Реферат: М. М. Бахтин. Хронотоп художественного произведения

Реферат: М. М. Бахтин. Хронотоп художественного произведения

Содержание

Введение. 2

Хронотоп художественного произведения М. М. Бахтина. 3

Заключение. 14

Список использованной литературы.. 16

Введение

Хронотоп — это культурно обработанная устойчивая позиция, из которой или

сквозь которую человек осваивает пространство топографически объемного мира,

у М. М Бахтина — художественного пространства произведения. Введенное М. М.

Бахтиным понятие хронотопа соединяет воедино пространство и время, что дает

неожидан­ный поворот теме художественного пространства и раскрывает широкое

поле для дальнейших исследований.

Хронотоп принципиально не может быть единым и единственным (т.е.

монологическим): многомерность художественного пространства ускользает от

статичного взгляда, фиксирующего какую-либо одну, застывшую и

абсолютизированную его сторону.

Представления о пространстве лежат в основе культуры, поэтому идея

художе­ственного пространства является фундаментальной для искус­ства любой

культуры. Художественное пространство можно охарактеризовать как свойственную

произведению искусства глубинную связь его со­держательных частей, придающую

произведению особое внут­реннее единство и наделяющую его в конечном счете

характе­ром эстетического явления. Художественное пространство является

неотъемлемым свойством любого произведения искус­ства, включая музыку,

литературу и др. В отличие от компози­ции, представляющей собой значимое

соотношение частей ху­дожественного произведения, такое пространство означает

как связь всех элементов произведения в некое внутреннее, ни на что другое не

похожее единство, так и придание этому единству осо­бого, ни к чему иному не

редуцируемого качества.

Рельефной иллюстрацией к идее хронотопа является описанная Бахтиным в архивных

материалах разница художественных методов Рабле и Шекспира: у первого смещается

сама ценностная вертикаль (ее «верх» и «низ») перед статичным «взглядом»

коалиционных автора и героя, у Шекспира — «те же качели», но смещается не сама

схема, а управляемое автором с помощью смены хронотопов движение взгляда

читателя по устойчивой топографической схеме: в ее верх — в ее низ, в на­чало —

в конец и т.д[1]. Полифонический прием,

отражая многомерность мира, как бы воспроизводит эту многомерность во

внутреннем мире читателя и создает тот эффект, который был назван Бахтиным

«расширением сознания».

Хронотоп художественного произведения М. М. Бахтина

Понятие хронотопа Бахтин определяет как существенную взаимосвязь временных и

пространственных отношений, худо­жественно освоенных в литературе. «В

литературно-художествен­ном хронотопе имеет место слияние пространственных и

времен­ных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается,

уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же

интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета истории. Приметы

времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется

вре­менем»[2]. Хронотоп —

формально-содержательная категория ли­тературы. Вместе с тем Бахтин упоминает и

более широкое по­нятие «художественного хронотопа», представляющего собой

пересечение в произведении искусства рядов времени и про­странства и

выражающего неразрывность времени и простран­ства, истолкование времени как

четвертого измерения простран­ства.

Бахтин замечает, что термин «хронотоп», введенный и обо­снованный в теории

относительности Эйнштейна и широко употребляемый в математическом

естествознании, переносит­ся в литературоведение «почти как метафора (почти, но

не со­всем)»[3].

Бахтин переносит термин «хронотоп» из ма­тематического естествознания в

литературоведение и даже свя­зывает свое «времяпространство» с общей теорией

относитель­ности Эйнштейна. Это замечание нуждается, как кажется, в

уточнении. Термин «хронотоп» действительно употреблялся в 20-е гг. прошлого

века в физике и мог быть использован по ана­логии также в литературоведении.

