Гибель династии Хань и как следствие этого - общий упадок в
стране в период Троецарствия, ослабление центральной власти (этого гаранта
социальной стабильности, по конфуцианским представлениям) привели, казалось, к
глубоким необратимым переменам. Рушились прежние мировоззренческие стереотипы.
Сама жизнь (утверждаемая китайской культурой как высшая ценность) в условиях
глобальных коллизий той эпохи оказалась под угрозой уничтожения. Обнаружилась
хрупкость бытия и превратность человеческой судьбы.
Настроение, рожденное неустроенностью мира и иллюзорностью
существования, сомнения в обывательских ценностях, овладевшие обществом того
времени, звучали в творчестве "трех Цао". Честолюбивый полководец Цао
Цао (155-220) и его сыновья Цао Пэй (187-226) и Цао Чжи (192-232),
"слагавшие стихи в седле или у руля боевого корабля", прославляли
военную доблесть и призывали ценить быстротечные радости бренного бытия.
Вдохновенные поэтические строки Цао Цао "За вином нужно петь! Ведь жизнь
человека, как утренняя роса" стали лейтмотивом той эпохи. Казалось, в III-IV вв. проводилось своего рода
испытание жизненности самой традиции китайской культуры. Вместе с тем шло ее
углубленное постижение, а подлинная преемственность с древней мудростью
воспринималась как следование прежде всего самому духу традиции.
В период глубокого духовного кризиса значительную роль в
судьбе Китая сыграл буддизм. Учение Будды, проникшее на рубеже новой эры из
Индии на Дальний Восток и ставшее здесь мировой религией, оказало влияние на
все стороны жизни средневекового общества. Монахи и проповедники приходили сюда
через Центральную Азию и обосновывались сначала в Ганьсу, Шэньси и Хэнани. В V
в. в южные царства стали также прибывать через Бирму видные вероучители
буддизма Хинаяны, которые добились различных льгот при дворе. Но в основном на
Дальнем Востоке распространился буддизм в форме Махаяны ("Большая
колесница", или "Широкий путь спасения"), отличавшийся менее
суровыми требованиями к верующим. Строгий аскетизм был обязателен лишь для
принявших постриг и стремившихся к нирване монахов. Мирянам же достаточно было
соблюдать лишь пять заповедей из десяти, и за свою преданность новой религии;
они могли рассчитывать на буддийский рай.
Буддизм учил, что основу мироздания составляет движение
частиц - дхарм. Соединяясь или распадаясь, они порождают или прекращают жизнь,
составляя длинную цепь перерождений, превращений одного существа в другое.
Поскольку миром управляет закон возмездия, добродетельные могут обрести в
следующем рождении более совершенную форму, заняв более высокое место в жизни.
Напротив, проступки влекут за собой понижение социального статуса и даже
перевоплощение в животное. Таким образом, восхождение или падение человека
зависит от кармы, т.е. суммы поступков в этой жизни (равно как и во всех
предыдущих воплощениях), определяющих будущее после смерти.
Четыре важнейшие истины, изреченные основателем вероучения
Буддой - Сиддартхой Гуатамой (Шакья-Муни, VI-Vвв. до н. э), - гласили, что
жизнь неотделима от страданий. Избавиться от них можно лишь с прекращением
круговорота перерождений, что достигается примерным поведением. Будда наметил
восьмичленный путь спасения, следование которому обеспечивало прекращение
перерождений и растворение в нирване. Что касается махаянской традиции, то
длительная цепь перевоплощений самосовершенствующихся личностей должна была
приводить в рай, а не к нирване. При этом верующий не был одинок: в достижении
спасения ему помогали бодхисатвы. Эти существа, стремящиеся к просветлению,
совершая свой высокий нравственный подвиг и достигнув состояния нирваны, из
альт-руистских мотивов не становились буддами, а оставались в колесе
перерождений. Они предпочитали подчиняться законам кармы ради того, чтобы
оказать помощь в обретении спасения всем живым существам, в том числе и
человеку.
Одна из причин популярности буддизма состояла в том,, что он
открывал каждому перспективу индивидуального спасения и тем самым утверждал
самоценность отдельной личности, в то время как конфуцианство рассматривало
человека исключительно в рамках семьи и государства.
Как мировая религия буддизм с его этикой равенства людей и
всеобщего сострадания играл важную интегрирующую роль в обществе, удовлетворяя
потребности человека в стабильных формах жизни и психологического комфорта.
