Великая Вольгала (ГлаввалГ) (Легендарная повесть в сокращенном варианте) « Время – это кресень путей и знающего и верующего ». «Я верил – и не совершил греха в месте истины». Часть 1. Вода Синяя и Вода Белая (БлаууалБ) «Бездною, как одеянием покрыл ты ее; на горах стоят воды» “Когда там, наверху, еще не мерцали звезды, когда здесь, внизу, ни тверди, ни хляби не было, когда верха и низа не было, когда ни мысли ничьей и даже времени не было, и был лишь Дух бесплотен и одинок, и скучен мир был. И назвал себя дух СвайавС (вместилище огня и воды) и повелел, чтобы были законы деления и умножения, и чтобы одно противилось другому, и разделился сам. И появились огонь Сра и вода Зву, и небо ПааП и земля БооБ, и появилась в небе пара светил СоллоС и ЗоллоЗ, и появились парные созвездия СраппарС, и отразились в воде, и назвали себя КрайарК. И разделилось все на правое и левое, верх и низ. И стало частное противится общему, и возникло все”. Как-то незаметно зима откатилась на далекий НыыН, под созвездие двух серпов – ПрессерП, и наступили праздничные дни Нового года, дни бога СраммарС’а. Люди, кто во что горазд, готовили пожелания и просьбы этому богу. И опять перед ними вставал извечный вопрос: какой путь пожелать себе в новом году – охотника или скотовода. Они были красноволосы и называли себя Рузы, потому что заходящее солнце всегда красное, и жили между горными беловолосыми и долинными жёлто- и зелёноволосыми племенами. Все эти племена занимались и охотой и скотоводством, а долинные ещё и пахали землю, выращивая хлеб, лён и разную мелочь. Дичи в этих местах было много и, наверное, все давно бы уже стали охотниками, в своём постоянном стремлении к упрощению и облегчению быта, если бы не заветы Священного писания – СкоррокС ТроппорТ ТсуусТ, в котором боги завещали людям разводить домашний скот и выращивать окультуренные растения. Впрочем, люди уже настолько привыкли к такому труду, что многие просто не смогут переменить свой быт, даже если и не будут на каждом празднике петь про “сорок-сороков веков”. Чуку нынче исполнится двенадцать лет. Уже целую неделю он готовил свой ТсеппесТ богу СраммарС’у, выжигая на кожаном ремне КраппарК’и, и стараясь сделать так чтобы Дающий Тепло обязательно заметил именно его просьбу. Просыпаясь вместе с пуночками, начинающими славить солнце до восхода, он некоторое время еще лежал в постели, на широких полатях рядом с братьями и сестрами, вспоминал всё, что приснилось за ночь, и обдумывал как выделить каждый знак, чтобы получилось достаточно красиво и, в то же время, не по девчоночьи – сопливо, а по-мужски строго и кратко. О мечте своей он не рассказывал никому, знал – не поймут. Он хотел лосодь, какие есть у жителей понизовья, похожую на священного лося, но без рогов и с гривой заплетенной в поющие космы. Сейчас он лежал и вспоминал, как расположены мелкие звездочки в созвездии Тяжелой Воды. “Хорошо бы увидеть их там семь или восемь – священные числа”, - подумал он и решил, что сегодня вечером еще раз попытается их рассмотреть. Вдруг он подскочил как ужаленный. Чуть не забыл, сегодня же ожидается переход мамонтов. Вчера вечером, около кузни, Дир, у которого в роду все охотники, говорил что мамонты кучкуются и вот-вот, скорее всего завтра, пойдут. С улицы раздался свист и Чук только сейчас заметил, что место старшего брата уже пусто. Лягнув младшего братишку и отвесив щелчок сестренке он вскочил, быстро надернул рысью кухлянку, натянул ичиги, застегнув их выше колен и , не надевая теплых штанов, в полотняном белье, выскочил из избы, на бегу опоясываясь кнутом. Уже взволнованно бегали собаки, рыча сами для себя, и поселенцы тянулись за окраину, к каменистой стрелке, с которой хорошо видно всю долину ДлюммюлД – тропу мамонтов. Из года в год, тысячи лет, проходят они здесь весной и осенью. Солнце еще не выглянуло из-за Госсожских гор, но западные вершины уже засверкали розовыми флагами. Зима здесь, в междуморье, была сырой ветреной и довольно неуютной. Зато лето сполна одаривало людей благостью. За дальним острогом уже слышался глухой тяжелый рокот. Он ширился, наползал, и вот из-за ломаной опушки секвой появились они, рыжие лохматые и с огромными бивнями. Чувствую свою силу, гиганты шли спокойно, не торопясь. Будь их десяток-два они, наверное, и не вызвали бы особых эмоций. Но здесь их были тысячи и это придавало движению величественность, вызывало чувство почтения и гордости за них, за себя, за всю природу. Даже собаки, кинувшиеся было облаивать их, вдруг присмирели в отдалении с затопорщенными загривками, но поджатыми хвостами. - Во силище! – восхищенно сказал Венн стоящий рядом с Чуком. – говорят однажды люди село близко от тропы поставили, так они все по бревнышкам раскатали и все посевы вытоптали. - Да кто ж их остановит, таких! – откликнулся Чук. - А говорят там, по тыыт, люди их приручают и в сани впрягают. Только они там другие, поменьше породой. - Да он хоть и поменьше гору руды увезет. - Ага. И защитит, если медведь нападет. Клычищем своим наполовину перережет. Говорят он мечезубого медведя хоботом своим как сожмет так тот сразу и помирает. - Что даже мечезубого? - Вот те крест – не вру! – воскликнул Венн и скрестил руки на груди. Вообще Венну можно было верить. У него дед жрец – сам плетет узелками про то как люди живут и разрешает внуку читать старинные космы хранящееся у него в подземелье – но чтобы хоботом мечезубого?! Чук однако не стал спорить, вспомнив поговорку о том, что время – это кресень, где пересекаются пути знающего, и верующего – потом спросит у отца или брата – а вслух сказал: - Вот бы поймать маленького и вырастить, чтобы на нем ездить как низовые на лосодях ездят. - За один раз не приручишь. Надо семь поколений вырастить. - Да-а, - согласился с сожалением Чук. Наверное, не меньше часа шли мамонты, трубя и фыркая под клубами пыли. Но вот, несколько отстав от остальных, протопала “группа прикрытия” – десятка три мощных самцов и глазам людей открылась широкая, чуть не во всю долину, серая полоса, еще вчера радовавшая глаз несмелой весенней порослью. Но люди знали, что уже через несколько дней эта полоса расцветет такими буйными зеленями, что быстро обгонит все другие долины. И потянется сюда дичь с окрестных гор, и пастухи пригонят свою скоть и будут бдить дённо и нощно чтобы не смешалась дикая порода с домашней. Народ уже начал расходиться, как неожиданно из-за опушки леса появились еще мамонты: самец с самкой и их годовалый детеныш. Мамонтенок сильно хромал, ковыляя фактически на трех ногах, и видно был что совсем выбился из сил. Мать то ли подталкивала, то ли поддерживала его хоботом. Самец шел впереди, то и дело оборачиваясь и нетерпеливо гукая. Люди начали бурно обсуждать происходящее, строить свои предположения и прогнозы. Венн, удивленно и восторженно глядя на Чука, воскликнул: - Бог тропы ДлюммюлД услышал тебя. Он посылает тебе мамонтенка! - Ага, - насмешливо откликнулся Чук. – Осталось только взять его и принести в загон. - Да-а, у этих заберешь, как же. Я у сороки сороченка в прошлом году отобрать не смог, всего поклевала. А красивый был бы почтовик, жалко. Мать у него вся красно-ораньжевая с сине-зеленым оперьем по крылам. - Как ты думаешь, дойдет, нет? - Не знаю. Смотря что у него с ногой. Куда он на трех-то. Отобьют волки. - Да уж, волки, они вреднее медведя. - Ага. Измором возьмут, страхом. - Не дойдет. Вокруг продолжала шуметь толпа раскаляя страсти. Один из охотников кричал: - Заватажить их на мясо. Собаки помогут. - Как у тебя язык поворачивается, на Священной-то тропе?! - А чем она священная? В писании про то ничего не написано. Крутившийся тут юродивый прокричал: - Жрецы пишут дураку и умному, кто как прочитает тот так и почитает. - А что, - кричал другой охотник. – Пост у нас закончился, может это сам СраммарС нам мясо посылает – разговеться. Все по божьим законам. Юродивый услышал и эту реплику, хохоча и пританцовывая завизжал: - Если я алмаз нашел – то закономерно, если я в говно ступил – это же случайно! Собаки между тем, кажется решили управиться одни. Поначалу нерешительно, потом все смелее и смелее окружали они отставшее семейство. Вот среди них уже выделился вожак и начал закручивать свору в боевую карусель. Все более распалялись, собаки бежали по кругу прощупывая нервы мамонтов и выискивая брешь в обороне. Глава семейства понял их маневр, резанул из хобота песком и галькой, кинулся на свору, разрушил нападение. Собаки отступили, но стайный азарт уже завладел ими, и они все теснее сжимали кольцо. Чук оглянулся вокруг. Кое-кто из охотников свистом отзывал своих собак, и самые дисциплинированные покидали стаю, другие охотники наоборот свистом подзадоривали, дразнили свору. Чук положил руку на рукоять кнута, прошептал: - Прости им Великий ДлюммюлД и помоги мне СраммарС Восславленный! - Возьми и мой, протянул Венн свой кнут. Чук взял, кивнул благодарно и пошел вперед. - А ну вернись, чего надумал! – услышал сзади голос отца, но его уже никто и ничто не могло остановить. Стихли споры и улюлюканья, и только голос юродивого причитал: - Ох, мало меда, я неважный бортник; ай, мало мяса, я плохой охотник; коли кабаны в загоны не спойматись, мне наверно лучше падалью питатись! А Чук уже бежал. Он видел, что собаки сбиваются в новую свору, и боялся не успеть. Он знал, что сейчас ему никто не поможет, потому что шел не за добычей. Он шел говорить о мире, а это должен делать только один человек. Конечно старый пастух Сокотооннокриус, лучше всех понимавший язык зверей, и миссию эту смог бы выполнить лучше, но Чук опередил его и теперь должен был справляться сам. Щелчок и визг, стоявшей в отдалении безобидной шавки, разорвал тишину. К собакам, когда они в азарте, нельзя подходить неожиданно и Чук выбрал эту. Три полудиких псины бросились на него, но три щелчка опрокинули их. После такого удара редко какая собака отделывается простым ушибом, но законы людей были жестки: собака не узнавшая человека своего племени, подлежала выбраковке. - Кочь, кочь! - кричал Чук и кнуты рвали воздух усмиряя псов. Снова послышались торопливые свисты охотников и стая начала редеть. Чук обернулся к мамонтам. Вблизи огненная гора, готовая в любой момент сорваться с места, чтобы топтать, терзать и рушить – вселяла ужас. Мальчик опустился на колени и застыл. Он знал, что крупный зверь меньше боится и лучше идет на контакт, если только у него нет отрицательного опыта. К счастью этот мамонт кажется не помнил о человеке ничего плохого, а человеческий детеныш и не мог представлять для него угрозы. Правда его нервное равновесие было сегодня сильно поколеблено и неизвестно, чем э то может обернуться. Бежали минуты казавшиеся Чуку часами. Звери начали успокаиваться, но что делать дальше никто не знал, И тогда от толпы отделился еще один человек и начал приближаться, что-то негромко наигрывая на свирели. Это был старый Сокото’. Мамонт насторожился, замер выжидая, потом поднял хобот и громко затрубил, вызывая противника на честный поединок. Но противник вместо ответного рева, тоже опустился на колени вынул из-за пазухи две лепешки пропитанные солью и протянул самцу. Соль в этих местах была в редкость, и животным её постоянно не хватало. Уловив желанный запах зверь медленно пошел вперед, готовый овладеть ею если не добром то силой. Он двигался настороженно, шумно втягивая воздух. Подошел, фыркнул несколько раз, осторожно обнюхал лепешки и ловко отправил их в рот. Целые сутки пастух и Чук просидели около мамонтов подкармливая их и приучая к запаху сонной травы. На следующий день они усыпили зверей, и местный лекарь сделал мамонтенку операцию. У того оказался застарелый ушиб коленного сустава с опухолью. Операция длилась две части с четвертью и закончилась успешно. Люди пересилили еще одну слабость и были счастливы. Чук и Сокото’ наклеивали травяной пластырь вываренный в смоле. - А какими картинками в первый раз ты пытался говорить с ними? – спросил пастух. - Я представил, что я мамонтенок и мы вот с ихним сынишкой играем. - Ого! Это трудный образ. Зверю, видящему тебя наяву, трудно переключится на другое изображение. Во всяком случае, воображение у тебя хорошее, да и эмоциональное возбуждение помогло. А я представил, что у меня много соленых лепешек. Самое трудное в этом представить вкус соли, не перепутать с горьким, но я не раз этот прием использовал. А потом я показал, что мамонтенок выздоравливает и они уходят по тропе вслед за своими, а мы остаемся. - Сокото’, а мамонта приручить трудно? - Трудно. Зверь сильный, у таких детеныша не отобьешь. К тому же не угадаешь насколько он миролюбив. - А говорят в земле ТыыТ их приручают? - Приручают, да. Мы вот для этого изолируем небольшое стадо зверей в ущелье, низовые - на островах. Северные же люди придумали другой способ. У них несколько человек все время живут с диким стадом – будь то мамонты, быки, олени, собаки, волки. Выбирают самых послушных и там же в стаде обучают. - Вот здорово! А почему мы так не делаем? - Ну, это со стороны смотреть здорово, а на самом деле жить в стаде трудно. Тут среди людей-то – не каждому фарт. А мамонты нам вроде бы, и вовсе ни к чему. - Как это ни к чему? На нем можно горы руды и угля навозить. - А зачем нам горы руды? - Всем железные ножи наделаем! А то и бронзовые! - Эк хватил. Бронзовые. Это метал священный, парный, солнечно-лунный. Не гоже его в быту применять. А железо? Нет уж, тяжесть такую на себе таскать. Лучше деревянного ножа ничего нет. И режет не хуже железного, и затачивается легко, а потеряешь – не трудно и другой сделать. - А Гастур же имеет: и нож, и меч, и наконечники для стрел. Даже сам деревья железным рубилом валит. - Сила есть – ума не надо. Это ж надо придумать: самому деревья валить! А бобры на что в природе существуют? Нет, Чук, ему просто лень бобров обучать. - Ну почему лень-то? Может быть ему просто нравиться самому деревья валить. Да и бобров у нас труднее держать, чем в понизовье. - Да пусть валит на здоровье. Я ему не запрет. Но тебе советую в ладу жить с природой, в гармонии. - Так я и хочу в гармонии. Мне бы вот только научиться со зверями получше разговаривать. - Тебе хорошо бы с волосатыми людьми пообщаться. Они языком картинок в совершенстве владеют. Кстати, после праздников я скотину погоню на дальние пастбище, можешь пойти со мной подпаском. Там племя их дикое живет. Я тебя с ними познакомлю. - Хорошо бы. Но наверное не получится. Отец после праздников на базар в понизовье едет и меня берет. Он мне пообещал, - Чук запнулся, вспомнив, что о загаде никому рассказывать нельзя, но решил, что старому пастуху можно и закончил. – Он мне лосодь пообещал купит. - Лошодь? Да зачем она тебе? - Ездить на ней, как низовые. - Хе, чудно. Что ходить разучился? На ней, по-моему, и там не многие ездят, только пришлые рэттэры. У них там за морем, не жизнь – а мед, обленились. Все растет, да еще дорога подкармливает. - Какая дорога? - Как какая? Эллу ДарраД, конечно, Великий Восточный Путь. - Разве она не юга к морю подходит? - Нет, конечно. Там, через всю землю РаттаР, ЭмуДарраД течет и впадает в КруггурК с востока. А с юга другой путь идет – ДроннорД. Он перед КруггурК’ом раздваивается и идет по обеим берегам моря, восточный – в землю МрепперМ, а запанный через наше понизовье в ТыллыТ и дальше на МыввыМ – Северное море. - Как много всего на земле. Вот бы объездить все. - На лошоди. - Да. - Чудно. А почему не на лодье? - Не знаю. Мне так хочется. - Ну понятное дело: охота пуще неволи. Перед самым равноденствием семья мамонтов ушла, сопровождаемая добровольцами по эстафете. Чук закончил свое пожелание богу СраммарС’у и вывесил его на Священную Ель в центре села. Она уже так густо была увита тсеппестами, что зелень иголок была трудно различима. Здесь были и дырчатые, как у Чука, и с медными клепками вместо дырок, и плетеные разноцветными шнурами, и конечно же из цветных камешков и перьев птиц.

«Проходит ожидание -

Приходит время.» Вечером, провожая солнце из созвездия ФлаууалФ – легкой белой воды – люди нарядились в праздничные одежды. Вплели в косы ленты, выложив их на шее и груди богатыми гривами со Священными узлами. Сверху голову обвили именными браслетами, кольцами, спускающимися на грудь. Надели праздничные парки, расшитые причудливыми узорами из родовых имен предков. Молодежь могла позволить себе появиться на люди в одном таком плетенье, а старики и старухи надевали, бывало, более десяти таких рубищ, щеголяя древностью своего рода. Все это олицетворяло родовые достижения заканчивающейся эпохи. Утреннее солнце эти люди уже встретят обнаженными, начиная новую эпоху без груза прошлых удач и неудач. А пока заходящее солнце приняла в свои объятья пара гигантских турухтанов и утопила его в своем цветастом ожерелье. Люди ходили вокруг столбов Священного СтоллотС’а, славили песнями бога солнца СоллоС’а, просили не помнить о них плохое. Всю ночь пели песни, водили хороводы вокруг костров. Спичу, старшему брату Чука, приглянулась белобрысая гостья из прасов – ледовых жителей, и он всю ночь крутился вокруг нее, двумя короткими кнутами отрезая дорогу другим женихам. Гостье Спич, кажется, тоже нравился, и под аккомпанемент кнутовьих щелчков и кастаньет они перекидывались частушками: - Как сверкают впереди золотые пяточки. Все равно я догоню, оборву все латочки. - Я от стольких убегала, убегу и от тебя. Видно ел ты каши мало, так вернись до казана. - Убежишь ты от меня, не убежишь от кнутика. Спутает он ноженьки посреди дороженьки. - Спеленал ты мои ножки, дуб самоуверенный, да на серденько мое кнутик не отмеряный. - А предо мною елочка – колючие иголочки. Эх, свалю я елочку, унесу на полочку. - Обвивай ты меня лентой с добрым пожеланием, я, быть может, уступлю тогда твоим желаниям. - На горе стоит рябина – красенькие ягодки. Я рябину растрясу, распояшу тяготки. - Ох, не окуривай меня елеями и ладанкой, я под взглядами твоими превращаюсь в паданку. Те, кто были помладше и еще не женихались, сватали Воду и Огонь. Голышком купались в Священной речке и бегали по Огненному кругу, кто сколько выдержит. Сами выбирали и победителей отдельно среди парней и девчонок, украшали им головы вьюнками – подснежниками. Чуку очень хотелось стоять под вьюнками рядом с Ойл, которая наверняка из девчонок будет первой, но вспыхнули кончики волос, видно плохо обмазал их илом, жалко стало огненной шевелюры, выпрыгнул из палящего кольца, бросился в воду. Потом хороводили вокруг костра, припевая: - Ой, огонь, огонь, огонечек, родился ты от солнца, дружочек. Ой, вода, водичка, водица, родилась от земли ты, сестрица. Мы вас привеча, привечали, ЧайаЧ вас, до ча называли, а теперь венча, повенчаем, ДжайаДж вашу обну почаем. Перед восходом солнца прилетели на Столлотс специально выведенные орлы, сели на каменном постаменте, соединив кольцом свои голые шеи. Жрецы оранжевыми изваяниями застыли у репперных стен. Вот краешек солнца показался из-за далеких гор и стал быстро подниматься, заполняя кольцо орлов, и когда оно поместилось там полностью, раздался звон бронзового колокола. Орлы разомкнули головы, выпуская новорожденное солнце из кольца. Жрецы, спроецировав на репперной стене тень от песта, вбивали в то место бронзовый гвоздь. Солнце вступило в созвездие КраббарК. Весело звонили колокола и бубенчики, били барабаны и бубны, трубили горны и свистели свирели, звенели струнами арфы. Люди своим весельем словно пытались отодвинуть мрачные предречения жрецов. «Познание - произвольно» Еще до купельной ночи Венн передал