неоднозначные медицинские призна-ки и даже на то, что у случайно встреченного им жениха Агнессы была отнюдь не мужественная внешность.

Изрядно времени спустя, когда исследовательский проект был успешно завершен, книга Гарфинкеля находилась в печати, а быв-шая пациентка уже более пяти лет вела активную жизнь молодой, привлекательной и сексуально-благополучной женщины, Агнесса посетила ученых и сообщила, что никогда не имела абсолютно ни-каких биологических дефектов, которые вели бы к феминизации в подростковом возрасте. Просто с 12 лет она тайно принимала эст-рогены (женские половые гормоны), прописанные ее матери после серьезной хирургической операции.

К частным архивным материалам, используемым при изуче-нии «истории жизни», относят преимущественно личные записи и документы. Основной тип частного документа -- это автобиогра-фия. (К автобиографиям относятся и те детальные жизнеописания, которые создаются по просьбе исследователя.) Существуют замет-ные различия между автобиографией, написанной в расчете на дальнейшую публикацию, и автобиографией, обращенной лишь к узкому кругу близких. Если в первом случае преимуществом явля-ется большая фактическая: достоверность и «читабельность» изло-жения, то во втором обычно имеет место высокая степень раскрытия личного отношения к пережитому, особое стремление мотиви-ровать совершенные выборы и поступки.

Как и основанные на автобиографических сведениях «истории жизни», сами автобиографии могут быть разделены на полные, тематические и отредактированные. Тематические автобиогра-фии, в отличие от полных, ориентированы на определенную сферу личного опыта или период жизни (ср., например: «Моя жизнь в искусстве» и «Подлинная история моей жизни»).

Достоинство автобиографий -- большая достоверность в опи-сании личностной «подкладки» событий. Однако нужно всегда помнить о том, что автобиография -- это реконструированная субъектом в определенный момент жизни история. Здесь особен-но вероятны смещения и ошибки, вызванные и стремлением раци-онально мотивировать любой поступок с точки зрения «сегодняш-него» мировосприятия, и необходимостью придать повествованию некоторую литературную форму. Методологическая триангуляция, о которой говорилось выше, становится единственным средством достижения достоверности и объективности при анализе «историй жизни», основанных на автобиографических данных. Иными сло-вами, автобиографические данные должны интерпретироваться в контексте сведений, полученных из иных источников.

К частной архивной документации относятся также дневники, частные записи, мемуары, личные письма, записи разговоров и т. п. Дневник и мемуарные записки иногда трудно различимы: можно считать, что мемуары в целом отличает более безличный стиль из-ложения и необязательность линейного и упорядоченного описа-ния сменяющих друг друга во времени событий. Повышение дос-товерности «историй жизни», основанных на такого рода личных (иногда говорят «экспрессивных») документах, как дневниковые и мемуарные записи, требует, как и в ранее описанных случаях, при-влечения дополнительных источников, использования специальных приемов критического анализа (в том числе критической оценки экспрессивного документа как исторического источника, как лите-ратурного текста и т. п.). Важным подспорьем здесь могут оказать-ся и не столько экспрессивные, сколько функциональные личные документы -- расписания, черновики, планы работы, записи фи-нансовых поступлений и расходов. Личные письма также могут рассматриваться как важный ис-точник биографических данных. Письмо может рассказать доста-точно важные вещи не только об его авторе, но и о получателе и взаимоотношениях между первым и вторым. И стиль, и способ из-ложения, и частота переписки могут быть столь же информативны, как и собственно содержание письма. К сожалению, современная социология довольно мало внимания уделяет этому типу личной документации, хотя литературоведение и история дают немало при-меров использования личной переписки в качестве полезного ис-точника данных.

Важным дополнительным источником биографических данных являются также официальные архивные документы: записи актов гражданского состояния (рождения, смерти, браки), правитель-ственные документы, данные социальной статистики, архивы по-литических, общественных организаций и административных ор-ганов. В ведомственных архивах могут быть обнаружены важные биографические документы, связанные, в первую очередь, с про-фессиональной карьерой: личные листки по учету кадров, сведе-ния о наградах и взысканиях, характеристики. Большой интерес представляет документация медицинских учреждений, органов юриспруденции, однако в этом случае необходимо принимать во внимание и существующие обычно жесткие ограничения на дос-туп к таким источникам, и этические соображения.