Но сама идея неразрывности пространства и времени, которую призван обозначать

данный термин, сложилась в самой эстетике, причем намного раньше теории

Эйнштейна, связавшей воедино физическое время и фи­зическое пространство и

сделавшей время четвертым измерени­ем пространства. Сам Бахтин упоминает, в

частности, «Лаокоон» Г.Э. Лессинга, в котором впервые был раскрыт принцип

хронотопичности художественно-литературного образа. Описа­ние статически-

пространственного должно быть вовлечено во временной ряд изображаемых событий

и самого рассказа-изоб­ражения. В знаменитом примере Лессинга красота Елены

не опи­сывается статически Гомером, а показывается через ее воздей­ствие на

троянских старцев, раскрывается в их движениях, поступках. Таким образом,

понятие хронотопа постепенно складывалось в самом литературоведении, а не

было механичес­ки перенесено в него из совершенно иной по своему характеру

научной дисциплины.

Сложно заявлять, что понятие хронтопа применимо ко всем видам искусства? В

духе Бахтина все искусства можно разделить в зависимос­ти от их отношения ко

времени и пространству на временные (музыка), пространственные (живопись,

скульптура) и простран­ственно-временные (литература, театр), изображающие

про­странственно-чувственные явления в их движении и становле­нии. В случае

временных и пространственных искусств понятие хронотопа, связывающего воедино

время и пространство, если и применимо, то в весьма ограниченной мере. Музыка

не разво­рачивается в пространстве, живопись и скульптура почти что

одномоментны, поскольку очень сдержанно отражают движение и изменение.

Понятие хронотопа во многом метафорично. Если использовать его применительно

к музыке, живописи, скульп­туре и подобным им видам искусства, оно

превращается в весь­ма расплывчатую метафору.

Коль скоро понятие хронотопа эффективно применимо толь­ко в случае

пространственно-временных искусств, оно не явля­ется универсальным. При всей

своей значимости оно оказыва­ется полезным лишь в случае искусств, имеющих

сюжет, разворачивающийся как во времени, так и в пространстве.

В отличие от хронотопа понятие художественного простран­ства, выражающее

взаимосвязь элементов произведения и созда ющее особое эстетическое их

единство, универсально. Если ху­дожественное пространство понимается в

широком смысле и не сводится к отображению размещенности предметов в реальном

пространстве, можно говорить о художественном пространстве не только живописи

и скульптуры, но и о художественном про­странстве литературы, театра, музыки

и т. д.

В произведениях пространственно-временных искусств пространство, как оно

представлено в хронотопах этих произ­ведений, и их художественное

пространство не совпадают. Ле­стница, передняя, улица, площадь и т. д.,

являющиеся элемен­тами хронотопа классического реалистического романа

(«мелкими» хронотопами по Бахтину), не могут быть названы «элементами

художественного пространства» такого романа. Характеризуя произведение как

целое, художественное про­странство не разлагается на отдельные элементы, в

нем не мо­гут быть выделены какие-то «мелкие» художественные про­странства.

Художественное пространство и хронотоп — понятия, схватывающие разные стороны

произведения пространствен­но-временного искусства. Пространство хронотопа

является отражением реального пространства, поставленного в связь со

временем. Художественное пространство как внутреннее един­ство частей

произведения, отводящее каждой части только ей присущее место и тем самым

придающее целостность всему произведению, имеет дело не только с

пространством, отра­женным в произведении, но и со временем, запечатленным в

нем.

Применительно к про­изведениям пространственно-изобразительного искусства

понятия художественного пространства и хронотопа близки по своему смыслу,

если не тождественны. Можно поэтому сказать, что Бахтин был одним из тех

авторов, которые внесли суще­ственный вклад в формирование понятия

художественного про­странства.

Следует еще раз подчеркнуть, что в отличие от хронотопа, являющегося

локальным понятием, применимым лишь в слу­чае пространственно-временных

искусств, понятие художе­ственного пространства универсально и относится ко

всем ви­дам искусства.

Разрабатывая понятие хронотопа, Бахтин вышел из области чистого

литературоведения и вступил в сферу философии искусства. свою задачу видел

имен­но в создании философии в собственном смысле слова, которая всецело

сохраняя в себе стихию, воплотившуюся в русском «мыслительстве», в то же

время стала бы последовательной и «завер­шенной».

Доля собственно философских текстов в наследии Бахтина незначительна.