Чуку, что с ним хочет поговорить дед-жрец, и теперь Чук решил к нему зайти. Дед Памаарглпрахомчакистурн, а попросту дед Памаар’, жил не в деревянной долбленке, а в норе. Так называли кельи, боковые отводы от жреческого КроннорК’а – глубокой пещеры, выдолбленной в скале. Этот КроннорК, как и СтоллотС, были единственными на девять ближайших селений, и многие жрецы устраивали здесь, недалеко от входа, свои кельи. Подальше, в просторном гроте была зимняя школа жрецов – СкуллукС. Сюда и пришел Чук в поисках деда Памаар’а. В это теплое время начинающие жрецы занимались под открытым небом и здесь, в подземелье, было пустынно и сумеречно. Единственное зеркало, посылающее сюда луч от входа, света давало мало и Чук больше ощупью, чем зрением, нашел в нише стены свирельку и сыграл на ней имя жреца и свое, сомневаясь, впрочем, что сделал это достаточно разборчиво, потому что тональный диапазон ее был несколько необычен. Однако вскоре же услышал голос откуда-то сверху: - Чук, войди в третий СтреккертС, справа и поднимайся наверх. После сорока ступеней будет площадка с двумя Стреками. Войдешь в левый. Взбежав на площадку, Чук увидел слева неясный свет и прошел туда. Жрец сидел около светящегося кристалла и рассматривал узелковые письмена, кивнув Чуку, пригласил: - Проходи, садись. - Венн сказал, что вы просили зайти. - Просил. Мне Венн сказал, что ты мечтаешь стать жрецом. Почему же не приходишь в нашу школу? - Да все говорят, что трудно у вас учиться. Может немного попозже. - За зайцами еще не набегался? Чук вздохнул, промолчал. Дед продолжал. - А скажи-ка, Чук – дружище, ты хочешь быть счастливым? - Да кто ж не хочет. - А сказать тебе формулу счастья? Чук затаил дыхание, думая, что жрец собирается открыть ему одну из жреческих тайн. Удивился: с чего бы это? Пролепетал: - Я. наверное. еще не достоин. - Ну почему же. Эту формулу все могут знать, только не все хотят. И читается- то она просто: хочешь быть счастливым – создай себе привычку. Так что если ты хоть немного представляешь свое будущее и знаешь, какие тебе там понадобятся привычки, то у тебя появился реальный шанс стать счастливым человеком. Дед весело рассмеялся, то ли над глупым выражением лица Чука, то ли сочтя свои слова шуткой, и вдруг посерьезнел, спросил: - Как ты думаешь, о чем я сейчас мечтаю? - Н-не знаю. - А мечтаю я найти или создать такой волос, или такое волокно, которое не боялось бы ни огня, ни воды, и которое не ел бы ни один червяк, в том числе и моль. Потому что слишком много знаний утеряно. Жрецы, большей частью, вынуждены заниматься восстановлением старых истин, а не поиском новых. Я занимаюсь этим тридцать с лишком лет и, похоже, мечта моя так и останется мечтой. В нашем регионе над этим работают около сорока жрецов. Мы перепробовали шерсть, наверное, всех животных, существующих на земле, вывели несколько новых гибридов, использовали для этого восемь сильнейших точек МайаМ от южных районов горного пояса ЛрыггырЛ и равнины НрыффырН до незамерзающих рек ТрайарТ’а. Мы создали прочнейшее несгораемое волокно с добавлением каменной пыли – СтйллйтС, но всего за пять лет моль научилась поедать и его. А мы вернулись к тому, от чего пытались уйти. Мы вернулись к необходимости отказаться от узелковой письменности и сменить ее на пластинчатую, рисуночную. Самый удобный для этого материал – костяные пластинки. Правильно обработанные, они могут храниться многие десятки, а то и сотни тысяч лет. А для особо ценной информации можно применять металло- глиняные пластины. Уже созданы удачные сплавы ТйТ-СтйллйтС и МйМ-СтлйтС. Но нам этого не осилить. Старики слишком консервативны и не смогут отказаться от узелков. - Значит, несмотря на то, что вы занимаетесь любимым и привычным делом – вы несчастны? Жрец внимательно посмотрел на Чука, словно увидел в нем что-то новое, улыбнулся печально: - Эх-хе, друг мой Чук, все в мире познается в сравнении. В наши годы уже простая привычка жить – счастье. А с другой стороны возможна и такая ситуация: если человек часто был несчастлив и смог после этого выжить, то он привык к несчастьям и значит счастлив. - Бр-р-р, - Чук помотал головой, вспомнил. – А, принцип противоречий. - Откуда знаешь? - Венн рассказывал. Каждому явлению в жизни существует противоявление. - Венн? – удивился дед. – А я думал, что в его пустой башке ничего не задерживается. - Ну, что вы, он среди нас самый умный. - А что такое ум? - Ну, это когда человек много знает. - Это всего лишь хорошая память. А ум. впрочем, это будет твое первое домашнее задание. В течение года ты должен каждый месяц записывать новое определение ума. Через год посмотрим, что у тебя получилось. Вот так-то. Есть какие-нибудь вопросы? - Ох-хо. Вопросов много. Вот вы говорили, что волос недолговечен, а я чем только ни пробовал краску с него смывать, ничего не получается. Может быть, цветовая информация дольше может держаться, чем узелковая? - Э-э, брат, не зря, видно, я тебя пригласил. Дело в том, что краска может быть наружной, и тогда ее можно смыть, а может быть и внутренней. Многие цветные камни способны сохранять свою первозданность, наверное, вечно, но для практики они неудобны. Краска же волос живая и потому недолговечна. Эта краска помогает усваивать нашему телу энергию лучей. Красный и желтый цвет ловит солнечные лучи тепла. В него окрашена шерсть животных и волосы людей, долго живущих в северных и горных районах, если они не носят шапок. В зеленый цвет волосы окрашиваются в жарком и влажном климате и, кажется, когда из питания исключена животная пища. Синий цвет волос - у людей, живущих в пустыне, в песках и высоко в горах, если там тепло. Ну, а остальные цвета получаются при смешивании. - А белый? - Беловолосыми становятся те люди, которые носят шапки. Обычно в очень холодном климате. - Вот это да! А я думал, что внутри волоса ничего нет, ведь он такой тонкий. - То, что мы видим, это продукт нашего зрения. Есть в мире множество мелких деталей и мельчайших живых организмов, которые мы не можем видеть. - А. - Не спеши, я не закончил. Видеть ведь можно не только глазом, но и умом. Позже ты этому научишься. Кроме того, есть специальные кристаллы. Но их ты увидишь года через три. Итак: один вопрос мы разобрали. Давай еще один и можешь быть свободен. - Свободен? - Когда у тебя будет время, приходи за полчаса до восхода солнца. - Как пуночки запоют? - Да. - Последний вопрос? - Да. - Где добывают светящиеся кристаллы? Вот такие, - Чук показал на свет, льющийся из ниши. - Их нигде не добывают. Они выращиваются искусственно. Работа эта очень трудоемка и он очень дорог. К тому же и недолговечен. Срок его жизни десять – пятнадцать лет. Потом он разрушается. Дело в том, что. Впрочем, эти знания уже из разряда жреческих тайн. Когда ты станешь полноправным жрецом, ты много всего узнаешь. - А долго учиться, чтобы стать жрецом? - Дело не в учении, а в желании. Изучать жизнь. придется всю жизнь. Впрочем, для этого не обязательно быть жрецом. Каждый человек сознательно или неосознанно изучает жизнь, и каждый делает это своими средствами, при помощи того, что знает и что умеет. - Вы меня простите, но я нечаянно задал три вопроса, а мне хотелось бы остановиться на одном из священных чисел. - У нас, жрецов, три тоже священное число, потому что в мире существуют три основные управляющие силы: Ма, Моэ и Му – Солнечные, Лунные и Земные излучения. Не торопись, Чук, узнать все сразу. Познание должно соответствовать пониманию. У истины есть много ложных отражений, и поспешность часто уводит за ними. - А. Ой, простите, - Чук торопливо вскочил на ноги. – Я побегу. А завтра на восходе приду. - Приходи обязательно. Завтра занятия ведет жрец Гувелиопинантан. Он помешан на священной воде, так же, как я на узелках, но это не менее интересно. Невеста Спича, покупелившись с ним в баньке три дня, уехала к себе в горы. Спич пообещал приехать за ней до следующих ид. На семейном совете решили, что в подарок новым родственникам Спич увезет дом, который делали на продажу им же, жителям гор. Дом был выдолблен внутри секвойи диаметром четыре и длиной в шестнадцать мер, и снаружи стянут волосяными обручами, обмазанными смолой. Именно такие дома вошли в моду с тех пор, как сорок лет назад жрецы объявили о переходе солнца из созвездия белой легкой воды – ФлаууалФ, в созвездие Краббарк. Как говорит священное писание, эта перемена вызовет великое наводнение, и потому в такие времена делают дома бога Доммод’а, похожие на бочки, без окон, только с двумя наглухо закрывающимися люками. Спич уже несколько раз бывал в Беловодье и теперь, собираясь за невестой, взял с собой Чука, поставив, правда, условие, что новокупленная лошадь и жеребенком останется дома. Однако, пока собирались, Чук нашел какую-то лазейку в душу брата, наобещал непременное во всем послушание, и что за лошадью будут смотреть вдвоем с Венном, который тоже собирается с ними. - Что? Еще и Венн? – возмутился брат. – Ну, уж нет. Вдвоем-то вы точно куда- нибудь залезете. - Ну, братка, он же отдельно пойдет, он к нам никакого отношения иметь не будет. Его дед Памаар’ попросил сумку с какими-то письменами увезти туда. - А без Венна ты эту сумку увезти не можешь? - Так не меня же жрец просил, а его. - Наказать бы тебя за вранье, да ладно. Мыслями Спич уже был там, в объятья белобрыски, и перепираться с братишкой не было никакого желания. Перед отъездом дед Памаар’ позвал к себе Чука и Венна, передал сумку с узлами, объяснил: - Сейчас в земле ТрайарТ собрались лучшие жрецы со всей земли. Они пробудут там два-три года. Из племени, в которое вы направляетесь, в ТрайарТ собирается мой друг – жрец Фразионороконос. Передайте ему эти узлы. Он знает, что с ними делать. Голубям такие ноши неподсильны, поэтому доверяю их вам. Кроме того, на дне сумки лежит мой Священный Браслет: хочу, чтобы до моей смерти он побывал в ТрайарТ’е. Берегите его. - Дедушка, а сами Вы в ТрайарТ не поедете? – спросил Венн. - Да сколько ж можно. Было время, поездил, пора и остепениться. Когда ребята вышли из пещеры, Чук спросил: - Венн, а деду твоему сколько лет? - Да скоро уж двести. Нынче совсем, было, помирать собрался, да оклемался. - А мой дед в сто двадцать помер. Рано. Жалко. - Был бы жрец – дольше бы прожил. Жрецы они знают, когда и в какое МайаМ съездить. - А почему они всем людям об этом не говорят? - Не знаю, у них там какие-то свои заморочки. Да людям, по-моему, и не нужны эти тайны. Перевозка домов жителям гор была делом несложным. Все операции отработаны были до мелочей, а сами волоки, существовавшие уже не одну тысячу лет, регулярно ремонтировались и обновлялись. Они представляли собой пару длинных бревенчатых полозов – тянущихся от самого морского побережья, из племен низовых людей, в годы, к беловолосым людям и, говорят, куда-то еще дальше. Бревна волоков ставились на бревенчатые же сваи и смазывались жиром для лучшего скольжения саней. Вместе со Спичем в горы пошли еще несколько односельчан: везли на продажу дома, уголь, дрова, соль, муку. Они старались успеть до воловьих дней, когда волоки превратятся в сплошную вереницу нескончаемых грузов и вздорожают в два-три раза. Впрочем, и сейчас дороги не пустовали. Впереди Чук видел обоз долинных людей, с бочками, в которых они обычно перевозят керосин. А вон и по обратной дороге под свист и улюлюканье молодых сановиков пронесся вниз санный поезд, с такой скоростью, что Чук не успел рассмотреть какой они везут груз. Руду, наверное. Там, в горах, добывают много разной руды: медь, железо, цинк, олово. «Но тверда ли земля, На которой стоишь, поднимая очи к небу?» Чук ехал на лошади. Именно так называл он ее теперь на манер низовых жителей. Она была спокойная, зато жеребенок доставлял беспокойства за двоих. Венн тоже, было, попробовал проехать за ней, но вскоре же слез, назвав такую езду глупой затеей. Теперь он охотился на сусликов, сбивая их длинным кнутом и зная, что продаст их в горах по хорошей цене. Там они шли на корм собакам, орлам и барсам. Чук завидовал ему, но не показывал вида. Не привыкший к верховой езде, он то и дело соскакивал на землю, бежал рядом, держась за гриву. Пока подъем был небольшой, быки тянули сани, словно играючи, то и дело норовя перейти на бег. Но вот волок полез круто в гору, и быки убавили прыть. А вскоре начались сплошные льды и снега, воспаляя глаза своей белизной, и только бычьи тропы, по бокам волока густо усеянные хвоей и песком, словно никогда не ведали снега. Шли весь день. К вечеру дошли до туннеля, выдолбленного во льду, прошли его насквозь и уже затемно отправили быков обратно. Дальше дорога пойдет под уклон. Чук и Венн устали. Откуда-то снаружи доносился смех, приправленный манным запахом шашлыков, но им ничего не хотелось. Спич заставил их проглотить по нескольку ложек винной окрошки и уже сонных отнес в маленькую ледяную нишу с войлочным матрацем на полу. Глубокой ночью Чук проснулся, вспомнил про лошадь, выскочил из ниши. В полной темноте по запаху нашел своих четвероногих друзей. Долго шептался с ними о далеких краях, быстром ветре и о жизни в стаде мамонтов. Здесь же, в кормушке с сеном и уснул. Утром, у подножья каменного бога КловволК’а, встречали рассвет. Перебирая на груди камни Священного Браслета, Чук шепотом благодарил богов и предков за свою счастливую жизнь. Уложив лошадь и жеребенка в сани, Чук, по совету брата, надел им путы и привязал, как оказалось ненапрасно. Всю дорогу они беспокойно прядали ушами, пытались вырваться, и Чуку стоило больших трудов успокоить их. Сани под гору летели так, что временами, казалось, выскочат из полозов. Но сановики свое дело знали и вскоре все благополучно прибыли в первую долину. Это было еще не место назначения, и долину проскочили, не сбрасывая скорость. Чук, однако, успел увидеть, что она вовсе не была такой безжизненной, как представлялась в его воображении. На наметенной за тысячелетия земле, укрывавшей лед сплошным слоем, даже росли еловые и кедровые рощи. Среди рощ проглядывали домы хуторов и ходили стада яков – снежных быков с длинной красной шерстью. После первой долины опять начался подъем. Он был не крутым, и вместо быков сани здесь тянули люди. У них это получалось быстрее, потому что весь подъем они преодолели бегом, подменяясь с тягунами, бегущими налегке. Уже далеко за полдень спустились в следующую долину. Здесь и жило то племя, куда они направлялись. Родители невесты приняли их радушно, встретив во дворе хлебом, солью и кумысом. Провели в старый дом, рубленый на манер низовых жителей. Большие окна, забранные слюдой, словно пчелиные соты, удачно решали вопрос тепла и света. - Вот наш старый, добрый хайус. Жалко его покидать, но жрецы говорят, что пора переселяться в плавающие дома, - разводя руками, проговорила хозяйка и добавила. - Так что ваш подарок оказался ко времени. - Да, - добавил глава семейства. – Как раз нынче мы хотели покупать долбленый. - Хороший дом. Красивый, просторный, уютный, - Сказал Спич. – У нас такие редко делают. - Оно конечно для вашего климата такой дом – излишество, а мы-то, считай, в нем чуть не круглые сутки. Там вон сыновей половина, - махнула рукой хозяйка. – Старшой-то уже оженился. А вот эти комнаты невестушки нашей. Она внимательно вгляделась в лицо Спича, словно пытаясь понять какие за ним скрываются движения души и, кажется, осталась довольна. - Трудно вам будет в долбленку из него переходить, - проговорил Спич и понял, что зацепил больную тему. Хозяйка только взмахнула рукой и потянула к глазам уголок платка. Хозяин тоже вздохнул обреченно, сказал: - Я, честно говоря, не верю жрецам. Не может вода подняться в такие горы. Да у них и самих единого мнения нет. Большинство советуют вообще со льдов уходить. Да куда уж уйдешь. Здесь и до беловодья наши предки жили, как можно родную землю покинуть. - В писании сказало, что до беловодья здесь красноволосые жили, значит, наши предки, - не удержался Спич и сразу пожалел об этом. - Нет уж, - возмутился хозяин. – Красные никогда здесь не жили. Это кто-то напутал в писании. Там ясно сказано. - Да ладно тебе, старый, - возмутилась жена. – Какая разница, кто здесь раньше жил. Лучше бы думал о том, как сейчас жить. - И в самом деле, - поспешил поддержать ее Спич. – Я собственно к тому это сказал, что хотел пригласить вас летом перебраться к нам, в предгорье. И мои родители вас зовут. Лесов у нас пока хватает. Новый вот такой же дом срубите. Они прожили в горах до начала лета. Сыграли свадьбу, изучили, наверное, все обычаи. Чук и Венн перезнакомились со всеми ребятами. Устраивали скачки, гоняли почтовых голубей и, даже, помогали взрослым выловить семейство Священных Барсов. Но за всей этой беззаботностью и весельем все чаще проскальзывало ожидание великих перемен. Все чаще взрослые засиживались за старинными письменами, а собравшись вместе, уже не рассказывали забавные охотничьи истории, а больше вспоминали где и что написано и задавали остающиеся без ответов вопросы: когда? что? и как? Солнце в этом предлетье жарило невыносимо. С гор текли ручьи, прорезая во льду глубокие каньоны и воронки, и синей водой где-то там, внизу, убегали к двум морям: западному – Сунн ПууП и восточному - ЭспуупсЭ. Большинство людей уже поверили в грядущие перемены. Одни племена готовились уходить на север, другие – на юг, а третьи решили остаться на месте. Они расширяли штольни рудных выработок и обустраивали их в жилища. Жрецы день и ночь наблюдали за Солнцем и Луной, пытаясь понять что-то неведомое простым людям, слали гонцов на юг, на Тропу Перемен. В свободные вечера соплеменники собирались у жреца Фразио: здесь же засиживались Чук и Венн, слушая его длинные истории о жизни богов и людей. Фразио’ лишь недавно перевалило за сотню лет, и он считался молодым жрецом. Тем не менее, познания его были обширны, а рассказы интересны. Причем, интересны, казалось, ему самому не менее чем слушателям. Он был мастер рассказа. Его тело то замирало неподвижно, то взрывалось в причудливом танце, то плавно и бесшумно перетекало с места на место. Мимика лица его живо передавала все движения души его героев. Временами казалось, что он и не рассказывал, а сам жил их жизнью, и это перевоплощение не требовало от него каких-то усилий, вырастало изнутри само помимо его воли. В такие минуты он напрочь забывал про зрителей и слушателей и часто, очнувшись, с недоумением смотрел вокруг, с трудом возвращаясь в действительность. Но вместе с тем он был жрец, и рассказы его никогда и ничего не утверждали прямо; были полны иносказаний, недоговорок, легких намеков, подтверждая основной постулат жрецов: путь к тайнам мироздания открывается только тому, кто этого хочет, кому это интересно. Чуку особенно нравилась его легенда о первом жреце Прахо’, бывшем факельщике, у которого был такой тонкий слух, что он мог слышать, о чем говорит Земля. От нее он узнал о тайных знаках богов МеттеМ’ах, и боги, обвинив его в подслушивании, приковали к скале в недоступных горах. А на берегу западного моря, где когда-то он был факельщиком, до сих пор горит вечный огонь, подаренный ему Землей, показывающий путь морским судам. «Точные знания - ошибочны» Спич решил перемен не дожидаться и уходить домой. Здесь, во льдах, он и без того чувствовал себя неуютно. Уже все было готово к отъезду, но родители захотели отправить с дочерью Святую Воду. Как раз в это время жрецы собрались идти за ней к глубинному роднику. К ним присоединились и кое-кто из соплеменников, в основном молодежь. Дорога начиналась в обширном ледяном гроте. Открыв в глубине