2.2. Анализ и интерпретация биографического материала

В начале этой главы мы говорили о том, что «истории жизни», биографический метод -- это, по сути, разновидность этнографи-ческого метода, имеющая дело с анализом «индивидуального слу-чая». Поэтому нам нет нужды детально обсуждать возможности анализа и интерпретации этнографических данных, рассмотренные в главе, посвященной включенному наблюдению. Все, что было сказано об интерпретативном подходе, аналитической индукции, типах понятий и требованиях к валидности, в полной мере приме-нимо и к биографическому методу. Здесь мы остановимся лишь на тех проблемах, которые возникают в связи с «индивидуальной» природой биографических данных.

Применение причинных моделей к анализу «историй жизни» требует использования процедур аналитической индукции. Роль негативных, опровергающих примеров в этом слу-чае особенно существенна: обобщения, построенные на несколь-ких «историях жизни», могут быть уточнены, дополнены или оп-ровергнуты лишь при сопоставлении с новыми, отобранными по теоретически-релевантным признакам, случаями. Излишне гово-рить о необходимости обоснования «типичности», репрезентатив-ности отобранных для изучения индивидуальных случаев. Здесь применимы идеи теоретической выборки, рассмотренные в главе о включенном наблюдении. Например, в исследовании изменения семейных взаимоотношений и циклов семейной жизни16 сбору «ис-торий жизни» предшествовал детальный анализ доступных де-мографических данных о межклассовых и поколенческих разли-чиях по таким параметрам, как размер семьи, время рождения самого младшего ребенка и его отделения от родительской се-мьи и т. п. В результате исследователи сочли возможным ограни-читься 130 биографическими интервью с мужчинами и женщина-ми, рожденными в конце 1890 -- начале 1900-х гг. в канадском городке Гамильтон (Онтарио) и его окрестностях. Квотная выбор-ка репрезентировала три типичные социальные группы -- городс-кой средний класс, городских рабочих и фермеров.

Те соображения, которые ранее были высказаны применитель-но к внешней и внутренней валидности этнографических данных, применимы и к «историям жизни». В целом биографический метод особенно уязвим для критики, указывающей на наличие таких угроз внутренней валидности, как субъективные смещения и историческая эволюция субъектов. Все респонденты, рассказывающие свои «жизненные истории», анализируют свое прошлое (и предугадывают будущее) с точки зрения конкретного, «вот этого», момента своего личностного развития, обычно стремясь дать социально-одобряемую и согласованную картину жизни как целого. К тому же социолог должен помнить о том, что сама форма биографического повествования -- литературная по сути и кор-ням-- подталкивает субъекта к использованию популярных био-графических канонов, расхожих «сценариев» (например, «история успеха», «рассказ о поиске личностной идентичности», «жизнь при-рожденного неудачника» и т. п.). С этой точки зрения «хорошая» биография не должна быть излишне согласованной во всех деталях. Использование интерпретативных моделей в анализе биогра-фических данных, как мы неоднократно отмечали выше, ориенти-ровано не столько на выведение общих объяснений и причинных закономерностей, сколько на понимание субъективного смысла со-бытий с точки зрения деятеля. Однако и в этом случае достоверность интерпретации зависит от сопоставления сведений, полученных из разных источников, и критической оценки личных сообщений. Фак-тически биографический метод ведет исследователя к тем же про-блемам, что и метод историографический. Здесь часто необходимы и оценка достоверности и подлинности личного документа, и соот-несение с другими свидетельствами, а иногда -- и установление авторства. Биографический метод по определению историчен -- используя документы прошлого, он стремится к созданию убеди-тельного исторического объяснения полученных сведений. По-скольку историографией называют всякую попытку реконструкции прошлого на основе документальных данных, «история жизни» -- тоже форма историографии. Источники данных в историографии принято делить на первичные и вторичные. К первичным относят те источники, которые содержат непосредственные свидетельства очевидцев или прямых участников событий, а ко вторичным -- свидетельства или рассказы тех, кто не присутствовал при описы-ваемых событиях. В историографии принято считать более надеж-ными те документы, автор которых ближе включен в описываемую ситуацию и дает описание «из первых рук». Кроме того, выше це-нятся свидетельства более опытного и искушенного наблюдателя, иными словами, -- эксперта. Многие авторы полагают, что досто-верность и надежность документов тем выше, чем уже аудитория,