Своеобразие бахтинской мысли в том, что она постоянно соединяет философские

идеи с собственно филоло­гическими изысканиями. Таковой была ситуация и с

идеей хронотопа, родственной эстетическому понятию художественного

пространства. Наиболее подробно о хронотопе Бахтин говорит в своей книге о

творчестве Рабле и в статье, посвященной анализу хронотопов раннеевропейского

романа.

По­скольку «хронотоп» относится к глубинным представлениям литературоведения, он

в той или иной мере метафоричен, схва­тывает лишь отдельные аспекты

символической многозначнос­ти мира. Идея пространственно-временного континуума

фор­мулируется математически, но «наглядно представить себе такой четырехмерный

мир действительно невозможно»[4]. Хронотоп

лежит в основе художественных образов произведения. Но и сам он является

особого типа образом, можно сказать, праобразом.

Его своеобразие в том, что воспринимается он не непосредствен­но, а

ассоциативно-интуитивно — из совокупности метафор и непосредственных зарисовок

времени-пространства, содержа­щихся в произведении. В качестве «обычного»

образа хронотоп должен воссоздаваться в сознании читателя, причем

воссозда­ваться с помощью метафорических уподоблений

[5].

В литературе ведущим началом в хронотопе является, указы­вает Бахтин, не

пространство, а время.

В романах разных типов реальное историческое время отобра­жается по-разному.

Например, в средневековом рыцарском ро­мане используется так называемое

авантюрное время, распадаю­щееся на ряд отрезков-авантюр, внутри которых оно

организовано абстрактно-технически, так что связь его с пространством также

оказывается во многом техничной. Хронотоп такого романа — чу­десный мир в

авантюрном времени. Каждая вещь этого мира имеет какие-нибудь чудесные

свойства или просто заколдована. Само время тоже становится до некоторой

степени чудесным. Появля­ется сказочный гиперболизм времени. Часы иногда

растягивают­ся, а дни сжимаются до мгновения. Время можно даже заколдо­вать.

На него оказывают воздействие сны и столь важные в средневековой литературе

видения, аналогичные снам.

Субъективной игре со временем и нарушению элементарных временных соотношений

и перспектив в хронотопе чудесного мира соответствует такая же субъективная

игра с пространством, нарушение элементарных пространственных отношений и

пер­спектив.

Бахтин говорит, что коль скоро серьезное изучение форм вре­мени и

пространства в литературе и искусстве началось недавно, необходимо

сосредоточить основное внимание на проблеме вре­мени и всего того, что имеет

к ней непосредственное отноше­ние. Пространство раскрывает время, делает его

зримым. Но само пространство делается осмысленным и измеримым только

бла­годаря времени.

Эта идея о доминировании в хронотопе времени над про­странством кажется

верной лишь применительно к литератур­ным хронотопам, но не к хронотопам

других видов искусства. К тому же надо учитывать, что даже в хронотопах

литературы вре­мя не всегда выступает в качестве ведущего начала. Бахтин сам

приводит примеры романов, в которых хронотоп не является преимущественной

материализацией времени в пространстве (некоторые романы Ф.М. Достоевского).

Хронотоп есть, по Бахтину, «определенная форма ощущения времени и определенное

отношение его к пространственному миру»[6]

. Учитывая, что не во всяком даже литературном хронотопе время явно доминирует

над пространством, более удачной представляется не противопоставляющая друг

другу простран­ство и время общая характеристика хронотопа как способа свя­зи

реального времени (истории) с реальным местоположением. Хронотоп выражает

типичную для конкретной эпохи форму ощущения времени и пространства, взятых в

их единстве.

В написанных в 1973 г. «Заключительных замечаниях» к сво­ей статье о

хронотопах в литературе Бахтин выделяет, в частно­сти, хронотопы дороги,

замка, гостиной-салона, провинциаль­ного городка, а также хронотопы лестницы,

передней, коридора, улицы, площади. Трудно сказать, что в подобных хронотопах

время очевидным образом превалирует над пространством и что последнее

выступает всего лишь как способ зримого воплоще­ния времени.