грота массивную дубовую дверь, жрецы настроили освещающие зеркала. Долго шли по длинной прямой штольне. Дойдя до поворота, жрецы опять настроили стоящее здесь зеркало, осветив еще один длинный переход. Здесь дорога шла с небольшим уклоном. На следующем повороте зеркала уже не было и чтобы идти дальше, пришлось разжечь керосиновые светильники. Вскоре начали попадать каменные стены и повороты участились. Впереди все явственней слышался шум горной реки. Стены пещеры расходились все дальше, потолок поднимался все выше, и вскоре все это потерялось в сумеречной глубине. Дорогу перегородила беснующаяся река. Через нее был мостик, но вода уже переливалась через него, и казалось вот-вот, уже в следующее мгновение, подхватит его и унесет в темноту. Собрав веревки, какие были, люди закрепили мостик, натянули над ним леер, и вскоре все благополучно перешли на тот берег. Здесь жрецы всех остановили, ушли вперед. Через некоторое время там что-то заскрежетало, завизжало, потому все стихло, а в глубине грота стал разливаться слабый голубой свет. Люди погасили керосиновые светильники, и пошли дальше. Там в двух скальных нишах стояли светящиеся кристаллы, а посреди них, из тела двухголового бронзового бога СуббуС’а, бил родник. Чук огляделся. Кругом были скалы, местами покрытые льдом, ледяной потолок терялся во мраке. В скалах виднелись правильные ниши, и Чук догадался, что там, в глубь скалы, уходят штреки. - Наверное, здесь вы храните свои родовые Браслеты? – спросил он, оказавшись рядом с Фразио’. - Да, в одном из тех стреков. Когда все льды сойдут, мы будем жить здесь. - Но говорят, что во время таяния гибнет много людей? Ведь могут погибнуть все. Жрец пожал плечами, ответил: - У нас каждое лето гибнут люди. Мы к этому привыкли. Лед – наша судьба, а ее не выбирают. Много раз приходил в горы Белый бог СуббуС, но потом он все равно уходил, а люди оставались. - А правда, что так он вас наказывает за какие-то грехи? - Не думаю. Боги бы указали нам на грехи наши. Просто у него тоже своя судьба. - Но разве изменить судьбу и богам не под силу? - Не знаю, - жрец загадочно усмехнулся. – Я богов не подслушиваю. У них своя жизнь, у нас – своя. - А когда мы слушаем Священные Браслеты, чей голос мы слышим? Богов или наших предков? - Разве это так важно? Ведь решение принимать все равно приходится самому. Точное знание может привести к ошибке, лишь примерные знания безошибочны. Набрав воду из Священного Родника в кожаные мешки, люди закинули их за плечи и тронулись в обратный путь. Где-то далеко ухнуло тяжело, затрещал лед, сверху посыпались мелкие льдинки. Когда вышли на поверхность, жрецы в первую очередь налили Священной воды в жертвенную чашу богу СоллоС’у. Когда-то вода в чаше могла стоять сутками, а теперь СоллоС выпивал ее за каких-то пару часов. Диаметр Солнца увеличился почти в два раза, - услышал Чук, стоя около жертвенной чаши. - Надо заносить долбленые дома в горные выработки, - ответил второй жрец. – И начинать это надо сегодня. - Я свой уже давно занес, - узнал Чук голос Фразио’. – Семья будет в безопасности. А сам я все же решил идти в ТрайарТ. - Белые жрецы с севера у тебя? - Да. Завтра мы все выступаем. Перед вечером с перевала спустились люди из соседней долины и принесли нерадостную весть. В долине, через которую шли волоки, произошли сильные обвалы, есть погибшие. Волоки почти полностью разрушены, и пройти на север нет никакой возможности. Эта весть словно подстегнула людей. Все поняли, что главная опасность таится не в синей воде, которая еще неизвестно когда появится; опасность здесь, под ногами, во владениях коварного СуббуС’а, и она может прийти в любую минуту. К счастью, горных выработок хватило на всех. Спич был вне себя от бешенства. Хуже всего, когда виноват сам, и не на ком выместить свою злость. Понять его было легко: по подсчетам жрецов не меньше двух лет, а скорее всего лет пять, потребуется солнцу, чтобы на всем пути очистить ото льда чернотропье. Но даже после этого обратная дорога будет смертельно опасной. Некоторую надежду подал ему жрец Фразио’, предложив ехать с ним на юг и уже оттуда морским путем вернуться домой. На этом варианте и остановились. Жрец объявил, что выезжать надо уже сегодня, в ночь, чтобы к утру хотя бы преодолеть первый перевал, а до тепла подняться на второй. Сборы были недолгими, точнее – торопливыми. Быков запрягать не стали, хотя подъем был довольно крут. Позвали добровольцев, которые за чисто символическую плату согласились поднять сани. К рассвету, обойдя высокий пик по боковым отрогам, вышли на перевал. До рези напрягая глаза вглядывались в долину, пытаясь понять состояние дороги. Тягуны вернулись обратно. Только два пожилых сановика на свой страх и риск решили проводить их до следующего перевала. Найдя запасные сани, они поставили их на полозья впереди обоза, закинули для веса три мешка с песком, хранящемся здесь для отсыпки тропы, наверху закрепили сигнальную трубу. Тот, что младше, сел в сани, приготовил кошку с канатом, и поднял тормозной шест. Набирая скорость, сани заскользили вниз, запела труба, все более поднимая высоту звука. Прошло немного времени, звук стал понижаться, затих и все поняли, что сани благополучно добрались до следующего подъема. Спустили обоз. Сыграли призывную мелодию для тягунов. Ответом им была тишина. - Мда-а. Этого следовало ожидать, - сказал старший сановик. - Горные выработки у этих племен находятся в вершине долины. Часа три, если бегом бежать. - Ну что ж, - не раздумывая, ответил Спич. – Если нет других вариантов, то я здесь, пожалуй, самый быстрый. - А может я! – воскликнул Чук. – Про лошадь вы забыли! Он бросился к саням, торопливо развязал лошадь, свел вниз, вскочил на холку. - Постой, - Спич поймал лошадь за гриву. – Конечно, в беге на три часа я уступлю ей. А если они не согласятся, - обернулся к жрецам. - Какую донь назначить можем мы? - Зерно и фрукты для них сейчас священных амулетов дороже будут. - У северных жрецов мешки с зерном. Что за зерно там? - Просо и рожь немного. - Пообещать мы можем отдать под донь священный ваш оброк? - Невыполнимое как можно обещать. Свои надежды тысячи людей связали с оброком этим. И не утеха восемь мешков ледовым жителям прибавить к своим запасам. - Что есть еще у нас? Молчание. - Быть может чье-то имя? - Меня здесь знают, - вперед выступил сановик. – Величали в былые времена. Быть может, память, былое вороша, страх отодвинет? Я-то им сказал бы, но не умею скакать на лошади. Ты, малый, передай, что бьет челом Вакодо, из рода Ва-Сти-Ну, и просит на оленях примчаться – не терпит время. Вперед выступил жрец Фразио’: - И есть еще товар, - обернулся к Чуку. – На крайний случай. Мы можем обещать, что не забудем ледовых жителей и первую возможность используем для поиска дороги и караван к ним отправим с зерном и фруктами. Они же от себя пусть тоже не праздно дорогу ищут и обучают сигнального орла. И мы придем, тому моя порука, а имя Фразио’ не зря известно им. Нам все равно дорогу здесь пробивать домой. Скачи. Скрывая напряжение за шутками-прибаутками, поднялись на перевал. Надо было спешить. Время близилось к полудню, и солнце распалилось не на шутку. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять трагичность своего положения. Вся южная долина была иссечена огромными трещинами. Невыносимо тяжело было решиться куда идти. Спич обернулся к молодой жене: - Ты пойдешь обратно, с ними, - он указал на тягунов. Два года поживешь у них. С тобой будут Чук и Венн. Жена огляделась вокруг, отрицательно покачала головой: - Нет, я останусь с тобой. - Перечить мужу?! Обузой хочешь стать мне на всем пути, чтоб самому погибнуть и вас всех погубить? За ними, - указал на Чука и Венна. – Нужен пригляд твой. - Тогда вернемся все. - И жить лет десять, на помощь не надеясь, питаясь случайно залетевшей пичужкой?! Все! Я сказал! К брату обернулся Чук, хотел что-то сказать, но, видя выражение его лица, лишь вздохнул обреченно. - Смотрите! – воскликнул один из тягунов, показывая в долину, из которой они только что поднялись. Там, с низовий к вершине быстро ползла гигантская змея, извиваясь и блестя на солнце. И лишь через мгновение все поняли, что это огромная трещина распарывает долину надвое. Вот от нее поползли боковые трещинки, разлетелись, словно брошенные из пращи бревна волока и только потом докатился до людей оглушающий треск. «Только мудрецам можно спокойно доверить задачу изменять себя или других». Вырвавшись из льдов, они ожидали увидеть землю обетованную, но встретили таких же как они сами оборванных, израненных людей. Дорога на ТрайарТ была переполнена беженцами. Еды не хватало. Тягловых животных забивали на мясо. Спустившихся с гор было мало. Основная масса беженцев шла из земли РаттаР, затопленной вешними водами. Путь до священного КресттсерК’а, в ранешние времена занимавший трое суток, теперь растянулся на две недели. Все восемь священных холмов были переполнены страждущими. Кругом слышалась непонятная речь, и чтобы объясниться люди все чаще переходили на священные звуки, понятные всем. Но и объясниться хотели немногие, чаще всего ответом на вопрос был отчужденный недоверчивый взгляд. И тем не менее из случайных фраз и кратких реплик уже можно было составить общую картину: с гор людей гнали тающие льды, а с низин – поднимающаяся вода. В считанные недели земли ТрайарТ, никогда не покрывавшиеся ни белой, ни синей водой, стали средоточием надежд самых разных племен и народов. И если ранее в преддверии КресттсерК’а лишь в праздники устраивали гульбища и жгли костры, а в будни здесь обитали только жрецы-отшельники, то теперь люди расположились даже среди каменных столбов восьми СтоллотС’ов и никто не мог объяснить, зачем он сюда пришел, а тем более – как он будет жить дальше. И лишь центральное плато между этими холмами, сплошь уставленное тысячами огромных каменных идолов, люди обходили стороной, помня, что из этих лабиринтов и жрец не всякий сможет найти дорогу. Именно сюда и направились Спич и его друзья, веруя в свою священную миссию. От почти сорока человек, решивших идти на юг, их осталось двенадцать. Среди каменных гигантов их встретили жрецы, спросили Фразио’ можно ли пропустить дальше его спутников, тех, кто не являлись жрецами, на что Фразио’ ответил: - Эти люди достойны самых высоких сословий. Они постигли мудрость жизни и смерти. С проводником они немного углубились в каменные джунгли, вышли на открытую площадку со скамейками. Это была жреческая школа. Путников усадили, дали вина, накормили, и глубокий сон враз сморил их. Второй раз за последний месяц они спали так крепко: в первый – когда, выйдя изо льдов, встретили людей, и вот теперь. Проснулись почти враз, отдохнувшими и довольными. Перед Фразио’, сверкая драгоценными камнями, лежал Священный Браслет деда Памаар’а, сам жрец вязал узлы его родословной. Чук вспомнил как погиб Венн. Стало невыносимо тяжело и обидно. Он считал себя виновным в гибели друга и знал, что не сможет встать пред очи Памаар’а. - Я решил оставить его Браслет здесь, в Хранилище КресттерК’а, - сказал Фразио. – Потому что никто из нас не сможет гарантировать его доставку хозяину. Более того, мы даже примерно не представляем, что происходит сейчас на вашей родине. Жрецы говорят, вода поднялась настолько, что западное и восточное моря соединились. - Как??? – воскликнули сразу несколько человек. - Да, соединились. Долинные люди, надо полагать, разошлись, кто на север, а кто в ваше предгорье, - он глянул на Спича и спросил. – Что думаешь делать теперь? - Не знаю. Все верфи разрушены, плотов не хватает, бобровые леса затоплены, а без бобров лес валить мало кто умеет. Но я все равно пойду домой. Жаль, что не умею строить плоты, а платить за готовый нечем. У меня есть два чистых изумруда и Йна сохранила рубин. В те времена их можно было обменять плотов на двадцать, а сейчас и одного не дадут. О продуктах и говорить нечего. Говорят, даже рыба на побережье в большой цене. Люди озверели. Рассказывают, будто одна женщина сняла со своего браслета алмаз и предлагала его как чистый – ее разоблачили и убили. Конечно, нечистый алмаз кому нужен. Но понять ее можно, дети умирают от голода. - О, боги! За что?! – простонала Йна и, закрыв лицо ладонями, уткнулась в колени. Жрец из местных, сидевший здесь же, сказал: - Мой тебе совет, Спич, поторопись. Народ уже поговаривает, что северные земли вольготнее, и скоро плоты еще более подорожают. Я вам даже больше скажу: люди, идущие в ТрайарТ с севера и востока – это капля в море. Через три-четыре месяца сюда придут жители южных побережий, и сами боги, думаю, не знают развитие дальнейших событий. Кстати, плоты сейчас делают из цельных бревен, а не из пустотелых как раньше. Так быстрее и проще. Правда, хуже грузоподъемность и в управлении тяжелее, но сейчас важно время. - Значит, южные моря тоже поднимаются? - Конечно. Немного, правда, помедленнее, но зато людей по южным берегам жило значительно больше, чем в этих краях. Так что те трудности, которые мы испытываем здесь сейчас – это цветочки. Я думаю, из Трайарта основная масса пойдет на запад и на север, по сухопутным путям СроддорС’а. Морские дороги наладятся еще не скоро. Правда, пути СроддорС’а тоже затоплены, но пока там еще есть проходимые места. - Может быть, все же попробовать построить плот самим. Бревна-то мы, наверное, купить сможем? Или сделать железные рубила, навалить лес в горах и сплавить к морю. У нас в северном предгорье бывает, валят лес рубилами. - Если ни разу не строили, то трудно будет. А знаете что, я вам, пожалуй, и в этом помогу. Есть у меня один знакомый старичок, который понимает богов СтроппортС’а и ПсуддусП’а. - Сам строит и водит? Но именно такой нам и нужен! Быть может, он согласится и плыть с нами. - Думаю, что согласится. Он здесь с семьей сына. Они из островных жителей и, как мне показалось, сожалеют, что пошли на юг и не на север. Более того, вас проводят в одно труднодоступное ущелье. Там лед сошел рано, и бобры выжили. - Я, право, не знаю, смогу ли вас достойно отблагодарить, - Спич достал изумруд, подал жрецу. – Возьмите. Это самое дорогое, что есть у меня. Жрец взял кристалл, подержал на ладони, любуясь, посмотрел через него на солнце, сказал: - Сросшаяся друза. Красиво. Это Священная спарка. Где взял такое? - Сам нашел, там, дома. - Богатая земля у вас. Эх, жить да жить бы спокойно. Прости, но не смогу принять такой подарок. Достоин он лучшего жреца, - обернулся к Фразио’. Взгляните. Фразио’ взял изумруд, долго разглядывал его, покачал головой: - Да, вещь Священная. И я такого, пожалуй, не достоин. Но есть здесь человек, кому он будет впору, - передавая камень Чуку. – Вплети в Браслет свой, пусть залогом будет твоих деяний. Чук отшатнулся: - Как можно? Мне?! Мне не позволит бог НеннеН иметь такое, я не заслужил! - Не нам судить о божьих позволеньях. Поправит он, коль ошибемся мы. Но, думается мне, такому посвященью доволен будет лишь из рук твоих Всеведающий Бог. Чук осторожно принял драгоценность, на глаза навернулись слезы. «Путь впереди равен пройденному пути». Плот они строили неделю, а до ворот ГротторГ’а дошли за трое суток. Во времена легкой воды путь этот занял бы всего лишь один световой день, но сейчас и плот был тяжел, и дельфины непослушны, и море, взбаламошенное странными течениями и водоворотами, было непредсказуемо. Без деда Врупо’ они бы вообще не смогли проделать этот путь. Но вот вдали показались две вершины и между ними широкий прогал, через который западное море вливалось в восточное. Они уже попали в это течение, да еще усилившийся западный ветер помогал им, и гребцы лениво пошевеливая веслами, приготовились отдохнуть. Лишь двое рулевых стояли наготове, глядя на деда – воплощение бога ПсуддусП’а. Рядом со стариком на мостике стояла его внучка, в обязанности которой входило дублировать команды белым флажком. Чук правил парусом. Мыслями он был уже дома, но гадать о том, что там сейчас происходит, не хотелось. Зачем мучить себя напрасно, если уже вечером он обнимет родителей. Спич, сидящий на веслах, крикнул старику: - Не догонит нас тучка? - Нет, не догонит, - рассеянно ответил дед, но, взглянув назад, нахмурился. – Хотя тучка-то нехорошая. Фуоноуч идет – неровный ветер. Надо нам поторопиться. Неизвестно еще какие там берега, - и крикнул. – Эйе, на гребях, пошеве-еливай! Бог БреггерБ заждался нас. Налега-ай! Ветер усилился. Впереди уже виднелись выступающие из воды скалы и белые буруны между ними. - Не нравится мне это гэрло, - прокричал Врупо’. – Хотя бы малюсенькую лагунку на берегу, я бы лучше отсюда высадился. - Ничего, дед, проскочим, - отвечал Спич. – Не приспустить ли парус? - Нет. Плот тяжелый, на течение нельзя надеяться, только ветер нам помощник и весла, - и поднеся ко рту рупор, прорычал, перекрывая вантовый свист. – Проверить привязи. Затянуть крепи. Пра-аво правь! Девочка вытянула белый флаг вправо. Чук увидел как дружно налегли рулевые, а гребцы по правому борту приподняли весла, порадовался: не зря дед мучил их на всем пути, заставляя выполнять команды точно и слаженно. Ведь гребцы, большей частью, состояли из пассажиров, ни разу в глаза и весел не видевших. - Право-о! – опять прокричал дед. – Право таба-ань! Парус влево два румба. Теперь гребцы спутались. Одни осушили весла, другие затабанили их, поднимая буруны. Дед выругался, гаркнул: - В воду весла! Табань право! – и уже через минуту. – Суши весла! Поднять все весла! Плот обогнул скалистый островок, с застрявшим меж камней огромным дубом, и понесся дальше. Прямо перед ним виднелось целое поле бурунчиков. Обогнув их слева увидели затопленный лес. Они счастливо миновали еще несколько опасных препятствий, и вскоре берега резко разошлись вправо и влево, и плот вынесло на морской простор. Не удержавшись, гребцы побросали весла и вздернув руки к небу закричали: - Ваа, Ваа! Слава богу ПуннуП’у! Наверное, они бы сейчас вскочили и заплясали, если бы не были привязаны. Но дед Врупо’ не позволил им долго радоваться: - Заложить правый галс! Весла на воду! Право! Пра-аво! Говорят, раньше на плотах делали лебедки, и управлять парусом было легко. У них на изготовление лебедки времени не было, и Чук разворачивал парус, передвигая шест по бревну и прихватывая его петлей. Госсожские горы синели своими вершинами совсем рядом. Теперь надо было идти почти навстречу ветру, и дед замучил Чука сложными галсами и румбами. Берег медленно приближался. Когда-то на берегах стояли СлаггалС’ы – стелы из белых камней, а иногда и горели факелы, указывая судам путь к удобной бухте. Теперь можно было полагаться только на интуицию и опыт старых моряков. Однако бог ДрейффйерД никак не хотел помогать им сегодня. Очередной шквал ветра был такой силы, что порвал парус, и обрывки водорослей заметались, хлеща гребцов по спинам и лицам, а поднявшаяся кутая волна чуть не довершила разгром и, если бы люди не были привязаны, то многих бы недосчитались. Гребцы выкладывались полностью, но берег не приближался. И тогда дед Врупо’ сменил тактику: - Плот развернуть на юго-восток! Лево таба-ань! Девчонка уже не дублировала команды, держалась за леера, сплетенные из водорослей, и испуганно глядела на удаляющийся берег, который почти уже не проглядывался в быстро опускающейся темноте. Они гребли еще часа три, рискуя налететь на скалы и хотя бы такой ценой остаться на родных берегах. Но не было и скал. Бог ПуннуП не хотел выпускать их из своих объятий и наверное уже радовался в предвкушении очередной добычи. - Весла сушить! – прокричал дед с мостика. – Всем намазаться жиром, надеть теплые одежды! Ветер кончится через сутки, и тогда мы вернемся! И ни сам дед, и никто из этих дроордов еще не знали, что на долгие годы пристанищем им будет восточная земля РаттаР, а сюда суждено будет вернуться лишь восьмидесятилетнему жрецу Чуку с одним из своих внуков. Часть 2 ДрайарД – путей пересеченье .