к которой адресуется автор, то есть по мере роста предполагае-мой аудитории автор все больше оказывается под влиянием тенден-ции описывать события в апологетическом и драматическом ракур-се: интимная исповедь постепенно превращается в пропаганду.

Для социолога, использующего личные документы, определен-ный интерес представляют и те приемы критики источников и ус-тановления их подлинности, которые традиционно применяются в историографии. Во-первых, речь идет о проверке подлинности (несфальсифицированности) текста и установлении его автор-ства. Если для социолога, имеющего дело с «живым» рассказом, эти проблемы сравнительно малозначимы, то использование лич-ных документов «в отсутствие» субъекта выдвигает их на первый план. Исследователь должен убедиться в том, что документ являет-ся именно тем, за что его принимают (например, предсмертной за-пиской, а не наброском поэмы), а также определить принадлеж-ность документа данному автору. Для такой проверки используются и внешние материальные признаки -- почерк, бумага, место хране-ния, и формальные особенности текста -- стиль изложения, лекси-ческие характеристики, отсутствие анахронизмов.

Немаловажное значение имеет обоснованность интерпретации текста с точки зрения его характера, целей написания, предполага-емой аудитории и шире -- его социального контекста.

Наконец, даже последовательно интерпретативная трактовка биографического метода не избавляет от необходимости проверить фактическую правдивость содержащихся в биографических доку-ментах сведений. Как известно, даже один из основателей интерпретативного подхода в социологии (У. Томас) полагал, что самые радужные перспективы для социологии откроются по мере разви-тия надежной государственной системы учета личных сведений о гражданах.

Конечно, и расшифровка смысла документа, и установление его подлинности никогда не бывают окончательными. Наша способность к пониманию биографических и -- шире -- исторических событий всегда ограничена и доступным нам смысловым горизон-том социального действия, и принимаемыми теоретическими схе-мами. Один из подходов к объективному анализу исторических дан-ных и поступков деятеля -- это известная концепция «идеальных типов».

М. Вебер понимал под идеальным типом некую социокультур-ную модель, служащую орудием теоретического понимания. Иде-альный тип -- это не гипотеза и не исторически конкретное описа-ние фактов, а сугубо теоретическая, абстрактная конструкция, которая может и не существовать в реальности, но позволяет уче-ному понять и объяснить реальность. Идеальный тип -- это отнюдь не что-то более совершенное и идеально соответствующее норме. Это скорее намеренно преувеличенное и одностороннее описание собственной точки зрения социолога, его видения смысла поступ-ков деятелей. «Этот мысленный образ сочетает определенные свя-зи и процессы исторической жизни в некий лишенный внутренних противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посред-ством мысленного усиления определенных элементов действитель-ности... Задача исторического исследования состоит в том, чтобы в каждом отдельном случае установить, насколько действительность близка такому мысленному образу или далека от него...». Приме-рами идеальных типов могут служить «нуклеарная семья», «капи-тализм», «целерациональное действие» и т. п.

Конструирование «идеально-типических» понятий (всегда «далеких от опыта») может стать шагом к по-строению собственно эмпирически проверяемых гипотез.

Н. Дензин предложил общую схему анализа и описания «исто-рий жизни»:

«Шаг 1. Отберите исследовательские проблемы и гипотезы, ко-торые могут быть исследованы и проверены с помощью истории жизни.

Шаг 2. Отберите субъекта или субъектов и определите, в какой форме будут собраны биографические данные.

