це­п­ля­ясь за сту­лья, и пол под не­при­выч­ны­ми бо­сы­ми но­га­ми был

страш­но хо­лод­ный и скольз­кий, и от это­го не­обы­чай­но­го хо­ло­да

ста­но­ви­лось осо­бен­но яс­но, что дав­но уже ночь и все ти­хо спят, а он

один хо­дит и му­чит­ся бо­лью, чу­ж­дою все­му это­му чис­то­му и хо­ро­ше­му

до­му.

че­ло­век, хо­ро­ший и ум­ный; он умер те­перь, этот че­ло­век, и от­то­го так

мно­го­зна­чи­тель­но все им на­пи­сан­ное, и от­то­го так жаль чи­тать его.

И ти­хая жа­лость к умер­ше­му че­ло­ве­ку на­пол­ни­ла его серд­це; и

пер­вый раз за мно­го дней Па­вел по­чув­ст­во­вал се­бя до­ма, на сво­ей

по­сте­ли, од­но­го, а не на ули­це, сре­ди ты­сяч вра­ж­деб­ных и чу­ж­дых

тем­ный, и всем оди­но­ким и скорб­ным серд­цем чув­ст­во­вал Па­вел его

кон­тур в чер­ном и мгли­стом от­вер­стии во­рот. + Па­вел на­пряг­ся, что-то

смот­рел гряз­ный го­род­ской ту­ман, и все бы­ло от не­го жел­тое: по­то­лок,

сте­ны и из­мя­тая по­душ­ка. И вспуг­ну­тые им чис­тые об­ра­зы про­шло­го

за­ко­лы­ха­лись, по­се­ре­ли и про­ва­ли­лись ку­да-то в чер­ную яму,

тол­ка­ясь и сте­ная.

В) И в ле­су, где он ле­жал за кус­та­ми, бы­ло так тем­но, что он не ви­дел

сво­ей ру­ки, и по­рой ему чу­ди­лось, что и са­мо­го его нет, а есть толь­ко

гряз­ный...

Б) Так же гряз­ны и мыс­ли его, и ка­жет­ся, что, ес­ли бы вскрыть его

че­реп и дос­тать от­ту­да мозг, он был бы гряз ный, как тряп­ка, как те моз­ги

стран­ный, не­под­виж­ный ту­ман. Он был ле­гок и про­зра­чен, он не за­кры­вал

пред­ме­тов, но все, что про­хо­ди­ло сквозь не­го, ок­ра­ши­ва­лось в

тре­вож­ный тем­но-жел­тый цвет, и све­жий ру­мя­нец жен­ских щек, яр­кие

пят­на их на­ря­дов про­гля­ды­ва­ли сквозь не­го, как сквозь чер­ный ву­аль: и

Б) Из тьмы про­пи­щал стран­ный и смеш­ной го­лос по­ли­ши­не­ля:

В) Сре­ди сме­ха про­зву­чал дру­гой го­лос, мо­ло­дой и сдер­жан­ный бас:

Г) Ка­тя Рей­мер от­ве­ти­ла, и го­лос ее был серь­ез­ный и из­ме­нив­ший­ся:

Д) И точ­но раз­бе­гаю­щий­ся ше­пот шмыг­нул по ле­су, и все вы­жи­даю­ще

смолк­ло, ко­гда муж­ской го­лос, как зо­ло­то, мяг­кий, бле­стя­щий и

звон­кий, за­пел вы­со­ко и стра­ст­но:

— Ты мне ска­за­ла: да — я люб­лю те­бя!.. Так ос­ле­пи­тель­но ярок, так

по­лон жи­вой си­лы был этот го­лос, что за­ше­ве­лил­ся, ка­за­лось, лес, и

что-то свер­каю­щее, как свет­ля­ки в пля­ске, мельк­ну­ло в гла­зах Пав­ла.