И многие сейчас, по нищете своей мечтами в богатстве пребывают. Но лишь нужда вокруг. Обильные в прошлом луга и нивы в пустыни и болота превращены. И вместо мяса все чаще на обед готовят рыбу, а то и вовсе лепешки из муки крапивной и щавеля. Третий день в огород и обратно нескончаемым потоком идут люди. Говорят когда- то базар этот был не огорожен и плату с купцов не брали. А потом Лигат Второй обнес это место между двумя священными холмами городьбой. Теперь в каждых из четырех ворот стояли донники и брали донь с торговцев в зависимости от количества и ценности товара. Каждый отряд донников состоял из восьми человек: по три от каждого народа и двух казначеев. Три дня назад с севера, из земли МрепперМ, пришел большой торговый караван и по этому случаю Лигат Шестой объявил семидневные базарные дни. Караван пришел с малой охраной, что было удивительно, и цены купцы объявляли небольшие, что удивительно было вдвойне. Приходящие ранее торговцы доньи заламывали большие, объясняя это необходимостью платить строжникам, продавали немногое и, в результате, все равно по малой цене все отдавали казне Лигата. Узнав, что лучше всего купцы берут звездный камень янтарь, население дрэйэрда – восточного кресеня – высыпало на побережье КруггурКа и принялось ворошить землю всеми доступными способами: от металлических воловьих плужников до простых заостренных палок. Когда-то давно в этих землях пересекались два торговых пути: южный – ДроннорД и восточный – ЭллЭ ДарраД. Точнее само пересечение было несколько южнее, где Эллу впадала в КруггурК. По обеим берегам ее устья были насыпаны искусственные холмы и на них поставлены высокие камни. Над этими камнями днем и ночью парили орлы, показывая морским судам вход в реку. Ночные орлы натирались фосфором и светились. Это пересечение всегда было местом притязаний красноголовых северных племен, хотя контролировалось желтоволосыми племенами земли РаттаР. Когда же их земли затопила большая вода, многие племена пришли сюда, в окрестности Орлиного Утеса, потеснив красноголовых. Народ РаттаР ранее был так велик, что никогда особо не заботился о воинском искусстве, чем вскоре воспользовались красные и надолго полностью подчинили себе желтых. В те времена земля здесь была еще богатой и между двумя народами шла постоянная борьба. Не раз после кровавых сеч люди собирались на общий сход и выбирали достойного мужа, способного навести порядок. Но муж этот обычно благоволил тому народу, из которого происходил, и вскоре его смещали. Жрецы советовали пригласить на власть правителя со стороны, но их не слушали до тех пор, пока не взбунтовались женщины, еще как-то мирившиеся с потерей мужей, но не желавшие мириться с убийством сыновей. Достойного правителя нашли аж на далеком юге, среди еще кое-где оставшихся, зеленоголовых людей. При поддержке жрецов и женщин он издавал указы и правил справедливость, примиряя спорящих. Но больше всех прославился сын его Лигат Второй. Он установил закон, по которому власть переходила к старшему сыну по достижении им сорокалетия. Кроме того Лигат Второй объявил указ о слиянии двух народов и общем для них названии – ДжурруДж. Гур и Раб были друзьями не-разлей-вода, хотя и происходили из разных, до сих пор враждебных племен. Имя Гур значил Уходящий, потому что до недавнего времени он был слабым болезненным ребенком, и никто не связывал с ним возможность продолжения рода Чутгу’ родословная которого прослеживалась на два тысячелетия назад. Правда бабушка часто рассказывает Гуру легенду о том, что его далекий предок вышел из этого моря, моря КруггурК, и потому именно она настояла на этом имени. Она же приобщила его к чтению старинных письмен, хранящихся в ее сундуке в виде бесконечных связок из уже выцветающих птичьих перьев и волосяных узловатых кос. В свободную минуту она переводила перьевые письмена на узелковые, надеясь, что сохранятся эти предания еще несколько тысяч лет. У Гура не было ни отца, ни деда. Деда он не помнил совсем, а отца немного помнил. Впрочем, их отсутствия он не замечал, или думал, что не замечал, потому что по негласному закону все мужчины племени принимали посильное участие в воспитании мальчиков-сирот, как и все женщины – в воспитании сирот- девочек. Имя Раб, словно в противовес Гуру, означало Сильный, Побеждающий. Он носил густую ярко-рыжую шапку волос и гордо называл себя Прус – Осколок Солнечного луча. Впрочем, так этих красных называли и другие народы. Племя их пришло из земли СтоммотС, вся память его построена была из войн с раттарами и, как пренебрежительно говорили все прусы: только в зеленую голову Второго Лигата могла прийти мысль об объединении. Собственно какой-то особой причины для взаимной вражды и не было. Просто прусы были скотоводы и охотники, и когда не имели возможности купить у южных хлеб, сладкие фрукты и тонкие одежды – брали все это силой. Правда, раттар было так много, а их пограничные отряды столь стремительны, что часто стомы уходили ни с чем. Но бывали и удачные вылазки. Впрочем, эта неприязнь не мешала заключать взаимовыгодные договоры и торговые сделки, а похищение женщин было делом обычным, потому цвет волос давно уже не был определяющим признаком народа. Однако все это было еще до потопа, а сейчас красные явно сильнее этих бледноволосых, и если бы не власть Лигатов, которых поддерживают жрецы, и не странный союз южан с народами МрепперМ, тоже красными – то эти раттары давно уже были бы изгнаны из ДрайарД’а за Эллу, а, может быть, и дальше. А там, глядишь, и взяли бы красные под свой контроль оба бывших торговых пути и, может быть, вернули бы им прошлое величие, многолюдность и богатство. Пока же ни одному народу это не по силам и, вместо бесконечных караванов купцов, здесь давно уже освоились шайки разбойников столь же многочисленных, сколь и неуловимых. Примерно такие мысли прокатывались время от времени в голове Раба, под неосознанным влиянием его отца, одного из лучших красных воинов, честного, но болезненно свободолюбивого, не признающего над собой никакой власти. Вполне возможно, что в мечтах видел он сына своего Великим поводырем народов здесь оселившихся, имевшим и тучные стада, и многие барки-катамараны, и донь немалую с земель полонных. Однако для самого Раба мысли эти витали в неком абстрактном поле и практического, реального продолжения не имели. Он и представить не мог, чтобы эта отвлеченная вражда каким-то образом разграничила его дружбу с Гуром. Они тоже мечтали. И о славе, и о богатстве. Они мечтали найти много самородной руды – медной, железной, оловянной, цинковой – неважно. Ее можно было бы очень дорого продать. К сожалению, в этих местах все, что имелось, уже давно найдено и переплавлено, а то, что осталось, никто и не возьмет. Единственное, чего здесь еще было много – нефть. Но добрая четверть населения рыла колодцы и черпала ее, и все окрестности давно уже были ею снабжены. И оставалось ребятам промышлять птицеловством. Сначала ловили воробьев, голубей, галок, а потом решили не размениваться по мелочам и ловить крупных почтовых воронов и коршунов. Когда-то вся почта здесь держалась исключительно на голубях, но после, при обострении межплеменных разногласий, почтовых голубей стали сбивать обученные ястребы и соколы, и тогда, сначала вожди, а потом и простой люд, кто имел возможность и терпение поймать и выучить ястреба или сокола, стали отправлять послания с ними. Резко повысившись в цене, птицы эти вскоре почти все были выловлены. И тогда наступила очередь коршунов и ворон. Эти хищные и агрессивные птицы водились во множестве, имели яркую расцветку, и у них, практически, не было врагов. Зимой обычно использовались белые, осенью – рыжие. Летом старались раздобыть зеленоватых, но в дикой природе они встречались редко, а выведенные искусственно были очень дороги. Больше же всего ценились пятнистые почтари, особенно если пятен было ровно тринадцать, как священных созвездий. Раб был почти на год старше Гура. В прошедшем году ему на день рождения отец подарил коня. А завтра день рождения у Гура. «Мастерство – страдание» Этот старый каурый конь по кличке Доо был их, единственным на двоих, богатством. И хотя его пятна на лбу и боках даже отдаленно не напоминали абрисы священных созвездий, он все равно заслуживал почтительного отношения, хотя бы из-за своей гривы с замысловатыми плетениями, в которых без труда читалась вся его родословная и боевые заслуги. Гур гладил рукой гриву и ждал, и говорил: - .И сам он, судя по косичкам свисающим, не раз играл со смертью, летя навстречу стрелам и копьям. А вот, смотри, хозяина он вынес из царства мертвых, откуда сам конь Виснувнев не смог бы соединить два мира. - Ты вэрнэ думаешь, что нэ умэю читать я! – нетерпеливо воскликнул Раб, сидящий верхом на четвероногом друге. - Тебе все недосуг, а повторить, иной раз, не вредно. Быть может, в прошлой жизни и ты был конем таким же. - Осел упрямэ! Едэм, я согласэн. Но эже мы сэй днэ ни с чем вертахэ, пэняй сэбэ. На парэ недэль забудэ про это стрэмэ ступа ти! Гур вскинул голову, недоуменно взглянул на друга. Не слишком ли велико наказание? - Ну? – насмешливо спросил Раб. - Я. Я согласен. И я уверен, что мы птенцов там добудем, двух, а может и трех. Вспомни: прошедшей осенью, на день твоей звезды, тебе приснился конь – и вот он. Случилось! - А тэбэ причудэ пятнистый коршун, но не спешит никто тэбэ его дарить. Раб допустил оплошность, лишний раз напомнив о безотцовщине Гура, и поспешил замять неудобную тему. - Ну ладно. Что болтать? Там будэ зримэ. Быть можэ заставишь мэнэ поверить в сны вещие. Доо, вперед! А ты покажэ, что можэ. Гур метнул лассо, но Раб мечем отбил веревку, крикнул, смеясь: - Ха-ха! Позволил я б тэбэ, когда б тэбэ нэ чуял! Застоявшийся конь унес его вперед. Гур побежал следом. Они часто бегали так наперегонки, меняясь на коне, Бой между пешим и конным был их любимой игрой. Доо шел уже десятый год, а по Закону Всадников хорошие кони имели право на достойный уход в старости. Несмотря на раны и те бешенные скачки, которые ему когда-то пришлось вынести, он был еще довольно крепок и резв. А может, это игры с ребятами вернули ему вторую молодость, разбудив былые воспоминания. Срезав излуку, Гур догнал их, перегородил тропу, захлестнув веревку за куст. Но Доо был начеку и легко перепрыгнул преграду. Гур попытался мечем достать Раба, тот отбил удар, поскакал дальше. Гур не отставал, бежал рядом, делая выпад за выпадом и, наконец, достал до ноги Раба. Удар не считался решающим, но Раб провел рукой по гриве, выдохнул: - Ух, - и, соскочив с остановившегося коня, крикнул Гуру. – Взаграй! Пока. Быть может слэдующий оскочь нэ скоро тэбэ провэдэ. Гур с разбегу запрыгнул на мозолистую холку, откинулся назад и стегнул веревкой по ногам Раба. Тот не ожидал, упал на колено, но тут же перевернулся, вскочил на ноги. Они рубились жреческими мечами, короткими, расширяющимися к рукоятке; с единственной разницей – их мечи были деревянные. Тем не менее, это было самое настоящее оружие, с которым хорошие добытчики не боялись выйти на медведя. Завтра Гуру исполнится тринадцать лет. Это возраст посвящения в воины. Само посвящение будет проводиться старейшинами рода через несколько дней, в полнолуние. А пока. А пока надо доказать, что ты чего-то умеешь. Хорошо бы найти или купить собственный чистый кристалл и вплести его в свой Священный Браслет. Конечно, старцы подберут ему кристалл предка-воина, которым он сможет гордиться, но в тринадцать лет желательно уже иметь чистый камень. У Гура есть серьезные основания думать, что им сегодня повезет. Вчера вечером бабушка, укладывая его спать, поставила в изголовье череп отца с врощенным в него Браслетом, и ночью Гуру приснился отец. Он говорил, что сын должен обязательно подняться на Орлиный Утес. В руках отец держал пятнистого коршуна. У утеса этого было три названия: орлиный, осиный и священный. И еще у него было две тайны: осы и светящиеся орлы. Непонятно почему бог ЖуззуЖ облюбовал это место, но ос здесь было много всегда. Не один смельчак, застигнутый ими, срывался с этих скал. И не раз пускали люди огонь на эти заросли, и гибло много живности, но осы выживали и снова плодились, казалось в еще большем количестве. И, наверное, поэтому на Утесе было настоящее царство птиц. На самой вершине селились орлы, чуть пониже - вороны и коршуны, еще ниже – соколы и ястребы. А внизу, в фантастическом переплетении елей, кедров, кизила и саксаула гнездились мелкие птахи, змеи, грызуны и даже процветали, несмотря на опасное соседство. Здесь, в окрестностях Орлиного Утеса, прошло все их детство, как и детство большинства их друзей, отцов, дедов и пра.-дедов до сорокового колена. Он был священным символом народов здесь обитавших, преклонявшихся перед ним и проклинавшим его. Немало морских судов, завороженных светом сигнальных орлов, разбито было на рифах напротив него у небольшого скалистого острова. Впрочем, здесь есть небольшая и удобная бухта, но только сударг, уже побывавший в ней, сможет провести сюда судно. Никто не знал откуда на утесе появляются светящиеся орлы, а точнее никто и не пытался это узнать, потому что все верили в легенду. Когда бог света СооС встретил богиню воды ВууВ, родилась у них дочь СвйллйвС красоты неписаной. Приметил ее бог времени СроккорС и забрал с собой. Не хотели ее отпускать родители и только тогда согласились, когда пообещала она детей своих им посылать. И рождались у нее по очереди то дети огня, то дети воды, и посылала она их на землю, и селила детей огня в горах, а детей воды – в низинах. А когда огонь и вода встречались, то рождались люди. И были люди веселы и красивы. И захотел бог моря ПуннуП забрать их себе и сговорился с богом утонувшей земли ПтуннутП, и затопили они всю землю. Но сын бога и земной женщины – МеттеМ узнал как сделать непотопляемую землю и спас людей, а бог Госсог создал Орлиный Утес, а бог ДгоссогД поселил на нем сигнальных орлов. Гур и Раб всегда верили, что будут профессиональными птицеловами. Единственное, что могло им в этом помешать – незнание ловчих секретов, которые накапливаются столетиями и передаются непосредственно от учителя к ученику, чаще всего от отца сыну. У них в роду птицеловов не было. Они, быть может, и были, но не на памяти ближайших поколений и все их тайны похитило время. Однако настойчивость ребят давала плоды, и взрослые уже делали им заказы на излов той или иной птицы. Сложность этой профессии состояла в том, что убивать взрослых особей было нельзя, а из каждого гнезда можно было брать только половину птенцов. А если уесть, что птицы постоянно совершенствовали способы защиты, то становится понятно, что искусство это не только сложно, но и опасно. А для таких ребят как Гур и Раб опасность эта кратно увеличивалась, потому что их доспехи представляли собой лишь жалкое подобие доспехов настоящих птицеловов и, наоборот, их честолюбие никак не хотело мириться со всеми этими трудностями и в мечтах своих они уже давно были водунами специальных ловчих бригад, состоящих на службе самого Лигата и излавливающих самых красивых и сильных птенцов. Гур и Раб еще раз поспорили о том, каким путем идти вверх и Гур опять настоял на своем. Он не понимал, что с ним сегодня происходит. Обычно в спорах он не очень отстаивал свою точку зрения и чаще уступал Рабу. Но сегодня что-то взбунтовалось внутри него, диктовало ему свою волю. Вверх было два пути: первый – крутой, скалистый; второй – пологий, по каменистым россыпям, но тоже вверху переходящий в отвесные скалы. Большинство их предшественников выбирали именно этот, второй путь, справедливо полагая, что лезть на самый верх незачем и гнезд должно быть достаточно уже на полпути. Но почему-то их и здесь чаще всего ожидала неудача. Лишь святые отшельники, живущие с птицами, могли взойти на самый верх. Да еще, говорят, однажды случился птичий мор, но даже тогда наверху побывали немногие. - Ну что, вот здэсь коня оставэ, - сказал Раб. – Трава хорошая, пусть пощипэ. - Давай, - согласился Губ. – Скоро уже камни начнутся. Они закинули за плечи мешки с амуницией и пошли дальше. Здесь еще знакомы были каждый кустик, каждый валун. Здесь начинались их первые восхождения к неведомым высотам. А вот здесь они уже осваивали азы скалолазания, держали в руках первых птенцов, заключали первые мирные соглашения со священными змеями и дикими котами, учились лечить первые травмы, радоваться первым достижениям, переживать первые неудачи. - Ну что? Туда? – спросил Гур, будто еще надеясь, что Раб его отговорит. - Что ж, тудэ так тудэ, - Раб злорадно успехнулся, добавил. – Ужэ тэбэ хотэтэ вертахэ до азэ ошибэ. - Ничего, на ошибках учатся, теперь мы умнее, - сказал Гур, но воспоминание о прошлогоднем случае заставило ощутить пустоту под ложечкой. В прошлом году они впервые решили подняться на этом утесе до вороньих гнезд. И они поднялись. Раб метлой отгонял пикирующих ворон, а Гур, уже держа двух птенцов, отходил по узкому карнизу, и когда воронам все же удалось прорваться и Гур, защищаясь, уже не мог держаться за камни – Раб выхватил меч, и три вороньих головы запрыгали вниз. Происшествие это сильно подпортило их репутацию, правда не столько у соплеменников, сколько у стражей порядка. Большинство взрослых, детям которых за кусок хлеба часто приходилось рисковать жизнью, понимали их, и эта моральная поддержка помогла в прошлый раз избежать сурового наказания. Но, освобождая их строжники, дали понять, что в следующий раз послабления не будет. Пришельцев давно уже заметили местные обитатели и, кто со страхом, кто с любопытством, наблюдали за ними: с деревьев, из-под камней, из травы. Уже и осы запели свою предупреждающую песню. Многие из них, здесь живущих, были священной, кобряной, расцветки, как во эта золотистая гюрза с тринадцатью малахитовыми пятнами на голове. Но самым неприятным соглядатаем был говорящий коршун – око Лигата, уже два раза пролетавший в отдалении. Именно такой коршун в прошедшем году сообщил об убийстве ворон и потом узнал ребят при расследовании инцидента. Никто не знает сколько таких ок у Лигата, но говорят, что всех птиц у него по сорок. Вот опять свесилась с ветки гюрза, шипя на друзей. - Много нынэ змэй, - сказал Раб. – И почему мы нэ сборэнитэ дико ядэ? - Ну да, не всякому Лигат доверит такое. Дикий яд лучшее лекарство от болезней. - Страннэ все жэ, как яд можэ и лечить и убивать? - Жрецы учат, что в каждой вещи есть две противоположности, и любое проявление этой вещи зависит от соразмерности этих противоположностей. - Фу сколь туманэ у десять словэ. Мнэ чудэ жизнь нэ столь сложна. - У тебя просто ум не натренирован над словами размышлять. Ведь если ты учишься владеть пращей – это не значит, что умение метать диск придет само. Всему надо учиться. - Ага. Но нэ надо ученнэ всему. А вот праща сэ частэ нэ помехэ бы. - Зачем? - А вот той око шэе бы сверзитэ, - Раб показал на коршуна. - Типун те на язык, - прошептал Гур, испуганно оглядывась. - Думаешь одни мы здесь. - Да про подслухэ я щэ нэ слыхэ, - весело отозвался Раб и присел перед греющейся на камне змеей. – Интэрэснэ, а ежа яд без разрэшэннэ сбортэ, кому можэ продатэ? - Отстань. Вон око опять летит. - Какие заболэзи он лэчэ? - Он излечивает тех, кто ходить не может. А еще, говорят, от него новые зубы растут. - Враки навэрнэ. Мэнэ гюрза уже два раза кусэ, вот таки бы клыки уже вытянэ. - Ничего не враки. Вот третий раз кусэ – и вырастут бивни как у слона. Будешь ими кору драть. А еще оленьи рога вырастут. Раб толкнул Гура, тот ответил и они схватились, пытаясь повалить друг друга на землю. Неожиданно нога Раба провалилась в щель между камнями, и оттуда взвился целый рой ос. Отбиваясь от ос, ребята бежали обратно. Добежав до елки, Раб срубил, мечем две ветки и, обмахивая ими себя и Гура, крикнул: - Доставэ мазь из мешка! Гур достал мазь, наляпал на лицо и руки и передал Рабу, выхватив у него ветки. Передавив ос, успевших забраться под одежду, они присели и замерли, и вскоре осы улетели. Ребята весело смеялись, глядя друг на друга. - Вжэ я верю, что он ядэ рога вытянэ, а зенки заховаэ, - кричал Раб. - А у тебя губы со щеками распухли, видно клыки растут, - хохотал Гу и, ощупывая свое лицо, добавил. – Бежим до ключа, а то у меня глаз совсем закроется. Они добежали до родника и начали делать холодные примочки. - Да-а, не множэ поможэ, - сказал Раб. - Поможет, - ответил Гур. – В эту мазь входят травы, яд вытягивающие. - Все равнэ плохая примэтэ. Нэ наш сэгоднэ дэнь. - Во время моей звезды плохих дней не было, - ответил Гур и, боясь, что друг не пойдет на утес, добавил, - Мы сами виноваты, забыли про осторожность. Небось не сусликов загоняем. - Ладэ, пошли. Солнце уже высокэ. Идти становилось все труднее. Путь преграждали то огромные валуны, то завалы деревьев, то непроходимые колючие кустарники. Вдруг из-за кустов раздался старческий смех и голос отшельника: - Вот идут двое, посмеются и взвоют. На скалу взойдут да погибель найдут. - Бр-р, - встряхнулся Раб опомнившись. – А что, дед, можно дальше ли пройти? - Иди, иди. У каждого своя дорога в преисподнюю, но может и вернётесь, если не споткнётесь. - А сколько птенцов можно унести, - спросил Гур. - Хех. Сколько дадут столько и унесёте. Да может другое найдёте. Под скалой направо проскочет коза, скок-поскок над гуравой. А валун с неба скатится в ТуннуТ обратится. Они пошли как советовал дед. Отшельники здесь хозяева и перечить им нельзя. - Призвавший на помощь природу да покорит мир, - изрёк Гур. - А этэ ще из яких сказанэ? - Из Эван Гиэс Соллос. Выйдя к гураве, каменистому оползню, полезли над ней вверх цепляясь за скалу. Щебенка под ногами Гура поползла вниз, Раб кинул конец верёвки, помог ему подняться, причитая: - Эх, погибэ Гур в гуравэ во стремнэ до моуравэ. Вокруг них уже закружили галки, пока только криком выражавшие своё недовольство. Но галочьи гнёзда ребят не интересовали. - Тут даже что-то вродэ тропэ эстэ, - сказал Раб указывая вверх.