Шаг 3. Опишите объективные события и переживания из жиз-ни субъекта, имеющие отношение к интересующей вас проблеме. Эти события подлежат оценке с точки зрения различных источни-ков и перспектив (триангуляция) таким образом, чтобы противоре-чия, непоследовательность и нерегулярность стали очевидны.

Шаг 4. Получите от субъекта его интерпретации этих событий, следуя естественному, или хронологическому, порядку.

Шаг 5. Проанализируйте все утверждения и сообщения с точ-ки зрения их внутренней и внешней валидности... (Проверьте дос-товерность источников.)

Шаг 6. Примите окончательное решение о достоверности вы-шеупомянутых источников и установите приоритетные источники для последующей проверки гипотез.

Шаг 7. Начните проверку предварительно сформулированных гипотез, поиск опровергающих примеров. Продолжайте модифици-ровать эти гипотезы, выдвигать новые и проверять их.

Шаг 8. Составьте черновой набросок всей "истории жизни" и ознакомьте с ним исследуемых, чтобы узнать их реакцию.

Шаг 9. Переработайте исследовательский отчет, изложив собы-тия в их естественной последовательности и учтя замечания иссле-дуемых субъектов. Представьте в отчете те гипотезы и предположе-ния, которые получили подтверждение. В заключении остановитесь на теоретической значимости ваших выводов и перспективах даль-нейшего исследования»21.

Эта схема может служить ориентиром в работе с биографичес-кими данными.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Совершенно очевидно, что достоверность фактов и выводов, полученных исследователем, зависит от того, каким способом последний пришел к данным фактам и выводам, то есть от использованного им метода.

В повседневной жизни мы также описываем факты, оцениваем их правдоподобие, выводим гипотетические закономерности или опровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методы получения нового знания подвергаются куда более тщательной разработке.

В науке чтобы сделать оценки более сравнимыми и объективными, используются статистические критерии и методы статистического оценивания, позволяющие судить о вероятности реализации определенного события.

Методология науки - это дисциплина, изучающая и технические, процедурные вопросы организации исследования, и более общие вопросы обоснованности используемых методов, достоверности наблюдения, критериев подтверждения или опровержения научных теорий.

В настоящей работе раскрыта сущность, содержание и алгоритм реализации лишь одного из методов социологического исследования - биографического метода.

И в этом смысле цель курсовой работы достигнута.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алъмодавар Ж.-П. Рассказ о жизни и индивидуальная траектория // Вопросы социологии. 1992. Т.1. № 2.

2. Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. 1992. Т. 2. № 2.

3. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка, 2-е изд., доп. М.: Наука. 1986. Гл. 3.

4. Журавлев В. Ф. Нарративное интервью в биографических исследова-ниях // Социология: 4М. 1993-1994. № 3-4.

5. Знанецкий Ф. Мемуары как объект исследования // Социологические исследования. 1989. № 1.

6. Козина И. М. Поведение работников на рынке труда. Способы трудо-устройства и личные стратегии занятости // Реструктурирование занятости и формирование локальных рынков труда в России. М, 1996. С. 84-107.

7. Козлова К Н, Крестьянский сын: Опыт биографического исследова-ния // Социологические исследования. 1994. N° 6. С. 112-123.

8. Оболенская С. В. «История повседневности» в историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. М, 1990. С, 182-197.

9. Рождественский С. Подходы к формализации жизненных историй качественными методами // Судьбы людей: Россия XX век. Био-графии людей как объект социологического исследования / Отв. ред. В. Семенова, Е. Фотеева. М., 1996. С. 412-422.

10. Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы со-циологии. 1992. Т. 1. № 1.

11. Томпсон П. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Поль-ше // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 51-62.

12. Томпсон П. История жизни и анализ социальных изменений // Вопро-сы социологии. 1993. № 1-2. С. 129-138.

13. Фукс-Хайнритц В. Биографический метод // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Се-менова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 11-41.

14. Хоффман А. Достоверность и надежность в устной истории // Биогра-фический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 42-50.