Постепенному усилению позиции буддизма во многом
благоприятствовала общая социально-политическая обстановка III-VI вв. с ее
кризисами, междоусобицами и неустойчивостью бытия. Стены монастыря давали
реальную защиту от постоянных смут, здесь совершались погребальные церемонии,
поминовения павших воинов, обещавшие им жизнь в раю. Но более всего монастыри
привлекали возможностью освободиться от налогов и притеснений властей. Обитель
буддизма притягивала к себе и обездоленный люд, изгнанный со своей земли
кочевниками. Здесь же богатые аристократы обретали душевный покой и уединение.
Приобщение к китайскому буддизму было тем легче, что он предусматривал наряду с
общиной (сангхой) монахов существование буддистов мирян, в чью обязанность
входила поддержка монахов и пожертвования монастырям.
В III-IV вв.
вокруг столичных центров - Лояна и Чанъаня - действовало около 180 буддийских
монастырей, храмов и кумирен, а к концу V в. в государстве Восточная Цзинь их
насчитывалось уже 1800 с 24 тыс. монахов. Некогда чужеземная религия, быстро
адаптировавшись к новой обстановке, впитала местную обрядность, признала культ
предков и другие народные культы, включила в свой пантеон святых древних
мудрецов и мифических героев Китая. В буддизме на первый план вышли те идеи и
принципы, которые более всего соответствовали традиционным китайским нормам и идеалам.
В ходе своего распространения буддизм подвергся значительной
китаизации. Первоначально он вообще воспринимался как одна из сект даосизма.
Так, уже в IV в. считалось, что Будда - это воплощение Дао. В целом даосизм,
обеспечивавший преемственность культурного самосознания китайцев, выполнял роль
посредника между буддизмом и народными верованиями. Недаром для толкования
важнейших индо-буддийских понятий сначала использовались знакомые китайцам
термины религиозного даосизма, и лишь позднее, в VB.,
перешли к непосредственной транскрипции буддийских терминов.
В условиях неприязненного отношения к буддизму как
иноземному учению доказывалось полное совпадение буддийской морали и
нравственного идеала китайской традиции. Буддизм даже находил объяснение необходимости
ухода от мира, что было немыслимо с точки зрения конфуцианства.
Китайский буддизм был многолик. Его многочисленные секты
обязаны своим происхождением разным вероучителям - п а т - риархам и
переводчикам сутр. Секты тяготели к тому или иному региону (пути развития
Севера и Юга Китая существенно различались), обслуживали социокультурные
потребности различных пивала себя к а к наиболее полную и законченную форму
учения Будды.
Со временем проповедников буддизма из Индии и
"Западного края" сменили китайские. На Севере деятельность кучарского
монаха Кумарадживы (прибыл в Чанъань в 402 г) по переводу сутр проходила под
знаком усвоения канона в его индийском варианте.
Ученик Кумарадживы Дао-шэн (умер в 434 г), опираясь на
махаянистскую нирвану-сутру, выдвинул тезис о природе Будды во всем живом и
отстаивал возможность внезапного просветления и спасения для каждого.
Большой вклад в китаизацию буддизма внес первый китайский
патриарх буддизма и первый переводчик сутр Дао-ань (312-384), основатель
монастыря в пров. Хубэй. Он разработал также образцовый монастырский устав и
ввел единый фамильный знак Ши (от рода Шакья, из которого происходил Будда). С
его именем связано также утверждение культа Будды грядущего - Майтрейи,
ставшего самым популярным божеством на всем Дальнем Востоке. Изображение
Майтрейи в виде толстобрюхого монаха с глуповатой улыбкой, до срока скрывающей
мудрость Будды, символизировало ожидание эры всеобщего благоденствия. Вожди
крестьянских движений нередко объявляли себя возродившимся Майтреей, а культ
его занимал центральное место в идеологии тайных обществ.
Вторым китайским патриархом буддизма, его блестящим
популяризатором был ученик Дао-аня - Хуэй Юань (334-417), основатель монастыря
в пров. Цзянси. Он положил начало южнокитайскому амидизму, в основе которого
был культ Будды - Владыки Западного рая - Амитабы, связанный с мечтой о
возрождении после смерти и райском будущем в царстве "чистой земли".
Предполагалось, что молитвы Амитабе и Даже одно лишь произнесение его имени
способны даровать вечную жизнь в этом обетованном рае. Сторонники амидизма,
разделявшие тезис о равенстве мужчин и женщин, питали и стимулировали
деятельность других тайных обществ и многочисленных крестьянских восстаний.