- Глянэ як камэнэ блестят якэ серпэнтэ. Замечэ строно вблизи её не видэ. Они полезли по тропе, взобрались на ровный приступок, услышали хриплый голос: - Ну вот Гур и Раб пришли, старуху нашли. А я уж хотела спускаться да не могла размогаться. Ребята опешили. Старая веддева могла знать многое, но откуда она знает их имена? - Здоровья тебе, ведьма. Не позволишь ли нам выше взойти да пару воронят унести. - Взять воронят можно, да унести сложно. Да вы не спешите, в моё жильё проходите. А я огонёк разложу да чего-нибудь сворожу. Около старухи лежали несколько разномастых диких котов, чуть поодаль прижалась к скале кабарожка; огромная кошка, помесь гепарда и барса вышла из тени, посмотрела на ребят и отвернулась. Чёрный как смоль орёл прилетел снизу держа в лапах бронзовый котелочек наполненный водой. - Вот молодец дружочек, сейчас запалим огонёчек, сварганим гостям кипяточек, - прохрипела старуха, высекая искру. Кипяток – дитя от священного брака огня и воды. Питиё это в особых случаях было обязательным и ребята даже не пытались отказаться. Только переглянулись тоскливо и посмотрели на солнце быстро взбирающееся по небу. «Ища свободы - молись ограничению» На базар друзья пришли рано утром. Счастливо пережив приключение на Орлином Утёсе ребята стали обладателями целой сокровищницы: трёх птенцов пятнистого коршуна, нескольких окаменевших капелек янтаря и двух железных мячей. У Гура в именном браслете теперь красовалась изумрудная друза из двух сросшихся кристаллов. Спрятав мечи и по одному птенцу дома они с остальным богатством рано по утру пришли на базар. Многое из своего товара купцы уже продали. Местные жители покупали в первую очередь зерно и муку, домашний скот, вяленые и законсервированное в меду мясо. Боясь продешевить ребята шли мимо рядов с товаром, раскрыв рот разглядывали упитанных могучих быков, красивых лошадей, стройных оленей. Около берёзовых туезов с ягодой в меду они уже не могли сдержаться. Раб вынул небольшой окатыш янтаря, спросил: - Сколько дайтэ за такой камэнь. Купец подержал камушек в ладони, поглядел на свет, показал на два небольших туезка: - Вот эти берите. Да всё за раз не съедайте, мёд он привычки требует. Они взяли туеза, сразу запустили в них руки, достав по горсти ягод пробовали бережно со смакованием потом разохотились. Может быть и съели бы всё в одночасье да купец отвлёк, заметил за пазухой Раба коршунёнка, спросил: - Продаёте что ли? Ну-ка, дай-ка взглянуть. Раб передал ему птенца, ревностно наблюдал за осмотром. - Хоро-ош! – восхищённо произнёс купец. – И что хотите за него? - Коня, - опередив Раба пролепетал Гур, ожидая что купец рассмеётся, но тот не смеялся, наоборот становился всё серьёзнее. Подошли ещё несколько торговцев, качали головами, языками восхищенно цокали. Молодой шустрый дроорд, не тратя времени зря, уже тянул к ним жеребца. - Смотрите, вот самый хороший, лучше не найдете. Давай сюда птицу. Но первый купец птенца не выпустил: - Как же, отдам, у меня товар получше твоего, - махнул кому-то рукой. – Даю кобылу, жеребую, в лучшей Майам МрепперМы сборатана с лучшим жеребцом, в полнолуние в самые высокие иды. - Ха, кто видел? И соврёшь – не дорого возьмёшь. Поклянись. - Чего мне клясться, у меня свидетели есть. В придачу даю свинью супоросную. В образовавшуюся толпу протиснулись верховые строжники Лигата, Старший наклонился, бесцеремонно забрал коршуна: - Это чей таков? - Наш, - выступили вперед ребята. - Ба! Старые знакомые! Снова были на утёсе. А на этот раз сколько голов срубили? - Нисколько не срубили. Добыли честно, - ответил Гур. - Такого коршуна, да чтоб честно! Такое редко кому и из взрослых ловцов удаётся, - громко крикнул. – Птенец не продаётся! До выяснения обстоятельств. - Ты нэ имэтэ права! – возмутился Раб. – Он добыт честэнэ! Эжэ б мы врушэнэ законэ, то вам бы вжэ было вестэнэ. - Вот и подождём немного. Может ещё прилетит Око Лигата и правду расскажет. Мало ли где он мог задержаться. А может вы его подстрелили?! - Как можно думать о нас такое! – воскликнул Гур, но вокруг установилась напряженная тишина. И вдруг в этой тишине раздался спокойный голос: - Мой сын нэ врэ! Это был отец Раба. Подойдя к строжнику он забрал птенца, передал сыну. Строжник потирая онемевшее запястье пригрозил: - Опять ты, Макунусэ. Ох смотри, доиграешься, придет твой черёд. И его тоже, кивнул в сторону Раба. – Яблоко от яблони недалеко падает. - Ты кто такэ – творить уставэ на этот землэ. Вы всэ здэсь чужэ со своим Лигатом и придэ врэмэ мы отправим обратно вас. - Но прежде вздерут тебя как вора ночного. Всем известно что промышляешь ты ночами и скот уводишь. - А ты мэнэ споймэ тодэ посказэ. От смэртэ я устал уж уходить и эжэ судьба дорогу мнэ перечертэ – смирюсь я, поживут пусть другие. Но эжэ ты хоть польцэ тронэ сынэ, приду из царства ТуннуТ и череп твой собакам отдам. - Что?! Это?1 Мне?1 – задохнувшись от возмущения стражник рванул ворот рубашки, выхватил меч, спрыгнул с коня.Мощный удар меча чуть было не поставил точку в судьбе Макунусэ, но уткнулся в ножницы – два скрещенных ножа. Ещё удар, ещё. Ножницы в любой точке встречают меч и норовят достать в ответ противника. И тогда в левой руке стражника тоже появляется нож и казалось жизнь красного воина повисла на волоске. Стучала, звенела и блистала молниями сталь. Мирный исход уже был невозможен. Более того любой исход неминуемо вел к всеобщему побоищу, потому что за спиной строжника многочисленная строжня уже держала руки на мечах, а вокруг в толпе уже вынимали ножи и пращи, а иные шарили взглядом по земле в поисках простого камня. Медные мечи совсем недавно горой лежавшие у торговцев оказались вдруг раскуплены, а большей частью просто отобраны. Макунусэ уже не мог ловить меч в ножницы и перехватывал его одним ножом, вторым встречая нож стражника. Но вот он изловчился нырнул под меч и рука служителя порядка повисла как плеть. В то же мгновение два длинных кнута захлестнулись на шее Макунусэ. Стражники были в меньшинстве и попытались использовать последнюю возможность чтобы не допустить массового побоища, но было уже поздно. Копившееся десятилетиями отчаяние и злость искала виновных, и кто мог быть виноват более, чем пришельцы с юга. Началась отчаянная драка. Сначала побили стражников, потом разогнали купцов и, наконец, начали биться красные с жёлтыми. Вдруг громогласный голос раздался словно с неба. Прямо посреди схватки возник всадник на высоком белом коне. Над головой он держал два скрещенных меча, на груди его видны были знаки жреца. В толпе раздались возмущенные крики: - Ты кто таков?.. Даже Лигат повиновения от нас не требовал. Никто над нами ещё мечи не скрещивал. На что всадник ответил: - И я бы не скрестил, когда б могли вы слушать, но стук мечей теперь приятней вам. Но если так и дальше вы жить хотите, то очень скоро не только жрец иль витязь скрестит мечи над вашими главами, а вождь любого племени соседнего покорности потребует от вас. - Тому не быть! - Ваш каждый взмах сейчас и каждый удар лишь распри множит, повод подавая к злобе и мести. - Да кто таков ты, мерить нашу жизнь своими мерками. - Я жрец, и боги СтержретС, МууМ и МаггаМ всегда мне помогают в этой жизни и прошлой. - Так докажи же это, стань невидим пока натягиваю тетиву я. Из руки жреца в небо скользнула узкая полоска дыма и огня. Вверху она рассыпалась на цветные огоньки и искры. Когда люди опустили глаза, то увидели, что белый конь стоит без всадника. Никто не заметил, куда он исчез. Более того; оказалось, что все кто стоял рядом с ним, спали. Спали, стоя на ногах, крепко и беспробудно. Их пытались разбудить, но от толчков они падали на землю и все равно не просыпались. - Ну что, теперь вы убедились в могуществе богов?! Все обернулись на голос и увидели, что жрец как ни в чем ни бывало сидит на своем коне. - Я прячу мечи свои. Жрецам не надо власти, и слепое подчинение им ни к чему. Но знайте, что над всеми нами есть высший смысл любого бытия, и смерти достоин тот, кто без особой причины отнимает чужую жизнь. Вы верить не хотите в свою судьбу, но на роду у вас отмечено объединиться единым племенем, не исключая зеленых. А чтобы был порядок призовите на власть со стороны, как делали всегда и предки наши. - Довольно! Натерпелись от Лигатов чужой мы власти! - Но разве свои правители мудрее Лигатов были? - Но они свои! - От власти не зависит ваша жизнь, когда вы к жизни сами равнодушны. Ищите способ жить, а способ умереть найдет вас сам без вашего стремления. Всадник тронул коня и выехал из толпы. К нему тот час, тоже на коне, подъехал светловолосый парнишка лет десяти. Гур и Раб последовали за ними, с любопытством разглядывая коней, одежду, оружие. В суматохе они потеряли и птенца и туески с медовой ягодой и лишь несколько янтарных камушков остались им в утешение. Жрец заметил ребят, подозвал: - Это вы сегодня продавали коршуна? - Да. - Хороший был птенец. Потеряли? - Да. - Ну ничего. Когда-нибудь найдете и лучше. Видать вы птицеловы отменные. - Нам просто повезло. - Тебя зовут Гур? Красивый изумруд в твоем браслете. Жрец был в роду? - Да. Но давно. Тому назад две тыщи лет. Не помню имя его. Но где-то в родовых узлах встречал я. - Не Чукурун, случайно? - Не помню. Но имя Чук знакомо мне по снам, которые из прошлой жизни ко мне приходят. - Читал я, КлеттелК – бог цвета и письма – с ним дружен был. Вы знаете кто я? - Да. Жрец. А ваше имя видно на одежде. Рарунимагухос. - Я из земли МрепперМ и даже далее. Иду на юг. Мне надо дойти до гор, что за землей РаттаР, и встретиться с жрецами. Хочу вас пригласить идти со мной. Полезно посмотреть иные земли вам будет. Кстати, знакомьтесь, - он кивнул на мальчика,- Сынф, сын мой. Родился во время длинных дней на севере и точно на смогли определить звезду его рожденья. «Великий Бог, что в имени твоем? Чего нам ждать, надеяться на что? Иль только уповать на благость, причины не исследуя?» Караван был небольшим, всего тринадцать верблюдов, а поклажи - и того меньше. Зато это позволяло дромадерам на всем пути держать высокий темп. Лошади были только у троих – у ребят – цена их на юге невысока, а с кормом в пустыне всегда проблема. С четырех сторон от каравана, на расстоянии в половину доллода, на высоких ходулях бежали лучники, по два с каждой стороны. Жрецы налегке бежали рядом с верблюдами. Уже через три дня караван засекли разбойничьи шайки. Жрецы точно вычислили, когда они нападут и ночью отменили привал. Повернув точно на юг шли всю ночь. Догнавшего, было, ночного коршуна подстрелили лучники. На день планировали зарыться в песок, но неожиданно вышли на глинистые такыры. Пришлось идти дальше. Через два дня опять повернули на юго-восток и вскоре их опять заметили разбойники. И снова жрецы точно рассчитали и предупредили нежелательные последствия. На ночь соорудили ложный бивуак, уложили верблюдов, вечно жующих свою жвачку, разложили мешки, имитируя спящих людей. В местах предполагаемых скрадов разложили деревянные трубочки, которые при касании выстреливали галлюциногенным порошком. Сами в стороне зарылись в песок. Глубокой ночью над табором пролетел коршун и вскоре появились юркие тени, со всех сторон окружавшие место ночлега. Тонко завжикали стрелы. Что-то разбойникам показалось странным и они закрутились на песке, ожидая стрелы сзади, но порошок уже действовал. Нападающие то начинали плакать, то с ужасом бежали прочь, то отчаянно размахивали мечами, воюя с призраками. В долину ГрепперГ пришли усталые, но довольные. Здесь торговля была оживленной. Большие караваны то и дело появлялись на горизонте.. Благоухающая зелень радовала глаз. Тучные стада паслись на склонах гор. Раб и Гур впервые увидели здесь черноголовых людей и Рарунимагухос объяснил, что черный свет проявляется при смешивании зелено- и синеголовых. На ТсойосТ жрец шел в тяжелых раздумьях. Не многие знали историю жречества лучше него, и еще меньше представляли себе достаточно ясно смысл своего существования. Большинство называли себя просто наблюдателями, и их характерной чертой была отстраненность от мирской суеты, а вся их деятельность состояла в накоплении и сохранении знаний. Они помнили, что боги однажды уже спасли Землю, и теперь, уповая на них, все дальше отстраняются от той задачи, что завещана была жрецами во время Великого ГраддарГа погибшей земли ТуллуТ. Они быть может и понимают, что когда-нибудь Земные боги могут не справиться со стихией, но все равно верят что Великий Бог Вселенной защитит детей своих. Но разве будет Бог спасать тонущего, если тот не пытается выплыть сам? ТсойосТ здешних жрецов, по сравнению с другими землями восточнее КруггурКа, можно было считать роскошным. Пользуясь хорошей погодой жрецы встречались на открытом воздухе. Но даже здесь, гладя на надменные лица, строгие ритуалы и крупные восьмигранные кристаллы алмазов, во множестве усеивающие Браслеты бога НеннеН’а, представлялось, будто перелетел ты нечаянно в допотопное время, когда сами боги благоволили людям. Каждое утро начиналось с кипячения воды. Впрочем начиналось оно с ругани, так назывались споры между траками и ругами по поводу священной воды предназначенной для кипячения. Споры всегда окачивались тем, что Священный напиток ДжайаДж готовился в двух разных джанках. Распри эти шли давно, но люди не в силах были сменить породившую их ситуацию, а может быть и не хотели. Потому что само разделение на два – РаппаР – соответствовало пониманию парности, двойственности мироздания. Суть разногласий сводилась к тому, что траки жили в предгорьях и священной водой считали родниковую воду. Руги же пришли из пустыни где священной считалась вода полученная из ночного воздуха методом конденсации. Так или иначе спор этот продолжался уже почти тысячу лет и сам по себе превратился в особый ритуал. А для Рарунимагухос он представлял ещё интересный исторический материал, потому что чётко прослеживалась параллель между местными руганями и северными скандалами, с той лишь разницей, что сканды и пхины священной водой считали снег, а венты, славы и брузы – родниковую воду. Шли дни и Рарунимагухос всё яснее понимал, что их миссия будет выполнена только на одну треть, а именно: они прошли через земли всех народов от которых зависело восстановление восточного пути. Но весь этот вояж оказался бесполезным, потому что лишь подтвердил известное по слухам. Народам этим восстановление ЭллЭ ДарраД не только не осилить, оно им просто не нужно. Люди уже забыли чем была для них эта дорога. Путь этот не нужен даже жителям долины ГрепперГ, потому что и без него все товары проходят через эту долину. Дальнейшее пребывание здесь было бесполезным. Зимой, только собираясь с Похалистрету на Восток, они хотели пройти дальше, до самого Восточного Моря, но встретив здесь жрецов с Востока и Юга – передумали, рассудив что за оставшееся время они едва ли увидят своими глазами больше, нежели составят своё представление по рассказам жрецов. «Как мало слов!» «Как много слов!» Караван получился большим. Около сорока жрецов, примерно столько же купцов и прочий разночинный люд, по нужде или по призванию причисливший себя к дроордам. По причине многочисленности решили сэкономить на охране. Шли не торопясь, с песнями и шутками, на привалы останавливались основательно дойдя до первого двуликого камня, обители бога ДромморД’а. Пошучивали над вечно спешащими купцами, требуя с них плату за охрану. Путь лежал к срединному Драйард’у, называемому ранее ТрайарТ, куда переместился восточный кресень после разрушения ЭллЭ ДарраД. До него доходили почти все караваны с Востока. Примерно на полпути их обогнал караван с охраной и большинство купцов ушли с ним. Другие, у которых товар не требовал быстрой доставки, предпочли остаться. Погода баловала. Дни стояли растные и уёмные. Каждый вечер жрецы собирались на свои бесконечные философские споры. Их окружали любопытствующие дрооорды. Многие из них мечтали постичь тайну жреческой мудрости, но слабая воля, обессиленная родословная и зависимость от мирской суеты мешали им в этом. Однажды, уже заполдень, вошли в ущелье, которое славилось как жилище богов МайаМ. По склонам виднелись многочисленные сакли и сараи, но в эти дни народу было мало: луна во второй четверти не располагала к таинствам МтайатМ. Сейчас здесь находились только служители; тяжело больные, не покидающие ущелье по нескольку лет; да уродливые женщины не надеющиеся забеременеть в сильную Луну. Для них пришедший караван был счастливым случаем. Надев маски ходили они среди дроордов, соблазняя их на соитие, и кому везло брались здесь же. Рарунимагухос с Похалстрету сидели в тени чинар, в стороне от общей суеты. Четыре года назад они встретились на волоках Радони и сдружились несмотря на то, что Похали