Хронотопом определяется, согласно Бахтину, художествен­ное единство

литературного произведения в его отношении к реальной действительности. В силу

этого Хронотоп всегда вклю­чает в себя ценностный момент, выделить который

можно, одна­ко, только в абстрактном анализе. «Все временно-пространствен­ные

определения в искусстве и литературе неотделимы друг от друга и всегда

эмоционально-ценностно окрашены... Искусство и литература пронизаны

хронотопическими ценностями разных степеней и объемов. Каждый мотив, каждый

выделимый момент художественного произведения является такой ценностью»

[7].

Сосредоточивая свое внимание на больших типологически устойчивых хронотопах,

определяющих важнейшие жанровые разновидности европейского романа на ранних

этапах его раз­вития, Бахтин вместе с тем отмечает, что большие и существен­ные

хронотопы могут включать в себя неограниченное количе­ство мелких хронотопов.

«...Каждый мотив может иметь свой хронотоп»[8]

. Можно, таким образом, сказать, что большие хронотопы слагаются из составных

элементов, являющихся «мел­кими» хронотопами. Помимо указывавшихся уже более

элемен­тарных хронотопов дороги, замка, лестницы и т.д., Бахтин упоминает, в

частности, хронотоп природы, семейно-идилличес-кий хронотоп, хронотоп трудовой

идиллии и др. «В пределах од­ного произведения и в пределах творчества одного

автора мы на­блюдаем множество хронотопов и сложные, специфические для данного

произведения или автора взаимоотношения между ними, причем один из них является

объемлющим, или доминан­тным... Хронотопы могут включаться друг в друга,

сосущество­вать, переплетаться, сменяться, сопоставляться, противопостав­ляться

или находиться в более сложных взаимоотношениях... Общий характер этих

взаимоотношений является диалогическим (в широком понимании этого термина)»

[9]. Диалог хронотопов не может входить, однако, в изображаемую в

произведении реаль­ность. Он вне ее, хотя и не вне произведения в целом. Диалог

входит в мир автора, исполнителя и в мир слушателей и читате­лей, причем сами

эти миры также хронотопичны.

Литературные хронотопы имеют прежде всего сюжетное зна­чение, являются

организационными центрами основных описы­ваемых автором событий. «В хронотопе

завязываются и развя­зываются сюжетные узлы. Можно прямо сказать, что им

принадлежит основное сюжетообразующее значение»

[10].

Несомненно также изобразительное значение хронотопов. Сюжетные события в

хронотопе конкретизируются, время при­обретает чувственно-наглядный характер.

Можно упомянуть со­бытие с точным указанием места и времени его свершения. Но

чтобы событие стало образом, необходим хронотоп, дающий по­чву для его

показа-изображения. Он особым образом сгущает и конкретизирует приметы времени

— времени человеческой жиз­ни, исторического времени — на определенных участках

простран­ства. Хронотоп служит преимущественной точкой для разверты­вания

«сцен» в романе, в то время как другие «связующие» события, находящиеся вдали

от хронотопа, даются в форме сухо­го осведомления и сообщения. «...Хронотоп как

преимуществен­ная материализация времени в пространстве является центром

изобразительной конкретизации, воплощения для всего романа. Все абстрактные

элементы романа — философские и социальные обобщения, идеи, анализы причин и

следствий и т. п. — тяготеют кхронотопу, через него наполняются плотью и

кровью»[11].

Бахтин подчеркивает, что хронотопичен всякий художе­ственно-литературный

образ. Существенно хронотопичен сам язык, являющийся исходным и неисчерпаемым

материалом об­разов. Хронотопична внутренняя форма слова, т. е. тот

опос­редствующий признак, с помощью которого первоначальные пространственные

значения переносятся на временные отно­шения. Следует принимать во внимание

также хронотопы ав­тора произведения и слушателя-читателя.