Внедрение в китайское сознание буддизма привело к расширению
культурного горизонта страны. Рост контактов с народами Индокитая и Индии
стимулировался паломничеством ученых монахов к святым местам. Так, в 399-415
гг. Фа Сянь описал свое путешествие в Индию в "Записках о буддийских
царствах". Вместе с ответными религиозными миссиями в Китай прибывали
иностранные купцы. Внешние связи способствовали развитию мореплавания и
судостроения, расширяли знания о дальних, незнакомых странах.
Успешное распространение буддизма объяснялось рядом важных
причин. Прежде всего конфуцианство как официальная идеологическая доктрина
империи в годы ее глубокого кризиса ушло на второй план. Создавшийся
своеобразный духовный вакуум заполнили буддизм и даосизм. Даосизм, пережив
поражение, связанное с восстанием "желтых повязок" в конце Хань, в III-VI вв. вновь обрел прежние
позиции и наряду с буддизмом стал популярной религией. Своеобразное государство
даосских патриархов из рода Чжан, сформировавшееся на окраинах развалившейся
Ханьской империи, на протяжении веков снабжало страну образованными и хорошо
подготовленными для выполнения повседневных обязанностей даосскими
проповедниками, гадателями, врачевателями, алхимиками, геомантами и т.п. К их
услугам охотно прибегали едва ли не все китайцы как в северных, так и в южных
царствах. По буддийскому образцу даосы создали монастыри, ставшие очагами
культуры. Именно там писали трактаты даосские ученые монахи, заложившие основу
"Дао-цзана", аналога буддийской Трипитаки (компендиум текстов).
Наиболее интересным из даосских трудов этого времени стал трактат Гэ Хуна
"Баопу-цзы", в котором наряду с алхимическими изысканиями и
рассуждениями о бессмертии ощутимы и попытки сближения даосизма с
конфуцианством.
Что касается конфуцианства, то его влияние в годы кризиса
было более ощутимо на уровне образованной элиты, причем не только и не столько
при дворах правителей (вначале лишь на Юге, позже, по мере китаизации северных
варваров, и на Севере, особенно в государстве тобийцев Северное Вэй), сколько в
китайской деревне, оставшейся со времен Хань под влиянием сильных домов.
Последние издревле были склонны к усвоению конфуцианских добродетелей, что
создавало в деревне устойчивый фундамент для признания их патерналистской
позиции. Выходцы из образованных представителей сильных домов воспринимались
всеми как старшие и требовали к себе должного уважения. Утвердившись в рамках
своих и соседних деревень, эти ревнители конфуцианства возрождали на массовом
уровне древнее учение. Из числа этой элиты по мере стабилизации политической
обстановки выдвигались и чиновники, постепенно составляющие остов привычной для
Китая бюрократической структуры.
Расширение культурного горизонта привело к качественному
сдвигу в самом способе мышления, обретавшем целостность и универсальность
древней мудрости. Неповторимым колоритом отличалась противоречивая
интеллектуальная жизнь образованной элиты. В своем кругу они обратились к
практике свободных дискуссий, так называемых "чистых бесед". Их темой
становились как традиционно конфуцианские, так и вызванные к жизни новыми
веяниями метафизические проблемы, в том числе рассуждения о бессмертии либо о
буддийской нирване, о высшем предназначении человека, его отношениях с
природой, обществом и государством.
При этом ученые конфуцианцы отнюдь не гнушались верованиями
народного, т.е. широко распространившегося среди китайского народа, даосизма.
Об этом, в частности, свидетельствует появление в IV в. знаменитой книги
конфуцианца (чиновника при цзиньском дворе) Гань Бао "Coy шэнь цзи"
("Записки о поисках духов"), в которой были собраны даосские истории
о необычном и удивительном.
Наглядным выражением глубокого духовного перелома стал стиль
жизни, отраженный в сборнике "О мире новые рассказы" ("Ши шо
синыой"). "Знаменитые мужи", духовные лидеры той поры, своим
поведением отрицали омертвевшую форму официального ритуала, все более
перестававшего выполнять (как это было в древности) роль социального"
регулятива в обществе. Вошло в моду демонстративное манкирование служебными
обязанностями. Прямой вызов конфуцианской добропорядочности (вплоть до
пренебрежения погребальным ритуалом) выражался в подчеркнутой неряшливости, в
изъявлении антипатии к сильным мира сего.
Провозглашенный знаменитым поэтом Цзи Каном принцип
"переступить ритуал и утвердить естественность" стал реакцией на
схоластику ханьского конфуцианства. Раскованная жизнь "знаменитых
мужей", запечатленная в метафоре "стиль ветра и потока", ярко
выражала экологичность китайской культуры. Ведь природа как фундаментальное
начало всей жизни, включая человека, выступала его учителем (по-китайски -
"прежде рожденным"). К познанию истины, природной по своей сути, была
обращена личность художника-творца, вторящего целостности Неба и Земли.