был почти на десять лет младше Раруни. Оба были приверженцами восстановления восточного пути и может быть поэтому жрецы поддержали их в желании пройтись по землям Востока. Это было особенно важно в нынешний год Великой Перемены. Им интересно было знать с чем придут жрецы Востока на Великий ГраддарГ. Характер Похали был тяжеловат, поступки случались экстравагантны, идеи неординарны, в приверженностях заносило на крайности. На замечания относительно своего характера он реагировал слабо, что вообщем –то было не достойно звания жреца, объяснял что конфликты он создает преднамеренно дабы лучше изучить людей и жизнь. Раруни ему не верил, считая это оправданием слабости его характера, но мирился. Честность, веселый нрав и хорошее знание психологии людей с лихвой восполняли, все недостатки Похали. Сам Раруни современников знал плохо всё своё внимание направляя на изучение истории, и к увлечениям друга относился настороженно, особенно к его идее о всеобщем обязательном образовании. Конечно он и сам был против того чтобы искусственно создавать вокруг жречества какие-то элементы таинственности, но не разделял убежденности Похали в том что все искажения учения СтердждретС происходят только от необразованности, от незнания и непонимания естественных законов. Вообще-то идеи друга были не новы. Они были стары как мир и возникли, наверное, сразу же, как только люди назвали звёзды стержами и поняли что в их расположении существуют некая тайна не всем доступная. - Как ты думаешь, какому народу жрецы Радона отдадут предпочтение? - спросил Рарунимагухос. - Не знаю. На мой взгляд можно поддержать племена Орлиного Утёса, но у них много проблем. В первую очередь отношения с чёрными ромотами идущими с юга; во-вторую: у них не хватит сил для углубления реки. - Да, Элу Даро совсем занесло песком. Скорее всего жрецы потребуют объединения народов. Южане к этому готовы. - Южане – да, но северяне – нет. Их меньше, и у них неудачный опыт приглашённого лигатства Они сейчас никому не доверяют и тут не помогут никакие посулы. - Где же выход? - Сложная ситуация. Надо учитывать и интересы Пэрмы. Они фактически контролируют Радон до самого устья и пытаются продвинуть свои интересы к излуке Водона. Уже поэтому для земель ДоххоД’а и Волохи не выгодно прилагать свои усилия для восстановления Восточного Пути. - Для земель – понятно, но жрецы всегда стояли выше частных выгод. - Большинство жрецов так или иначе представляют интересы своего народа. Я полагаю что Волоховию больше будет интересовать. Он не успел закончить мысль. Перед ним возникла женщина с головы до пят обмотанная священным сарпо, по которому была вышита богатая скорее всего придуманная родословная. Она запела почти детским плохо поставленным голосом. Песнь о трудной судьбе рассчитанная на жалость была для этих женщин обычной. Жрецы хотели объяснить ей правила поведения, но она затанцевала и они передумали. Движения её были гармоничны и красивы. - Не зря говорят, что в каждой раковине есть своя жемчужина, надо только суметь её вырастить, - сказал Раруни’. Похали ‘ нетерпеливо щёлкнул пальцами, показал на землю у своих ног, попросил: - Расскажи о себе. Вместо ответа женщина приподняла на руке край сарпо. Кожа у неё была зеленовато-серая и морщинистая, похожая на кожу жабы. - А лицо? Она подняла вуаль. Лицо выглядело получше, но ненамного. - Ты знаешь что жрецам не рекомендуется иметь связи со случайными женщинами. Отчасти потому что вы слишком вульгарны и один пример может дать повод к последующим притязаниям. Из глаз женщины выкатились две слезинки, и она поспешно вскочила на ноги. Но Поохали повелительно указал ей на место: - Сиди. Сколько тебе лет? - Восемнадцать. - Дети есть? - Нет. - Имела связи с мужчинами? - Нет. - Давно здесь? - Три месяца. - И никто не согласился тебя осчастливить? - Прежде я пыталась это сделать в сильную луну, но в такое время здесь много красивых женщин. - Но и слабая луна тебе не поможет. Откуда родом? - С южного побережья КруггурК’а. - А точнее? Боги Маннам покровительствовали? Она подробно рассказала где родилась и выросла. - Мы скоро будем проходить недалеко от тех мест. Тебе привезут бочёнок родной воды. Смешивай ее с местной водой и пей. Но перед этим жуй корень родолицы. И найди старца Аланохирокивиритозу. И здесь живи. Но жалостливых песен не пой. Танцуй и не стесняйся. Гордись всем тем, чего нет у других. Мне ведомо иные мужи с зверями сочетаются, а человека и подавно не унизит любая кожа. И верь, лишь вера страдит нас от Кунук до Гамаги. Ну а сейчас, на память, станцуй. Каждая часть её тела, казалось, существовала сама по себе, в то же время составляла единый ансамбль. Движения сливались в знаки, знаки в слова, слова – в историю о безответной любви. Медленно обнажаясь она удалялась, сливалась с природой первозданной и безвестной, и казалось что уже и камни и кусты подрагивают мелко, и вот-вот сорвутся с места и закружатся в стремительном сороводе. - Мда-а, - сказал Похали’. – Теперь жалеть я буду, что отказал. - Верни. Ещё не поздно. - Поздно. Научился я убеждать. И слово дал, что воду ей отправлю. Что на меня подействовало так: тщеславье, жалость, жажда приключений? Ведь посвященный невозмутим быть должен всегда. Возобладать над волей жреца ничто не может. И должен он смотреть со стороны, чтоб видеть целое, понять законы жизни и объяснить богам смысл бытия людей. - Помочь богам? Да, верно, ты тщеславен, но снисходить до слабости нельзя. Законы эволюции примером должны служить: пусть вымрут слабые, но пусть живет сильнейший. - Возможно, но вопрос, мне кажется, в другом: что сила, а что слабость в природе сей? Известно: слабость переходит в силу, когда объединит свои усилья, направив в цель. - Ты знаешь, иногда боюсь такой я силы. Ведь целью могут стать жрецы. Что станет с миром если вдруг порядок нарушен будет. Могут люди забыть тогда о древности своей и, более того, всё переврут про звёзды. - Ну что ж, ты жрец, и отнесись спокойно к иронии судьбы. Наполовину случайность правит миром и мы должны готовы быть ко всему. Вот эта девочка к нам подошла случайно. Могла она другого попросить, чтоб потерпев фиаско до конца уж разочароваться в этой жизни. Но дал надежду ты, зачем? - Не знаю сам. Быть может вспомнил изречение мудреца о том, что защищая слабых сильней становимся, а защищая сильных слабели мы. - Остался шаг всего лишь до лозунга: все на защиту слабых! - Как странно всё же столько слов мы тратим, а истина всё так же далека. - Быть может слово – инструмент не тот, что нам потребен для познанья истин? Часть 3 СЗБУДДУБЗС – ДОРОГА СУДЬБЫ «Мы увидели красные, синие, желтые, зеленые и позолоченные слова. Согреваясь в наших руках, они таяли как снег, и мы их слышали, хотя и не понимали.» На бескрайних просторах океана восемью колоннами вытянулись почти две сотни плотов. Четыре крайние колонны занимали люди. На плотах срединных колонн содержалась разная полезная живность, росли растения, не боящиеся соленой воды, хранился строительный материал, лодки, снасти. Собственно называть плотами эти сооружения можно лишь с некоторыми оговорками. Например, плоты для водоплавающей дичи и прирученных уток и гусей были похожи на огромные корзины с продырявленными днищами. Удачный симбиоз кораллов, водорослей, рыбешек и планктона почти не требовал вмешательства человека. Только иногда приходилось вырубать слишком уж буйную растительность. Зато плотам этим не были страшны никакие ураганы, что вполне компенсировало их тихоходность. Напротив – плоты для людей почти все были однотипными: жесткие связки пустотелых бревен, перевязанные водяными лианами. Сверху на них были закреплены тоже пустотелые бревна – дома такой величины, что по настилу внутри, поднятому на одну треть, свободно ходили люди. В них пережидали плохую погоду, отдыхали от жаркого солнца. Особо сильные ураганы срывали, бывало, такие домы с плота и тогда несколько недель, а то и месяцев, люди вынуждены были жить в тесноте и неудобстве. Вот уже несколько дней спали духи ветров и ветровые паруса, сплетенные из водорослей, были намотаны на вороты. Вместо них надо было опустить паруса – водяные, отдав плоты во власть течений, или посадить гребцов, но распоряжений все не поступало. Людей этих никто и нигде не ждал, и им некуда было спешить. Уже четыре тысячи лет прошло с тех пор, как впервые покинули они свои острова, а жить на плотах начали еще задолго до этого, потому что людей становилось все больше, а духи поднимающейся воды Вуаауаг затопили все низины, оставив только горы. Старые певуны часто рассказывают легенды о том времени: как плавали предки их к другим берегам, но не находили мест, свободных от людей. Вода поднималась везде, и везде земли было мало, а людей много. И увидел это бог СловволС – объединитель огня и воды – и пожалел людей ВуотойотоуВ, и повелел солнцу рассудить справедливо, и дал сроку тринадцать лет. А когда прошел отведенный срок, разделилось Солнце надвое и отправило вторую половину к Земле, чтобы высушить лишнюю воду. Но не рассчитало сил своих, слишком много воды захватило, и не смогло удержать, и выпустило обратно. И погибли все люди на Земле и вся живность, кроме тех, что на плотах жили. С тех пор и завещали им предки никогда не покидать плотов своих и лишь иногда приходить на родину свою, чтобы проверить небесное время и выверить по звездам судьбу свою. Да иногда еще уходили к берегу десять – двадцать плотов, чтобы запастись бревнами и смолой для ремонта плотов, да прихватить попутно что-нибудь экзотическое. Такие походы не всегда заканчивались мирно, и тогда барабаны и горны пели траурную песнь, приглашая духов воды и неба разделить тела и души павших, а траурные кутьи в жилищах пополнялись черепами погибших воинов, с которыми не хотели расставаться родственники. Иногда битва была столь жестокой, что требовала возмездия, и тогда воины, раскрасив щиты фосфорицирующими красками, ночью высаживались на берег. Почти всегда победа была на их стороне, но только ночью. Днем они воевали на суше плохо и до рассвета старались вернуться в свой зыбкий, но родной мир. Бывало, что и на них нападали сухопутные, но на воде они были беспомощны. Собственно каких-то особых врагов у людей моря и не было, потому что слыли они людьми мирными, справедливыми, свято соблюдающими древние традиции. Плотанг Гурдуороэсного, а коротко Гурд, так и не дождавшийся какой-нибудь команды с ведущего плота, недовольно прохаживался по верхней палубе, сплетенной из бамбука. Море научило людей дисциплине и уже несколько дней Гурд не находил применения своему голосу, которым, бывало, оспоривал права ураганных ветров. Жизнь текла своим привычным чередом. У каждого на плоту, от мала до велика, были свои заботы, словно люди и не ведали, что через треть суток их догонит шторм. Вот два малыша-ползунка, гоняясь за черепашкой, столкнулись лбами и удивленно разглядывают друг друга; другие, постарше, играют на воде с дельфинами, сражаются деревянными мечами, или катаются в лодках; здесь же то и дело выныривают рабочие, очищающие днища плотов от ракушек и водорослей и тренируются воины-подводники; а вот там. Гурд скрипнул зубами и отвернулся. Там, на кормовых площадках, за опреснителями и водянистыми деревьями, была вольница мужающих парней и заневестившихся девок, и Гурд часто видел, как там надевают маски совсем в неположенное время. Да кто сейчас на это обращает внимание, Гурд считал неправильным, что молодежь до двадцати, а то и тридцати лет ходила практически обнаженной. И хотя это было продиктовано жизнью на воде и стало традицией еще с незапамятных времен, плотанг считал это неправильным. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей Гурд стал наблюдать за тем, что происходит в небе. Он с детства завидовал людям-птицам и с детства мечтал так же, как они, свободно парить на восьми ветрах. Но то ли мечта его была недостаточно дерзкой, то ли не нашлось рядом человека, умеющего делать такие крылья, но в небо он так и не взлетел, может быть еще и потому, что как раз в это время раскрылся его талант, пожалуй более полезный людям – умение за несколько дней предсказывать изменение погоды. Вот и этот ветер он почувствовал еще неделю назад, а сегодня утром уже точно знал, что пройдет меньше суток и шторм их нагонит. Пусть не очень сильный, такие за год по пять-шесть раз налетают, но попотеть придется. Только вот что-то неприятно посасывает под ложечкой. Стареет? Или ошибся в расчетах? Он перевел взгляд на горизонт, откуда должен был прийти шторм. Горизонт уже подернулся темной дымкой, но ровно настолько, насколько и должно быть. Нет, тут что-то иное. Океан затихал, как и всегда перед штормом. Даже дельфины и акулы, не боящиеся крутой волны и ветровоя, не режут гладь присмиревшей воды. Гурд вдруг почувствовал, как холодок прокатился по его спине, и взмокли ладони. Еще не понимая, что произошло, взглянул вниз, и в глаза сразу бросилось отсутствие дельфинов, лишь несколько старых сиротливо жались к плотам. Ну что ж, дельфины и раньше, бывало, исчезали на несколько часов. Он оглянулся. Хорошо обученные сторожевые акулы, никогда не покидающие своих постов, исчезли. Медленно, еще не веря правильно ли понял происходящее, и забыв про рожок, постоянно болтающийся на поясе, Гурд сложил ладони рупором. «Самый острый меч – из пустоты» Имя Знуап означает: тот, кто глубоко ищет жемчуг и всегда возвращается. Он был одним из лучших поисковиков в кладовых бога ЗенунеЗ’а. Однако цена на жемчуг постоянно падает, потому что люди научились его выращивать, и Знууап уже подумывает о том, не перейти ли в постоянные воины-подводники. Зато для девушек и женщин он был кумиром, потому что добывать священный камень столь ярких расцветом умели немногие. Сегодня у него выдался свободный день и он, немного потренировавшись с воинами, уплыл, сказав, что хочет отдохнуть перед штормом. На самом деле он искал Айну. Большинство женщин с рассветом ушли на плантации, чтобы подготовить их к стихии и собрать зрелые плоды. Подозвав старого, не очень резвого дельфина, Знууап, не торопясь, объезжал на водных лыжах закрепленные за их плотом плавни и среди стелящихся банановых пальм разглядел сверкнувшие на солнце две красные жемчужины. Опустив дельфина и сбросив на бедра уздечку из акульей кожи Знууап пробирался к Айне, не обращая внимания на женские остроты. Все они здесь, невзирая на возраст, были наги, что, впрочем, при такой работе и не возбранялось. Знууап появился вовремя. Работа подходила к концу. Оставалось загрузить в лодки последние корзины. Он видел по лицу Айны, что она бесконечно рада его появлению и усталость быстро покидала ее тело. Она подала корзину и побежала на свое любимое место – качели. - Ты самая красивая из всех девушек, - говорил Знууап. - Нет, - отвечала Айна. – В моем имени нет слова «красивая». - Но скоро обязательно будет: и красивая, и нежная, и обаятельная. Ведь твои глаза – это отражение луны в играющих волнах; твои зубы более самых белых жемчужин; твои губы созданы духами кораллов для того, чтобы целовать парня, ныряющего глубже всех; твои руки. - А твои? – смеялась Айна. – Для чего твои руки? - Чтобы обнимать девушку по имени Айна и осыпать зеньчугом ее прекрасные плечи. - А твои губы? - Чтобы целовать тебя от кончиков волос до жемчужных ноготков ног твоих. Она отвернулась, словно разглядывая что-то на горизонте, чуть слышно проговорила: - А твои. твои слова? - Мои слова, словно почтовые голуби, сорвутся с лани языка моего и, долетев до Айны, расскажут ей о любви моей. Звуками беннебов слова мои окружат Айну и оберегут от духов злых и коварных. Они мечтами полетят вперед и расскажут о том, что ждет нас впереди. Мои слова в руках Айны превратятся в красивые кружева и расскажут о нас детям, внукам и далеким потомкам нашим. И через тысячи лет узнают люди, что жила на море самая красивая девушка на свете и звали ее Айна. Она опустила на лицо повязку, стягивающую волосы, превратив ее в маску, закрыла такой же маской глаза Знууапа, и окружающее перестало для них существовать. Потом они сидели на краю плота, свесив ноги в воду, и мечтали о будущем. Женщины, заканчивая свои дела, уплывали домой – кто вплавь, кто на лодках – другие, вероятно, не хотели покидать этот тихий оазис, бродили бесцельно меж кустов или находили какую-нибудь работу. Вдруг Знууап заметил, что старый дельфин издает сигналы крайней опасности, огляделся и только теперь увидел, что вода вокруг была безжизненна. И в это время над морем покатился рев, в котором они сразу узнали голос своего плотанга. Почти одновременно с этим ревом заговорили трубы на главном плоту. «Тревога! – гудели они. – Упуранну! Плотам сомкнуться! Укрыть детей! Приготовиться к обороне!» На несколько мгновений люди застыли, скованные ужасом, еще надеясь услышать в этих звуках фальшивые сигналы учебной тревоги. Но уже было ясно, что тревога эта самая настоящая, многими ни разу не слышанная, потому что звучала последний раз лет пятнадцать назад. Айна обняла Знууапа, на глаза навернулись слезы, прошептала: - Прощай. Счастье не может быть долгим. - Все будет хорошо, Айна. Будь осторожна. У тебя будет сын, которого ты назовешь Сын Знууапа. - И все? - Имени не обязательно рассказывать то, что люди увидят своими глазами. А теперь плыви домой, возьми этого дельфина. - Нет, плыви ты, тебе надо еще одеться. Я подожду, когда сомкнутся плоты. К лыжам бежать времени не было. Накинув уздечку на нос дельфина, Знууап крикнул: - Вперед! Скорее! Специальные команды, протянув между плотами канаты, стягивали их воротами, а где и просто руками. Другие надевали специальные одежды, с наклеенными поверх бамбуковыми тростинками, и оружие: два широких коротких бамбуковых ножа, со щитками перед рукоятью. Старые воины почти все имели бронзовые мечи, которые прицепили за спину. А самые молодые, с еще не точным ударом, брали ножи – трезубцы, разящие без промаха. Дети укрывали циновками оставшихся дельфинов, предпочевших выброситься на плот, а не спасаться бегством. Некоторые подростки, чувствуя в себе отвагу, тоже надевали защитные костюмы. И хотя в передовые отряды их не пускали, они знали, что работа за спиной передовых воинов не менее важна и опасна. У Знууапа вместо бронзового меча был железный. Он хотя и быстро ржавел, за что старые воины не любили такое оружие, зато дольше не тупился. Знууап любил свое приобретение, всегда держал его острым как бритва и следил, чтобы в ножнах всегда было масло. Заняв свободное место в передней шеренге, он прислушался. В нависшей над морем тишине все явственней различался приближающийся шум. Вода вдали пенилась кипеньем, искрилась множеством брызг. Вот кипящая волна достигла первых плотов, взбурлила над ними в мельканье серебристых молний, обогнула, неумолимо надвигалась. В некотором отдалении от Знууапа из-под воды выскочила огромная акула, словно надеясь взлететь, но упала обратно в закипающую воду, беспомощно забила хвостом, разбрызгивая красную пену. Другая, поменьше, выбросилась на плот, сминая шеренгу воинов. Знууап успел отпрыгнуть в сторону и, увидев летящие зубы упуранну, ударил в них ножом, быстро сбросил рыбину, ударил следующую. Сразу две хищницы взвились, целясь ему в грудь, и забились на ножах. А от края плота зубастые рыбы ползли почти сплошным потоком. Упуранну были с локоть величиной, но с огромной пастью, усеянной длинными острыми зубами. Обычно они ходили небольшими косяками, но раз в десять – двадцать лет что-то происходило и их становилось очень много. Огромным