Границы хронотопического анализа, отмечает Бахтин, вы­ходят за пределы искусства

и литературы. Во всякой области мышления, включая и науку, мы имеем дело со

смысловыми мо­ментами, которые как таковые не поддаются временным и

про­странственным определениям. Например, математические по­нятия, используемые

для измерения пространственных и временных явлений, сами по себе не имеют

пространственно-временных определений и являются только предметом нашего

абстрактного мышления. Художественное мышление, как и аб­страктное научное

мышление, также имеет дело со смыслами. Художественные смыслы тоже не поддаются

пространственно-временным определениям. Но любые смыслы, чтобы войти в наш опыт

(притом социальный опыт) должны принять какое-либо пространственно-временное

выражение, т. е. принять знаковую форму, слышимую и видимую нами. Без такого

пространствен­но-временного выражения невозможно и самое абстрактное мышление.

«...Всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота

хронотопов»[12].

Особый интерес представляет данное Бахтиным описание хронотопов трех типов

романа: средневекового рыцарского ро­мана; «Божественной комедии» Данте,

предвещающей уже кри­зис средневековья; романа Ф. Рабле «Гаргантюа и

Пантагрюэль», знаменующего формирование мировоззрения новой историчес­кой

эпохи, притом в прямой борьбе со старым средневековым мировоззрением.

В рыцарском романе герой и тот чудесный мир, в котором он действует, сделаны

из одного куска, между ними нет расхожде­ния. Мир — это не национальная

родина, он повсюду равно чу­жой. Герой переходит из страны в страну,

совершает морские путешествия, но повсюду мир един, его наполняет одна и та

же слава, одно и то же представление о подвиге и позоре. Авантюр­ное время

рыцарского романа совершенно не совпадает с реаль­ным временем, дни не равны

дням, а часы часам. Субъективная игра со временем, его эмоционально-

лирические растяжения и сжатия, сказочные и сновиденческие его деформации

доходят до того, что исчезают целые события как небывшие. Нарушению

элементарных временных соотношений в рыцарском романе со­путствует

субъективная игра с пространством. Имеет место не просто фольклорно-сказочная

свобода человека в пространстве, а эмоционально-субъективное, отчасти

символическое искаже­ние пространства.

Анализ средневековой живописи также показывает, что сво­бодное обращение

средневекового художника с элементарными пространственными отношениями и

перспективами подчиня­лось определенной системе и было направлено в конечном

счете на представление незримого, нематериального небесного мира в зримых

земных образах. Влияние средневековой потусторон­ней вертикали было настолько

сильным, что весь пространствен­но-временной мир подвергался символическому

переосмысле­нию.

Формообразующее устремление Данте также направлено на построение образа мира

по чистой вертикали, замену всех вре­менно-исторических разделений и связей

чисто смысловыми, вневременно-иерархическими разделениями и связями.

Данте дает изумительную пластическую картину мира, на­пряженно живущего и

движущегося по вертикали вверх и вниз: девять кругов ада ниже земли, над ними

семь кругов чистили­ща, над ними десять небес. Внизу — грубая материальность

лю­дей и вещей, вверху — только свет и голос. Временная логика этого мира —

чистая одновременность всего, сосуществование в вечности. Всё, что на земле

разделено временем, в вечности сходится в чистой одновременности. Разделения

«раньше» и «позже», вносимые временем, несущественны. Их нужно уб­рать. Чтобы

понять мир, следует сопоставить всё в одном вре­мени и узреть мир как

одномоментный. Только в чистой од­новременности или, что то же самое, во

вневременности раскрывается истинный смысл существующего, ибо то, что

разделяло их — время, лишено подлинной реальности и ос­мысливающей силы.

Вместе с тем у Данте, смутно чувствующего конец своей эпо­хи, образы людей,

населяющие его вертикальный мир, глубоко историчны и несут на себе приметы

своего времени. Образы и идеи наполнены мощным стремлением вырваться из

вертикаль­ного мира и выйти на продуктивную историческую горизонталь,

расположиться не по направлению вверх, а вперед. «Каждый об­раз полон

исторической потенцией и потому всем существом своим тяготеет к участию в

историческом событии во временно-историческом хронотопе»

[13]. Отсюда исключительная напряжен­ность мира Данте. Она создается борьбой

живого исторического времени с вневременной потусторонней идеальностью;

Верти­каль как бы сжимает в себе мощную рвущуюся вперед горизон­таль. Именно

эта борьба и напряженность художественного ее разрешения делают произведение

Данте исключительным по силе выражения его эпохи, точнее, рубежа двух эпох.