Е) От­че­го вы так гру­ст­ны, Ка­те­ри­на Эду­ар­дов­на?— по­вто­рял он, как

жа­лоб­ную пес­ню, как тихую мо­лит­ву от­чая; ния, и вся ду­ша его би­лась и

ящи­ка; но тут ему пред­ста­ви­лись все эти глу­бо­ко за­пря­тан­ные

ин­ст­ру­мен­ты, склян­ки с мут­ною жид­ко­стью и жел­ты­ми про­тив­ны­ми

яр­лы­ка­ми, и то, как он по­ку­пал их в ап­те­ке, сго­рая от сты­да, а

на­до­ед­ли­вое и без­вкус­ное, на­по­ми­нав­шее о де­сят­ках лю­дей, ко­то­рые

жи­ли в этой квар­ти­ре до Ры­ба­ко­вых, спа­ли, го­во­ри­ли, ду­ма­ли,

де­ла­ли что-то свое - и на все на­ло­жи­ли свою чу­ж­дую пе­чать. И эти лю­ди

Б) По­том опять в том же по­ряд­ке: ха­та, боль­шой му­жик, цер­ковь и

ог­ром­ная те­ле­га и так кру­гом ком­на­ты. И все это бы­ло жел­тое на

гряз­но-ро­зо­вом фо­не, урод­ли­вое и скуч­ное, и на­по­ми­на­ло не де­рев­ню

па­да­ла на­зад пря­мы­ми и рав­но­душ­ны­ми склад­ка­ми. Вне­зап­но ус­тав и

по­те­ряв всю энер­гию, Па­вел ле­ни­во ото­дви­нул ее и сел на хо­лод­ный

кар­ти­не со­кро­вен­ный и тре­вож­ный смысл. Они шли по ка­ко­му-то сво­ему

де­лу и бы­ли, ка­за­лось, та­кие обык­но­вен­ные и не­за­мет­ные; но

Па­вел ви­дел их стран­ную и страш­ную обо­соб­лен­ность: они бы­ли

чу­ж­ды всей ос­таль­ной тол­пе и не рас­тво­ря­лись в ней, но бы­ли как

Ан­д­ре­ич бо­ял­ся за се­бя, что не су­ме­ет го­во­рить дос­та­точ­но

пле­чи жен­щи­ны и пе­ред гла­за­ми бол­та­лось боль­шое за­гну­тое пе­ро,

сквер­но пах­ну­щее ох­ва­ти­ло их, и ка­ча­лись ка­кие-то сту­пень­ки,

вверх и опять вниз. В од­ном мес­те Па­вел чуть не упал, и жен­щи­на

тем­но и страш­но, как в вы­мер­шем до­ме, сквозь ко­то­рый

про­шла уг­рю­мая чу­ма, уби­ла все жи­вое и

смот­рел на Пав­ла и ду­мал: кто этот чу­жой и не­зна­ко­мый юно­ша

, стран­но вы­со­кий, стран­но по­хо­жий на муж­чи­ну?

И с тех пор Сер­гей Ан­д­ре­ич ис­кал преж­не­го ми­ло­го, хо­ро­шо

зна­ко­мо­го маль­чи­ка, на­ты­кал­ся на что-то но­вое и за­га­доч­ное и

мно­же­ст­вом ум­ных ино­стран­ных слов, что Пав­лу ка­жет­ся, буд­то не он

пи­сал их, а кто-то по­жи­лой 1 и страш­но ум­ный; тут пер­вый тре­пет

скеп­ти­че­ской мыс­ли, è пер­вые чис­тые со­мне­ния и во­про­сы,

об­ра­щен­ные к Бо­гу: где ты, о Гос­по­ди? Тут слад­кая грусть

не­удов­ле­тво­рен­ной и не раз­де­лен­ной люб­ви и ре­ше­ние быть гор­дым,

бла­го­род­ным и лю­бить Ка­тю Рей­мер всю дол­гую жизнь, до са­мой мо­ги лы.

Тут гроз­ный и страш­ный во­прос о це­ли и смыс­ле бы­тия и чис­то­сер­деч­ный

от­вет, от ко­то­ро­го ве­ет вес­ною и сол­неч ным бле­ском: нуж­но жить,

что­бы лю­бить лю­дей, ко­то­рые так не­сча­ст­ны. И ни сло­ва о тех

че­ло­ве­ка, ох­ва­чен­но­го ту­ма­ном и вы­рван­но­го им из жи­во­го ми­ра.—

Я не­на­ви­жу те­бя!

Б) Как в ва­те, за­ды­ха­ет­ся в ту­ма­не го­лос. Бес­фор­мен­ное пят­но

че­ло­ве­ка мед­лен­но уда­ля­ет­ся, сверк­ну­ла око­ло фо­на­ря

ме­тал­ли­че­ская пу­го­ви­ца, и все рас­тая­ло, как буд­то ни­ко­гда и не

хо­лод­ный го­род. Без­люд­ны и мол­ча­ли­вы бы­ли его пу­бо­кие ули­цы, и в

са­ду, опус­то­шен­ном осе­нью, ти­хо уми-али на сло­ман­ных стеб­лях

оди­но­кие, пе­чаль­ные цве­ты.

автор: Орлов Святослав Григорьевич, 1 курс, РГГУ, ист.-фил.,

предмет: Анализ худ-го текста

препод.: Есаулов