кипящим валом они прокатывались по океану, оставляя после себя водную пустыню. Услышав их, морские обитатели уходили на большую глубину, если могли, или выбрасывались на берег. Таким быстроходам, как акулы и дельфины, удавалось иногда избежать печальной участи, но таких было немного. Все дальнейшее Знууап почти не запомнил. Раскрытая пасть, удар, взмах, и еще, и еще. Все слилось в однообразную картину на несколько часов. Он менял нож на меч, давая отдохнуть одеревеневающим от однообразных движений рукам, и опять рубил и, казалось, этому не будет конца. Кровь, рыбья чешуя и слизь покрыли плот и по этой слизи упуранну скользили как по воде, прорываясь сквозь строй воинов. Собственно строя, как такового, уже не было, и упавшим редко успевали помочь. Щитки на руках и ногах Знууапа превратились в лохмотья, мышцы одеревенели и двигались все медленнее. Краем глаза он иногда выхватывал чье-то юркое тело сзади и прорывавшееся оттуда копье, но сознание на этом не задерживалось. Он не замечал, что плоты давно уже окутала глубокая ночь, и что зубастые твари летят все реже и реже, и после очередного замаха не увидел перед собой цели. Стоял еще какое-то время в ожидании с поднятым мечем, потом ноги его подкосились и он упал на четвереньки. На левой руке его висела, вцепившись зубами отрубленная голова упуранну; другая в предсмертных судорогах ухватилась за колено, но у него уже не было сил даже протянуть к ним руку. Он услышал сзади слабый стон, и чей-то голос позвал его. Голос был знакомый, но сейчас ему было все равно. Кажется, это голос Айны. Сейчас она его найдет, омоет раны, и он уснет на ее руках как маленький ребенок. Кое-как разомкнув стиснутые зубы, он прохрипел ее имя, но в ответ услышал только стон. Ужас от осознания случившегося разбудил его засыпающий мозг, взорвал мышцы, заставил ползти на звук. Это была она. Знууап встал, поднял любимую, шатаясь, пошел туда, где слышались голоса. Накатившаяся волна сбила его с ног, но он удержал Айну, встал, ухватившись за леер, упрямо двинулся к дому. А над плотами, перекрывая завывания ветра, летел сигнал: «Приготовиться к шторму!» «Но все не так! И только бубен с бубенцами в такт» В темноте по плотам Великой ПлаууалП ходили люди, окликая своих потерявшихся родственников и друзей. Найдя, или замолкали, поглощенные заботой о раненом, или горестно причитали, когда помочь уже было нечем. В иное время уже бы повсюду звучали Беннеб’ы – кожаные барабаны – прогоняя духов смерти – МаккаМ. Но сейчас было не до того. Природа, не дав раненой ПлаууалП зализать раны, бросала ее в новую схватку. Над плотами метался сигнал: «Приготовиться к шторму!» Но сигнал этот был необычен. Вместо того чтобы дополнить его уже привычным: «развести плоты», люди услышали: «Плоты не разводить! Натянуть струны снизу и сверху!» Струны – это толстые канаты, протянутые насквозь через два – три плота. Сейчас эта мера была крайне важна, потому что упуранну своими зубами многие связки привели в негодность. Протянуть струну сверху не составляло особого труда даже в шторм, но тянуть ее снизу в такую погоду означало отдать духам смерти еще несколько жизней. И, конечно же, эта ответственность ложилась на самых хороших ныряльщиков. Даже там, на теплом юге, в непогоду многие смазывали тело жиром, чтобы сохранить тепло. Здесь же, в средних широтах, это потребовалось всем. За спиной теперь вместо мечей крепили спаренные трубочки для дыхания, оборудованные специальными клапанами: одна для вдоха, другая – для выдоха. В столь сложной ситуации воспользоваться ими будет трудно, но, может быть, кому-то они и помогут, и Гурд приказал взять их всем. Кроме того, по углам плотов и в люках были опущены под воду светящиеся метки. Это было все, чем могли помочь пловцам. Остальное зависело от их умения и воли. Фиту совсем недавно исполнилось тринадцать лет. Это был возраст Большого Посвящения, когда человек должен определиться в выборе трех профессий с тем, чтобы обучаться им до шестнадцати лет, после чего он волен уточнить свой выбор. У людей моря все числа до шестнадцати, двадцать шесть, двадцать девять, тридцать девять, сорок и восемьдесят имели то или иное священное значение и являлись концом одного и начало другого этапа в познании тайн природы и человеческих отношений. С каждым новым этапом у человека увеличивалось имя на один, два, а то и три звука. Обычно священнодействия приурочивались к одному из четырех Солнечных праздников: равноденствия или солнцестояния; или же к чидам – границам лунных месяцев. Фит знал, что будет лекарем, потому что лекарями были все мужчины в их роду. Еще он будет изучать растения и другие живые существа, которые помогают лечить. Сегодня у Фита погиб отец. Погиб на его глазах и сын ничем не смог ему помочь. Отец поскользнулся, упал, и эти зубастые твари порвали ему артерию в паху. Фита и самого чуть не загрызли, когда он вытаскивал отца и если бы не Айна, то и он, наверное, лежал бы сейчас недвижим, ожидая судилища духов моря и неба. А сейчас перед ним лежит Айна, но у Фита не хватает сил прогнать от нее духов смерти. Наверное, это смог бы сделать его дед, но он сейчас лечит воинов, у многих из которых состояние не лучше, чем у Айны. Конечно, Фит сумел остановить кровь, а женщины зашили и заклеили раны и сейчас пробуют поить ее специальными соками. Но только от Фита будет зависеть успеет ли он заставить систему кроветворения работать в полную силу, а может быть и сверх сил. Вот он нащупал те точки на ногах, куда надо ввести четыре золотые иглы, протянул руку к поясу, нащупывая футляр с иглами, но в это время сильный удар встряхнул и со скрипом наклонил их жилище. Хорошо, что самые тяжелые раненые, в том числе и Айна, были привязаны, потому что многим иглы уже были введены. Все замерли, прислушиваясь в происходящее снаружи и гадая, успеют ли мужчины закрепить их дом. Не успели. Следующая волна сбросила дом в море. Трое суток волны, резвясь, играли их домом словно мячиком. В первые же часы из-под настила вылезли прирученные крысы и тревожно заверещали. Верещать они могли только об одном: внутрь поступает вода. С большим трудом, перебирая под настилом мешки, канаты и прочую рухлядь, удалось обнаружить и устранить течь. К счастью, пробоина была небольшая, и воды набралось немного. Почти всю ее удалось собрать в кожане мешки и вернуть своему жилищу относительную устойчивость. Все это происходило в полной темноте, но эти люди умели работать наощупь. Фит почти не отходил от Айны. Ему удалось-таки ввести иглы, и теперь он, как мог, оберегал свою подопечную. К концу третьих суток ветер стих, и волны уже не переворачивали дом. Выждав еще немного, женщины раздраили верхний люк и выглянули наружу. Несмотря на притихший ветер, надо было соблюдать осторожность, потому что в любой момент еще мог налететь шквал. В другое время можно было бы не спешить, но сейчас у них много раненых, а оказываемая им здесь помощь недостаточна. За теми, кто вылезал наружу, сразу закрывали люк. Обмотав дом несколькими заранее приготовленными веревками, сплели сиденья для гребцов и вернулись внутрь, оставив снаружи двух наблюдателей и выпустив небо двух сигнальных голубей. Теперь оставалось ждать, когда разъяснится небо, чтобы хоть примерно определить место нахождения. Ветер наверху был еще достаточно силен, и голуби жались к дому. Вскоре стали появляться звезды. Оказалось, что ночь только началась, а значит была надежда, что уже к утру они обнаружат своих, или их найдет один из поисковых альбатросов. Ночью искать было легче, потому что сигнальные голуби натирались фосфорицирующим порошком и были далеко видны. Ветер за это время сменил направление с юго-западного на восточное, а это означало, что флотилия Великой ПлаууалП находится где-то на юго-востоке. Такой вывод подтверждало и то, что ветер не доносил никаких запахов, а ведь на плотах уже должны были разжечь сернистые костры. Посовещавшись, решили грести в том направлении. Однако долго быть в неизвестности им не пришлось. Уже через часть прилетел поисковый альбатрос и, сделав круг, улетел. Сверив по нему направление, женщины теперь уже в полную силу начали грести туда. Они не знали, что Знууап ищет их уже несколько частей, и вконец измучил птицу. Прошло еще немного времени, и приплыл Знууап на лодке, влекомой дельфинами. К утру все окончательно стихло. Море окутало себя туманом, словно не решаясь показать солнцу последствия трагедии. В первый раз Знууап возненавидел рассвет. В этот день должна была умереть Айна, и этот день не должен был начинаться. Фит поднял к нему заплаканное лицо: - Знууап, я ощущаю приближение силы Маннам. Наверное, наши плоты уже подходят к месту назначения. Сейчас пятый день новой луны. Я посчитал: в том месте, где мы находимся, силы МаннаМ, МайаМ и МаггаМ соединятся через три части с четвертью и будут действовать. Я ей верну жизнь. Но до этого времени ты должен плясать танец Страха, чтобы не допустить до Айны духов смерти МаккаМ. Я сейчас принесу тебе БеннеБ. Он убежал и через пару минут принес кожаный барабан. Знууап взял его, ударил ладонью и пошел вокруг безжизненного тела любимой, то выкрикивая проклятия и устрашения духам смерти, то уговаривая их проявить милосердие. Усталости он не чувствовал. Наоборот, казалось, что с каждым движением силы прибавляются, и еще чуть-чуть, и он взлетит в небо и сразит, наконец, неуязвимого врага. «Предвидение становиться предвосхищением лишь в половине случаев» Почти полмесяца крутились они вокруг священного места, где когда-то была разрушена большая искусственная земля ЛтаууатЛ, созданная из плотов вокруг нескольких естественных островков. Люди моря ожидали наступления дня весеннего равноденствия, чтобы именно в точке МайаМ провести праздничные дни Нового Года и Посвящения. Все разрушения за это время были восстановлены, потери в продовольственной базе переносились стоически, и только потеря людей будет теперь долгие годы витать над ними ощущением невосполнимой утраты. Но люди моря знали, что духи смерти всегда плывут за их спиной. Незадолго до праздника Знууапа вызвали на главный плот. Здесь почти совсем не ощущалось недавно пережитой трагедии. Все так же в центре символом вечности стояла большая, в пять человеческих ростов, бронзовая статуя Великого ДЖоввоДЖ’а, когда-то объединившего племена под флагом вечного плавания. Его руки, скрещенные на груди, напоминали о необходимости свято чтить Великий Центр, место перекрещивания божьих и человеческих судеб. На голове его возвышалась корона из четырех искусственных черепов. Восемь их рубиновых глаз ярко светились днем и ночью, и под их светом рождались и умирали сотни поколений Великой ПлаууалП. Жилища на Главном плоту были довольно больших размеров. Знууапа провели в Главный Дом и первое, что бросилось ему в глаза – абсолютное владычество света. Там, в своих домах, они считали вполне нормальным жить в полумраке обычных люковых и фосфорных освещений. Здесь же свет заполнял все. Приглядевшись, Знууап увидел, что весь потолок сплошь покрыт перламутром, а свет через четыре боковых люка равномерно распределяется наружной системой зеркал. Знууап был восхищен, но следующая картина поразила его еще больше. Почти вся левая стена была усеяна разноцветными камнями. Он никогда не думал, что цвета могут быть столь разнообразны. Рассортированные по видам, они словно говорили, что уже каждый вид имеет множество оттенков, что уж говорить, когда они собраны вместе. Взгляд Знууапа остановился на жемчужном панно. Сверху были выложены все естественные цвета, ниже – цветовые слова из этих жемчужин. Дальше шел жемчуг, выращенный искусственно. А вот. Знууап не мог поверить своим глазам: жемчужина была выращена столь искусно, что цветовой порядок легко читался: «СзбуддубзС – дорога судьбы». - Разве камни в этом доме самое важное? – раздался вдруг громогласный голос. Знууап вздрогнул, очнулся, увидел, что стоит перед каменным святилищем коленопреклоненно, скрестив руки на груди. Вскочив, он сделал несколько шагов к Вождю, упал на колени, сказал заплетающимся языком: - Прости, Великий, душа моя слаба и не смогла отличить ложный свет от истинного. - Ну что ж, вижу, что не ошибся в выборе, - слова уже не метались эхом под потолком, а звучали вполне по-человечески. – Мысль твоя оживает так же быстро, как и тело. Встань и подойди ближе. Знууап встал, приблизился еще на несколько шагов. Вождь сидел в кресле, искусственно и так умело выращенном из бериллитового камня, что, кажется, нигде не потребовалось огранки. Начинаясь снизу с коричневых, серых и темно-синих цветов, оно к сиденью принимало цвет моря, а еще выше переплеталось желто-зелеными ветками с врощенными в них нежными бериллитовыми и темными изумрудными листьями. В спинку и подлокотники кресла были врощены черепа. Это были черепа великих родственников Вождя. Перед креслом на одном колене стояла обнаженная девочка с плоской карпой на голове. На карпе стояли небольшие кувшинчики, бокалы, в тарелочках лежали экзотические фрукты. Такое же грациозное создание присело около Знууапа. Ее руки взлетели над карпой, налили в бокал вина, подали гостю. Он выпил. - Мда-а. Досталось тебе от этих тварей, - сказал Вождь. - У многих раны оказались смертельными. - Говорят, однажды ты справился с пятью дикими акулами? - Они были слишком большие и не могли нападать одновременно. - Правильно говорят мудрецы: сила – это слабость. Как ты думаешь, в чем наша сила? - В движении. - Почему? - Мы не имеем алчных и воинственных соседей. - А в чем наша слабость? - В движении. Не имея алчных и воинственных соседей – мы слабеем. Соитие противоречий порождает силу. - Ну что ж, красиво рассуждаешь. Но прежде, чем любоваться полетом альбатроса из лодки, не мешало бы проверить, не течет ли она. Говорят, будто последняя битва в некоторых молодых породила сомнение в истинности нашего пути. - Они не знают, что жизнь на суше так же трудна и опасна, как и на море. - Значит, молодые стали бояться трудностей? - Нет. – Знууап гордо вскинул голову. – По одному о тысяче не судят. - И все-таки, как, по-твоему, смогли бы мы отвоевать землю и выжить на ней? - Боги СкуллукС и МненненМ не откладывают в наших мышцах и черепах память о суше. Пройдут многие тысячелетия, прежде чем она появится. - Но мы можем взять сухопутных женщин, у которых эта память есть. Знууап молчал. Он не понимал, куда клонит Вождь. Но жить на суше ему совсем не хотелось, и, упрямо склонив голову, он сказал: - Мы не должны этого делать. Кажется, Вождь не сделал никакого знака, но руки девочек почти одновременно вспорхнули над карпой, наполнили бокалы и подали собеседника. Сооружения на их головах при этом даже не шелохнулись. Отпив из бокала, Вождь продолжал: - Кажется, твоя девушка сильно пострадала. Как ее здоровье? - Поправляется. - Она будет матерью? - Да. - Если бы тебе пришлось куда-нибудь ненадолго уехать, кому ты бы ее оставил? - Я. Я бы взял ее с собой. - А если бы это было невозможно? Знууап молчал. Словно отрезая ему все пути к отступлению, Вождь устало зевнул, вздохнул: - Ох-хо. Жизнь наша тяжкая. Интересно кому из нас сейчас легче, тебе или мне? - Даже все люди моря не в состоянии объять все заботы Вождя, но сила его неизмерима. - Скажешь тоже, неизмерима. Я вовсе не хочу состязаться с богами. Из-за кресла Вождя вышли две девушки, кажется близняшки, обе в жреческих накидках. - Это мои любимые дочери: Энита и Элита. Они хотят быть жрицами. Собственно они уже входят в число наблюдателей СтердждретС. Но ты наверняка знаешь, что только жрец побывавший на Священном ГраддарГ’е постигает все тайны мира. Тем более это относится к тем кто увидит Великий ГраддарГ, который состоится раз в две тысячи лет. Нынешним летом Солнце переходит в созвездие двух альбатросов, СиггиС. В честь этого недалеко от старых волоков – ВлоххолВ, что севернее моря ПонноП, состоится Великий Граддарг. Как обычно он приурочивается к солнечному затмению. Нынешний ГраддарГ очень важен. Сильнейшие жрецы со всего мира соберутся на нём. Ну и многие не сильнейшие тоже. Наши жрецы пойдут на него двумя путями: северным, водным, и южным, сухопутным. По сорок человек там и там. Я их попросил чтобы они взяли моих дочерей. Они согласны, но ответственность за их жизни брать на себя не хотят. Я решил, что сопровождать их будут хорошие войны. Выбор пал на тебя и на Стекна. Ты пойдешь южным путём, сухопутным, - Вождь заметил удивленный взгляд Знууапа, усмехнулся. – Конечно Стекн лучше знает сушу, но ответственность за моих дочерей поможет вам выровнять шансы. Вождь замолчал, некоторое время изучающее смотрел на воина, сказал: - Дорога трудна. Ты можешь отказаться и я тебя пойму. - Если я дал повод к сомнению, тоя уже недостоин этой миссии. Но я уверен что справлюсь с ней. Служить своему народу – служить Вечности, а разве сравнима с Вечностью собственная жизнь! - Ну-ну. Я верю, что услышу то же самое по возвращении. Итак: перед вами будут стоять четыре основные задачи. Первая: довести моих дочерей и Священные Браслеты. Я думаю тебе не надо напоминать, что значат для народа Священные Браслеты. Что же касается дочерей, то это дело вашей чести и совести. Вторая задача: где-то у сухопутных ковалей появился новый металл, который очень прочен и очень лёгок. Естественно всё что с ним связано держится в секрете. Вождь сделал знак и Знууапу подали меч. По полированному блеску он был похож на ниобированное железо, но оказался в два раза легче. Знууап попробовал лезвие, оно показалось не совсем острым. Человек, который подал меч, сказал: - Оно плохо держит лезвие, но возможно это зависит от каких-то технологических операций. Вождь небрежно махнул рукой: - Нам этот металл нужен не для мечей. Я бы попробовал делать из него домы. - Домы? Из металла? – удивился Знууап. - Ты удивлен? Но ведь у нас есть дом из бронзы. - Прости, Великий. Мне показалось, что этот эксперимент был неудачен. - Мудрецы говорят, что разнообразие – это основа жизни. Ты с этим не согласен? - Я мало думал над этим и не готов к ответу. Но . Я верю, что наши законы самые совершенные и помню, что «быстро действовать – дольше размышлять». - Ты меня хорошо понял. Когда у народа есть такие воины – это великий народ. Подробные инструкции по этому металлу получишь у него, - Вождь показал на человека подавшего мечь. – А сейчас о третьей задаче. Мы плохо знаем народы суши, их обычаи, нравы; и не знаем чего от них можно ожидать. А мы должны это знать. В твоей команде будут два писца. Пусть записывают каждую мелочь. Каждый из них пишет независимо друг от друга. Это будут мои писцы. К мнению жрецов прислушивайся, но не забывай, что воля Вождя превыше всего. Кстати ты владеешь силой МаггаМ? - Очень слабо. До сих пор у меня не было необходимости развивать её. - Ну что ж воля Бога не может подвергаться сомнению, а твоя личная воля кажется неплохо компенсирует этот недостаток. Но на всякий случай держи Эниту всё время рядом. Ну а четвёртые миссии у вас со Стекном несколько разные. Его груз будет более ценен и он пойдёт более коротким северным путём, и пойдет тайно. Ты же пойдёшь открыто. Не скрывай, что Энита моя любимая дочь и притом единственная. Мне кажется что северный путь безопаснее, но вполне может оказаться что я заблуждаюсь. Ну и кроме того со Стекном пойдут шестнадцать женщин, с тобой – сорок. Знууап хотел ещё попросить за Айну, но воздержался. Однако вождь понял его. Ты же знаешь зачем идут туда женщины. - Там так сильны точки Майам? - Не сильнее других. Просто там будут новые мужчины для наших