Необходимо отметить двойственную реальность средневеко­вого изображения,

призванного, с одной стороны, отобразить «верх» средневековой вертикали в

земных, вещных образах и на­бросить тем самым систему потусторонних связей на

земную жизнь, а, с другой, не допустить чрезмерного «приземления» «верха»,

непосредственного отождествления его с земными объектами и их отношениями.

Творчество Рабле знаменовало начало разрушения средне­вековых романных

хронотопов, отличавшихся не только недо­верием, но даже пренебрежением к

земному пространству и вре­мени. Характерный для Рабле пафос реальных

пространственных и временных далей и просторов был свойственен и другим

вели­ким представителям эпохи Возрождения (Шекспир, Камоэнс, Сервантес).

Неоднократно возвращаясь к анализу романа Рабле « Гаргантюа и Пантагрюэль»,

Бахтин так описывает хронотоп данного романа, находящегося в резком

противоречии с типичными хро-нотопами средневековых романов. В раблезианском

хронотопе бросаются в глаза необычайные пространственно-временные просторы.

Жизнь человека и все его действия связываются с про­странственно-временным

миром, при этом устанавливается пря­мая пропорциональность качественных

степеней («ценностей») предметов их пространственно-временным величинам

(разме­рам). Всё ценное, всё качественно положительное должно реа­лизовать

свое качественное значение в пространственно-времен­ной значительности,

распространиться как можно дальше, существовать как можно дольше, и всё

действительно позитив­ное неизбежно наделено и силой для такого

пространственно-временного расширения. С другой стороны, всё качественно

от­рицательное — маленькое, жалкое и бессильное — должно быть вовсе

уничтожено, и оно не в состоянии противостоять своей гибели. Например, если

жемчужины и драгоценные камни хо­роши, то их должно быть как можно больше, и

они должны иметься повсюду; если какая-то обитель достойна похвалы, в ней

имеется едва ли не десять тысяч уборных и в каждой из них ви­сит зеркало в

раме из чистого золота, отделанной жемчугом. «...Всё доброе растет, растет во

всех отношениях и во все сторо­ны, оно не может не расти, потому что рост

принадлежит к са­мой природе его. Худое же, напротив, не растет, а

вырождается, оскудевает и гибнет, но в этом процессе оно компенсирует свое

реальное уменьшение лживой потусторонней идеальностью». В раблезианском

хронотопе категория роста, притом реального пространственно-временного роста,

— одна из самых фундамен­тальных категорий.

Этот подход к соотношению добра и его величины в про­странстве и времени

прямо противоположен средневековому мировоззрению, согласно которому ценности

враждебны про­странственно-временной реальности как суетному, бренному и

греховному началу. Усматриваемые средневековьем связи вещей являются не

реальными, а символическими, так что большое вполне может символизироваться

малым, сильное — слабым и немощным, вечное — мигом.

Задача Рабле — очищение и восстановление реального мира и человека. Отсюда

стремление освободить пространственно-временной мир от разлагающих его

элементов потустороннего мировоззрения, от символического и иерархического

осмысле­ния этого мира. Необходимо разрушить и перестроить ложную

средневековую картину мира, для чего следует порвать все лож­ные

иерархические связи между вещами и идеями, уничтожить разъединяющие идеальные

прослойки между вещами и дать последним возможность вступить в свободные,

присущие их природе сочетания. На основе нового соседства вещей должна

раскрыться новая картина мира, проникнутая реальной внут­ренней

необходимостью. У Рабле разрушение старой картины мира и построение новой

неразрывно сплетены друг с другом.

Еще одна особенность раблезианского хронотопа — новое значение, новое место

человеческой телесности в реальном про­странственно-временном мире.