Восторг от познанного изливался в стихе, выплескивался на
свиток белого шелка. На стыке живописи и поэзии рождалось искусство
каллиграфии, выявляя живописность китайского иероглифа, несущего зримые черты
пиктограммы, картины, символа. Вершиной устремленности к познанию природы и
мира человека стало непревзойденное искусство каллиграфа Ван Сич-жи (307-365).
Равняясь на древних мудрецов, постигавших в малом целое, он утверждал, что
"почерк выдает злодея".
Продолжая традиции древнего династийного историописания,
Фань Е составил "Историю Позднеханьской династии"
("Хоу-ханьшу"). Проникнутая гражданским пафосом история
противостояния трех государств "Сань го чжи" (III в) была посвящена
теме ответственности человека за содеянное им. Показательно, что династийный
труд запечатлел взаимодействие фольклорной и летописной традиций. В то время
как бродячие сказители - "толкователи книг" - вели свое повествование
по канве динас-тийной истории, последняя впитывала в себя дух народных
преданий, буддийских сутр и даосских трактатов. В традиционной культуре
целостно взаимодействовали все ее жанры, и недаром на основе "Сань го
чжи" в XIV в. был создан роман "Троецарствие".
Социальные конфликты и нашествия кочевников, происходившие в
III-V вв., не нарушили
преемственности китайской культуры, хотя и вызвали некоторый ее упадок. Однако
вскоре пульс интеллектуальной жизни был восстановлен.
В Цзянькане - столице Восточной Цзинь - жили видные ученые и
писатели. В области математических знаний прославился ученый Цзу Чунчжи.
Мыслитель Фань Чжэнь в трактате "О смертности духа" (507) опровергал
тезис о бессмертии души. Свои имена прославили поэты. Наиболее ярким талантом
выделялся Тао Юаньмин (365-427) - автор утопии "Персиковый источник".
В общении ханьцев - носителей древней оседлой культуры - с
молодыми народами степи на бытийном уровне не всегда легко было выявить минусы
и плюсы. Ведь нередко и мелкие конфликты, и войны в масштабе крупных временных
циклов в конечном счете неожиданно оборачивались взаимокультурными приобретениями
двух сторон. Особое место в этом общении занял буддизм, ставший духовной
скрепой культурного взаимодействия ханьцев с их кочевыми соседями.
Именно с III-V
вв. в плавДильном котле этносов шло интенсивное и
плодотворное взаимообогащение культур. Достаточно сказать, что кроме буддизма,
пришедшего в Китай через степь, ханьцы заимствовали многое у кочевых соседей (и
превратили в свое): седло, короткие куртки и штаны, отдельные виды головных
уборов и мебели, различные продукты скотоводства, музыкальные инструменты и
мотивы, танцы. Усвоение достижений степняков во многом способствовало сложению
уникальной китайской этнокультуры, впитавшей эти инокультурные элементы на
своей собственной основе.
1.
Васильев Л.С., Лапина З.Г., Меликсетов А.В., Писарев А.А. История
Китая: Учебник для студ. вузов, обуч. по ист. спец. / А.В. Меликсетов (ред) -
3-е изд., испр. и доп. - М.: Издательство Московского университета, 2004. -
751с.
2.
Границы Китая: история формирования / РАН; Институт
Дальнего Востока / В.С. Мясников (общ. ред), Е.Д. Степанов (общ. ред). - М.:
Памятники исторической мысли, 2001. - 470с.
3.
Фицджералд Чарлз Патрик. История Китая / Л.А.
Калашникова (пер. с англ). - М.: Центрполиграф, 2005. - 459с.
4.
Всемирная история: Учебник для студ. вузов / Георгий Борисович Поляк
(ред), Анна Николаевна Маркова (ред). - М.: Культура и спорт, 1997. - 496с.
5.
Бадак Александ Николаевич, Войнич Игорь Евгеньевич, Волчек
Наталья Михайловна, Воротникова О.А., Глобус А. Всемирная история: В 24 т. /
И.А. Алябьева (ред) - Минск: Литература Бадак Александр
Николаевич, Войнич Игорь Евгеньевич, Волчек Наталья Михайловна, Воротникова
О.А., Глобус А. Всемирная история: В 24 т. / И.А. Алябьева (ред) - Минск:
Литература