Человеческое тело становится конкретным измерителем мира, мерой его реальной

весомости и ценности для человека. В соотнесении с конкретной челове­ческой

телесностью и остальной мир приобретает новый смысл и конкретную реальность,

вступает не в средневековую симво­лическую связь с человеком, а в

материальный пространствен­но-временной контакт с ним.

Средневековая идеология воспринимала человеческое тело только под знаком

тленности и преодоления. В реальной жиз­ненной практике господствовала грубая

и грязная телесная раз­нузданность. В картине мира Рабле, полемически

направляе­мой против средневекового мира, человеческая телесность (и

окружающий мир в зоне контакта с этой телесностью) проти вопоставляется не

только средневековой аскетической потус­торонней идеологии, но и

средневековой разнузданной и гру­бой практике.

Средневековая целостность и закругленность мира, еще живая во времена Данте,

постепенно разрушилась. Задачей Раб­ле было собрать распадающийся мир на

новой, уже не религи­озной, а материальной основе. Историческая концепция

сред­невековья (сотворение мира, грехопадение, первое пришествие, искупление,

второе пришествие. Страшный суд) обесценила время и растворила его во

вневременных категориях. Время сде­лалось началом только разрушающим,

уничтожающим и ниче­го не созидающим. Рабле отыскивает новую форму времени и

новое отношение времени к пространству. Он создает хронотоп,

противопоставляющий эсхатологизму продуктивное твор­ческое время, измеряемое

созиданием, ростом, а не разруше­нием. «Пространственно-временной мир Рабле —

вновь открытый космос эпохи Возрождения. Это прежде всего геогра­фически

отчетливый мир культуры и истории. Далее, это аст­рономически освещенная

Вселенная. Человек может и должен завоевать весь этот пространственно-

временной мир».

Сопоставление раблезианского хронотопа в описании Бах­тина с хронотопом

рыцарского романа и хронотопом Данте по­зволяет яснее почувствовать

своеобразие средневековых хронотопов и особенности той культуры, порождением

которой они явились.

Время Достоевского, как и особенности категории пространства в его романах,

объясняются полифоническим диалогом: «Событие взаимодействия полноправных и

внутренне незавершенных сознаний требует иной художественной концепции времени

и пространства, употребляя выражение самого Достоевского, «неэвклидовой»

концепции», т.е. хронотопа. Категория пространства у Достоевского раскрыта

Бахтиным на страницах, написанных не только уче­ным, но и художником:

«Достоевский «перескакивает» через об­житое, устроенное и прочное, далекое от

порога, внутреннее про­странство домов, квартир и комнат <...>

Достоевский был менее всего усадебно-домашне-комнатно-квартирно-семейным

писате­лем»[14].

Заключение

Особенностью описания М. М. Бахтиным категорий простран­ства и времени,

изучение которых в разных моделях мира стало позднее одним из основных

направлений исследования вто­ричных моделирующих семиотических систем,

является внедрение понятия «хронотоп». В своем докладе, прочитанном в 1938

году, свойства романа как жанра М. М. Бахтин в большей степени выводил из

«переворота в иерар­хии времен», изменения «временной модели мира»,

ориентации на незавершенное настоящее. Рассмотрение здесь — в соответствии с

разобранными выше идеями — является одно­временно семиотическим и

аксиологическим, так как исследу­ются «ценностно-временные категории» ,

определя­ющие значимость одного времени по отношению к другому: ценность

прошлого в эпосе противопоставляется ценности настоящего для романа. В

терминах структурной лингвистики можно было бы говорить об изменении

соотношения времен по маркированности (признаковости) — немаркированности.

Вос­создавая средневековую картину космоса, Бахтин приходил к выводу о том, что

«для этой картины характерна определенная ценностная акцентировка пространства:

пространственным ступеням, идущим снизу вверх, строго соответствовали

ценностные ступени»[15]. С этим

связывается роль вертикали (там же): «Та конкретная и зримая модель мира,

которая лежала в основе средневекового образного мышления, была существенно

вертикальной»[16], что прослеживается не

только в системе образов и метафор, но, например, и в образе пути в

средневековых описаниях путешествий. К близким выводам пришел П. А. Флоренский,

отмечавший, что «искусство христианское выдвинуло вертикаль и дало ей

значительное преобладание над прочими координатами <.„> Средневековье

увеличивает эту стилистическую особенность христианского искусства и дает

вертикали полное преобладание, причем этот процесс наблюдается в западной

средневековой фреске», <...> «важнейшую основу стилистического

своеобразия и художественный дух века определяет выбор господствующей

координаты»[17].

Подтверждением этой мысли служит проведенный М. М. Бахтиным анализ хронотопа

романа переходного периода к эпохе Возрождения от иерархической вертикальной

средневековой картины к горизонтали, где основным становилось движение во

времени из прошлого в будущее.

Понятие «хронотоп» — это рационализированный терминологический эквивалент к

понятию той «ценностной структуры», имманентное присутствие которой является

характеристикой художественного произведения. Теперь уже можно с достаточной

долей уверенности утверждать, что чистой «вертикали» и чистой «горизонтали»,

неприем­лемым из-за их однотонности, Бахтин противопоставлял «хронотоп»,

совмещающий обе координаты. Хронтоп создает особое «объемное» единство

бахтинского мира, единство его ценностных и вре­менных измерений. И дело тут

не в банальном постэйнштейновском образе вре­мени как четвертого измерения

пространства; бахтинский хронотоп в ее ценностном единстве строится на

скрещении двух принципиально различных направлений нравственных усилий

субъекта: направления к «другому» (горизонталь, время-пространство, данность

мира) и направления к «я» (вертикаль, «большое время», сфера «заданного»).

Это придает произведению не просто физическую и не только смысловую, но

художественную объемность.

Список использованной литературы

1. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по истоической

поэтике / В кн. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1976

2. Вахрушев В. С. Время и пространство как метафора в «Тропике рака» Г.

Миллера (К проблеме хронотопа) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1992, №1, с.

35-39

3. Гоготишвили Л. А. Варианты и инварианты М. М. Бахтина. //Вопросы

философии. 1992, №1, с. 132-133

4. Иванов Вяч. Вс. Значение идей М. М. Бахтина для современной

семиотики. // Учен. зап. Тарту. Ун-та Вып. 308, Тарту, 1973

5. Исупов К. Т. От эстетики жизни к эстетике истории (традиции русской

философии у М. М. Бахтина) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1993, №2

6. М. М. Бахтин как философ. М, 1982

7. М. М. Бахтин: pro et contra. СПб, 2001

8. Флоренский П. А. Анализ пространственности в художественно-

изобразительных произведениях. //Труды по знаковым системам. Т. 5

[1] Гоготишвили Л. А. Варианты и инварианты

М. М. Бахтина. //Вопросы философии. 1992, №1, с. 132-133

[2] Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в

романе. Очерки по истоической поэтике / В кн. Бахтин М. М. Эстетика словесного

творчества. М., 1976, с. 235

[3] Там же, с. 234-235

[4] Там же, с. 406

[5] Вахрушев В. С. Время и пространство как

метафора в «Тропике рака» Г. Миллера (К проблеме хронотопа) // Диалог.

Карнавал. Хронотоп. 1992, №1, с. 35-39

[6] Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. М., 1976, с. 355

[7] Там же, с. 392

[8] Там же, с. 400

[9] Там же, с. 401

[10] Там же, с. 398

[11] Там же, с. 399

[12] Там же, с. 406

[13] Там же, с. 307

[14] Бахтин М. М. Собрание сочинений в 8 тт, т. 3, с. 228

[15] Бахтин М.М. Формы времени и

хронотопа в романе. Очерки по истоической поэтике / В кн. Бахтин М. М.

Эстетика словесного творчества. М., 1976, с. 395

[16] Там же, с. 436

[17] Флоренский П. А. Анализ

пространственности в художественно-изобразительных произведениях. //Труды по

знаковым системам. Т. 5, с. 526