женщин. Жрецы утверждают что чем сильнее отличается память мужчины и женщины, тем более непредсказуемо их потомство. Мы подобрали хороших женщин, береги их. Итак: исходя их поставленных задач, я решил что вэд по Плаванде сейчас ненамного спокойнее чем тэд в Сантаахаре. Войдёте в устье Вэдонь. Там ещё много племён оставшихся от Великой ЛтаууатЛ, которые хранят традиции людей моря. А с племенем Птэн у нас давние и прочные связи. Поживите у них, прежде чем тронуться в дальнейший путь. Кстати тот мальчик, что вылечил твою девушку, наверное будет хорошим лекарем? - Я уверен в этом. - Быть может его тоже следует взять на Великий ГраддарГ? Знууап молчал. Вождь отбирал у него последнюю надежду: оставить Айну с Фитом. Теперь, если Фита забрать, она останется одна. Ну не одна конечно. У нее есть родственники, подруги, есть, в конце-концов, хороший обычай заботиться о родственниках погибшего или ушедшего в далекое плавание. Но есть и другой обычай: каждой женщине рекомендуется рожать через каждые два года, пока у нее не наберётся восемь детей. Успеет ли Знууап вернуться? Ему так хочется чтобы у Айны были только его дети. Ему так хочется прожить с Айной всю жизнь. - Итак: ты отправляешься через семь дней, - устало проговорил Вождь после некоторого молчания. – Желаю удачи. Люди на суше так же как и мы чтут священное число два и крест, и я верю что на Священную миссию никто не посягнет. Ну а твоя девушка будет ждать тебя не два, а четыре года. Я прослежу за этим лично. Дорога на Восток (ДнэллэнД) «Пытаясь догнать солнце вы рискуете всю жизнь быть в темноте. Идя навстречу вы много раз обретёте просветление». Сударг Роокооно вывел плоты точно на устье. На море был штиль. Время приближалось к полудню. Ещё издали Знууап увидел двух красных орлов, указывающих устье Вэдонь. Здесь начиналась Великая Тропа – ДромморД. Иногда её называли ЗдэссэдЗ – тень солнца. Морские дельфины не захотели заходит в пресные воды. Местные же на обычный призыв не откликались. Зато приплыл на катамаране донник запросивший за дельфинов два алмаза и три меры отборного жемчуга. Знууап посоветовался с сударгом и посчитал такую дань слишком большой. Решили не спешить и отправить лодки на поиски дешёвых дельфинов и бурлаков. Однако на берегу уже заметили их знамя из цветных квадратов. Это были люди из племени Птэн. За чисто символическую плату они доставили плоты на свою базу. База включала в себя дельфинарий, эстуарий – загон для быков, и другие сооружения. Над этой базой развивалось высокое знамя ПлаггалП, тоже из цветных квадратов. Здесь пробыли две недели, взяв с собой Эниту, двух проводников, двух жрецов и двух войнов, Знууап ушёл в земли Птен. До сих пор он думал что имеет неплохое представление о жизни на суше, но действительность поражала его на каждом шагу. Уже эти шаги жителям моря давались нелегко. То ли это было связано с более сухим воздухом, то ли земля была слишком неподвижна, но вскоре они пластом лежали в траве подавляя подступающую к горлу тошноту. И только два пожилых жреца словно и не заметили перемены. Им ныне перевалило за восемьдесят и они неединажды бывали на суше. Проводники, дав своим спутникам вдосталь насладиться новыми ощущениями, предложили им воспользоваться ездовыми оленями. Привели оленей, связанных попарно. Каждая пара несла одно сиденье. Такая езда оказалась намного удобнее пешей ходьбы. Сразу стало легче, несмотря на то, что такт покачиваний отличался от морского. Селения здесь тоже были до странного необычны. Домы были рублены из отдельных тонких брёвен. Некоторые, даже, сложены из камней, хотя здесь были нередки землетрясения, и каменные кладки часто разрушались. Не смогли наши путешественники и спать на постелях аборигенов. Им посоветовали переночевать под открытым небом, в гамаках. Подвешенные к согнутым вершинам деревьев гамаки раскачивались. Это создавало эффект укачивания и дроорды хорошо отдохнули. Назавтра их сводили в Святилище богов. Оно было огромным. Здесь не привыкли экономить землю. Визиры разносились на большие расстояния и оттого точность календарей была очень высокой. Огромное поле занимали статуи богов. Их были тысячи. Очень трудной оказалась и местная еда. Другой состав солей и большое количество мяса в меню сводило желудки судорогами, и Знууап, в который уже раз, мысленно поблагодарил Вождя за его совет. Ещё не угасшие традиции людей моря позволяли в трудную минуту найти необходимое водяное растение или перейти на рыбное питание. Да и вообще здесь хорошо знали все трудности адаптации морского народа. Единственное, к чему оказалось всего труднее привыкнуть, была питьевая вода. Родниковую и колодезную воду они не могли пить совсем. Немного лучше была речная и почти совсем хороша дождевая и конденсированная. Только теперь Знууап понял смысл жреческого изречения: родная вода – лучшее лекарство. - Быть может попросить Великого Вождя чтобы нам подвезли родной воды куда- нибудь в земли Троппорт’ы – спросил он жрецов. Жрецы лишь скептически улыбнулись, не перечить не стали, оставив Знууапу право решать самому. Несколько позже, оставшись наедине с Энитой, он задал этот вопрос и ей. - Предвидение становится предвосхищением лишь в половине случаев, - ответила молодая жрица. – Это правило довольно популярно в нашем сословии. И потом, нам ещё ко многому придётся привыкать, не только к воде. Четверо суток, день и ночь, волы тянули плоты вдоль берега реки. Дальше каменистого берега уже не поддавались расчистке и волов сменили люди. И вот, за очередным поворотом, увидели пирс и тянущиеся на перевал полозья волока. На перевале их сразу встретила огромная каменная стелла бога ВоллоВ’а, и сотни других стел, поменьше. Знууап, посоветовавшись с Энитой, решил что люди моря должны обязательно выслушать этого бога. И хотя солнце только перевалило заполдень он решил отабориться и провести ночь именно здесь, на перевале. Обед готовить не стали. Перед разговором с богами требовалось поститься. Знууап был доволен. Начальный этап пройден, а начало – половина целого. И хотя до половины пути ещё шагать да шагать, он видел, что поступки его безошибочны, а распоряжения верны. Но уже в минуты затишья накатывалась тоска по родной ПлаууалП, а в смехе женщин чудился смех Айны. И тогда он вставал, загружал себя заботами, разрывая бесконечную ленту бесплодных мыслей. Он знал о том, что будущее непредсказуемо, но помнил что оно есть следствие настоящего. И всё же именно в эту ночь его нагнала ошибка. Казалось что он сделал всё как надо. Ещё там, на реке, встречные купцы убедили его взять какие-то странные, плетёные из шерсти одежды, утверждая что ночи впереди будут холодны, а эти платья хорошо сохраняют тепло. Он увидел что их приобрели жрецы и приказал купить на всех. Теперь, узнав что ночь будет холодной, посоветовал всем надеть их. Он тоже захотел побеседовать с богом и, оставив за себя заместителя, ушёл к подножию каменного гиганта. Бог ВоллоВ наверное был выточен из цельного скального останца. До высоты примерно четырех человеческих ростов в нем были вырезаны небольшие ниши. Знууап знал что находиться в нишах могут только жрецы и остановился выискивая свободное место внизу. Подошла Энита. - Ты тоже имеешь право занять нишу, потому что сопровождаешь жрицу. Залазь вон в ту, я буду в соседней. - Быть может мы поместимся в одной? - А твои мысли не помешают моим? - Я думаю что они у нас не будут похожими. Воздержание от пищи и накопившееся утомление последних дней помогло им быстро впасть в полудремотное состояние считающееся наиболее удобным для беседы с богами. Что-то в глубине мозга пыталось разрушить наступающее таинство, но Знууап прогнал всё не нужное и волевым усилием погрузил себя в транс. Он видел Айну. Она играла на арфе и что-то пела. Слов разобрать он не мог, но ему достаточно было слышать её голос. Потом Знууап увидел странную процессию. Бурлаки тянули вверх тележку с поклажей. Земля была блестящей и скользкой. Несколько человек шли перед бурлаками и выдалбливали лунки для упора. Он вспомнил что это лёгкая вода, вспомнил рассказы стариков о лёгкой и белой воде. Потом он увидел пески от горизонта до горизонта и лежащих людей. Видно было что люди были мертвы. Их волосы были ярко-желтыми и сливались с песком. Знууап, обмотанный с головы до ног белой материей, ходил меж мёртвыми, срезал им космы с именами и ложил в мешок. Один мертвец поднял голову и не раскрывая рта спросил: - Почему ты не собираешь наши черепа? - Я не смогу их донести, - ответил Знууап. – На этот раз к вашим родственникам вернутся только вехи бога СкуллукС’а - Но я не могу умереть без имени! – сказал мертвец и начал подниматься. Вдруг появился Фит. Вернее только его голос. Этот голос звал, умолял, приказывал Знууапу проснуться. И он проснулся. Услышал завывание ветра, удивился: на море буря а он отдыхает. Вспомнил. Пошарил вокруг руками. Энита спала. Откинув полог выглянул наружу. Глаза резанула непонятная белизна земли, в уши ввинчивался свист ветра. Некоторое время он непонимающе смотрел вокруг. Сообразил: белая вода. Пригляделся. Внизу неясно выступали белые бугорки. Ветер был холодный, и ему совсем не хотелось вылазить наружу. Но что-то властно звало его в этот неуютный белый мир, вселяло тревогу, и руки уже нащупали канат. Хорошо, что он сразу не бросился вниз. Он мог бы сильно разбиться или кого- нибудь придавить. Он снова и снова щупал канат, который был обжигающе холодным и скользким, словно его намазали толстым слоем жира. Знууап вынул меч, плашмя ударил по канату, почувствовал шероховатую основу, ухватился за нее, выбросил тело из теплой ниши, стал спускаться перегибая ногами канат и таким способом ломая лед. Изодрав ладони до крови спустился, сорвал корку снега с ближайшего бугорка, в недоумении схватился за меч: под снегом спал зверь. Опомнился – просто человек накрылся звериной шкурой. Просунул руку к лицу. Спокойное теплое дыхание успокоило его. Но уже бился в потемках сознания вопрос: как же он спит, ведь самого Знууапа до костей пронизывает холодный ветер, хотя на нем надето то плетенье которое должно хранить тепло? Он пошел от бугорка к бугорку, и нашел что искал. Под коркой льда звериной шкуры не было. Человек лежал на земле в таком же оплетье как у Знууапа. Тело было холодным, ни дыхания, ни пульс не прощупывались. На плечо Знууапа легла рука и голос Фита произнёс: - Знууап, они все замерзли. Я проснулся случайно. Ватные ноги повиновались плохо. С трудом Знууап поднялся. К ним подошёл Бурк. - Как давно это началось? – спросил его Знууап. - Часов пять-шесть. - Почему не разбудил? - Я не мог тебя найти, - ответил Бурк. - У тебя есть горн и барабан? - Ими нельзя пользоваться в этом месте. Если этим людям помешать – они нам этого не простят. - Фит, что здесь можно сделать? - Их нужно согреть. - Разводите костер! - Нет. Их нельзя греть снаружи. Нужен горячий напиток бога СрэппэрС. Но у нас его мало. - Из купцов есть там кто-нибудь. - Ни кого. Все здесь, беседуют с Богом. - Охрана? - Пять человек в палатке. - Всех сюда, и горн с барабаном. - Знууап. - Я приказываю, - почти шепотом проговорил Знууап и вдруг закричал. – Бего-ом! Бурк опрометью кинулся к табору. - Фит, что еще нам надо? - Найти на всех звериные шкуры и жир гусей. - А других способов, которые нам доступны, ты не знаешь? - Надо заставить их двигаться - Да?! Ну заставь, чего же ты? Заставь! - Прости, Знууап, я не знаю других способов. - Ну, бог ВоллоВ. Прибежал Бурк с охраной. Знууап выхватил у него горн, ещё раз обвёл взглядом подножие бога усеянное бугорками. Звуки боевой тревоги перекрыли свист ветра. Оледеневшие бугорки ошалело вскакивали, хватались за мечи, медленно возвращались в реальный мир. Вот послышались первые возмущённые голоса. - Что произошло?... Кто это?... Как он посмел нарушить Священный Сон?... Думаешь если ты жрец, то тебе всё позволено?... Да он не жрец?! Убить его! Знууап сделал шаг вперед, поднял над головой, скрещенные руки. прокричал: - Разве бог ВоллоВ не просил вас помочь мне!? Разве решился бы я тревожить вас напрасно в этом священном месте?! Я иду на Великий ГраддарГ и везу туда Священные Браслеты нашего народа. Народ наш живёт в тёплых краях и никогда не видел вот этой белой воды и не знает как бороться с холодом. Беда в том, что наши Священные Браслеты боятся холода и наш обоз надо срочно спустить вниз. Но люди мои вот, они замерзли! Чтобы вернуть им жизнь нужно много горячего напитка и теплые звериные шкуры. - А зачем тебе люди? Вас восемь человек. Разве не можете вы сами спустить обоз. Вот оно. А ведь мудрецы предупреждали, что начавший лгать от лжи и погибнет. Но выбора не было. Он уже ступил на эту шаткую тропу и не может с неё свернуть. - По нашим верованиям обслуживать движение Браслетов могут только женщины – служители ХраммарХ’а. А они вот, замерзают. Я знаю цену Священной Помощи и буду молиться за вас перед всеми богами. Я знаю цену мирской помощи и оплачу всё сторицей. В отличие от этих замерзающих у вас впереди долгая жизнь и вы ещё много раз сможете говорить с богами. - А кто вы, что за народ? Знууап пытался избежать этого вопроса, но не смог: - Мы народ южных морей. ВуотойотоуВ. - Но где ваши жрецы? Почему не предупредили они вас о снежной пагубе? Знууап растерялся. А разве они знали? Скорее всего не знали тоже. Вслух Знуууап прокричал: - Каюсь пред Вами – виноват! По младости своей и в честолюбии своём отказался я от помощи их, - в это время к нему подошла Энита, встала рядом, и он продолжал. Со мной осталась лишь молодая жрица, любимая дочь Большого Вождя нашего народа, но она ещё мало знает о ваших землях. Люди! Сейчас не время продолжать дебаты. Ведь это ваши мудрецы сказали: «кто быстро делает, тот долго рассуждает». Сделаем дело, и у нас будет много времени подумать об этом и поговорить о добрых делах с богом ВолоВ’ом и богом ДромморД’ом. Велика была вина Знууапа. Но он просил о священной помощи, просил под знаком единения. Первыми от толпы отделились люди племени Птен,спросили: - В чем ваша нужда? - Нам надо много горячей воды бога СрэппэрС’а, восемьдесят звериных шкур и непосредственная помощь лекарей, если таковые есть среди вас. «Одна победа – поражение. Много маленьких побед – великое деяние!» И была победа! Фит смешивал горячую воду с родной водой, а лекари ходили между замерзшими, вливая каплями в их нераскрывающиеся рты живительную влагу. Были и другие помощники кроме лекарей. Они укрывали людей шкурами, смазывали тела жиром. Да и сам Знууап не мог остаться сторонним наблюдателем. Он разжимал деревянным ножом окоченевшие челюсти и вливал напиток в рты, ещё вчера умевшие петь и улыбаться и в одночасье забывшие об этом. Людей растирали, тормошили, катали по земле, мяли, заставляли дышать, вливали в них какие-то настойки, выделенные из своих запасов лекарями. И когда Знууап понял, что большинство уже способны его слышать, он прокричал: - Нард ВуотойотоуВ, к вам взывает Великий ДЖоввоДЖ и требует исполнить пляску жизни! Пляску жизни! Великий ДЖоввоДЖ глядит на вас своим восьмиглазьем! Знууап всегда верил что одно имя легендарного Вождя, произнесенное вслух, способно воскресить из мёртвых. Но сейчас результат оказался обратным. Люди успокаивались. Смерть пред всевидящим оком ДЖоввоДЖ’а была желанна. - Барабан!- крикнул Знууап, и тот час раздались удары Священного БеннеБ’а. Сложив ладони рупором он закричал срывая голосовые связки: - Я! Знууап! Предводитель ваш! Я клянусь именем Великого ДЖоввоДЖ’а! Что срежу космы имени с того, кто не исполнит пляску жизни! Я срежу космы имени с черепов ваших! Это было неслыханно. Разве ради обыкновенной жизни можно отлучать имя от черепа павшего. О небесные знаки, были ли вы когда-нибудь свидетелями подобной клятвы?! Живые отшатнулись от Знууапа, глядя на него как на помешанного. Но клятва прозвучала, а значит она будет исполнена. Тела мертвецов начали судорожно дергаться под грохот БеннеБ’ов И снова была победа. Но Знууап был мрачен. Он обернулся к Бурку: - Принесите донную казну и разложите у подножья бога. Когда распоряжение было выполнено и десятки сундучков засверкали драгоценными камнями под первыми лучами солнца, он обратился к людям: - Сегодня вы не сделали ничего противного богам. Сегодня вы помогли выжить женщинам Священного Времени. Я знаю: многие из вас думают что ничья жизнь не достойна прозвучавших здесь клятв. И может быть вы правы. Но дело сделано. Свои грехи я сам буду отмаливать, а ваших грехов здесь не было. Эти женщины запомнят ваши имена и вплетут в космы детей своих. И быть может когда-нибудь встретите вы воина, купца или жреца, в имени которого будет и ваше, и вы поймёте, что всё сегодня сделанное было сделано не зря, вы поймёте, что боги возблагодарили вас за доброту вашу и мужество ваше. Я восславляю богов за Священную Помощь вашу! Вы же одарите себя и выберите всё что положено вам по праву и по желанию. Но не удалось Знууапу красивыми словами сломать возникшее недоверие. Никто не подошёл к сундучкам. Люди молча расходились, занимались своими делами. Это было поражение. Отказ от платы мог расцениваться как проклятие. Но никто прямо не выразил недовольство. Люди опять оставляли за Знууапом право на решение. У ног бога ВоллоВ’а лежала вся донная казна. Годы изнурительного труда умещались в этих сорока сундучках, поблескивая на белом бархате всеми цветами радуги, и Знууап не мог взять их в дальнейшую дорогу. Нет большего позора для народа, чем оплата проклятыми камнями. И хотя проклятие ещё не прозвучало, это может случиться в любое время. А барабаны всё били и били дробь. - Как ты думаещь, на священное число два я хотя бы имею право? – спросил Знууап Эниту. – А может на четыре. восемь. шестнадцать? - Жрецы недовольны. Ты не имел права лгать под священным крестом. - Но я не лгал. В наших Браслетах много жемчуга, а он ведь боится мороза. И потом: кто сможет с полной уверенностью утверждать, что под воздействием мороза камни не искажают информацию, память о предках. - А женщины – служители ХраммарХ’а? - Я. Но ведь у нас это всегда подразумевалось. - Ты рисковал честью всего народа, которую не купишь ни за какие камни. А сейчас поставил под вопрос успех нашей миссии. Недели через три-четыре тебя бы догнали другие женщины. Или народ наш так беден на людей? - Но сотни лучших воинов сложили жизнь свою за то, чтоб жили вот эти люди. И мог ли я, спасая их одной рукой, губить второю?! Ведь бесценна пямять хранящаяся в их телах от бога ГноммонГ’а. - Я не судья тебе. Но стерегись. Суд жреческий не столь к тебе лоялен. - Суд жреческий? Но на жрецах отныне своя вина за эту ночь лежит. - Вина всегда на том кто волю правит и люди подчиняются кому. Жрецы – хранители, и нет на них вины за нашу неспособность жить с природой в ладу. Кивнув Бурку Знууап подошёл к казне. Стараясь не глядеть на первые три сундучка с алмазами, изумрудами и рубинами, указал на сапфиры. Не останавливаясь прошёл в конец ряда, ткнул рукой в тридцать седьмой ящик с агатами, круто повернулся и быстрым шагом, словно боясь передумать, пошагал к табору. - Снимаемся! Проводникам занять места у тормозных шестов! Приготовиться к спуску! - В какую сторону? – насмешливо спросила Энита. – Вперёд или назад? Знууап, не удостоив её взглядом, прошёл к первому плоту, вскочил на него, крикнул: - Великий ДЖоввоДЖ и бог ВоллоВ благословили на УдЭ. Вперёд! Рванувшийся навстречу ветер вновь попытался проникнуть к человеческим телам, но у большинства людей уже были теплые меховые шкуры. Уже поздним вечером, плывя по реке, он посадил восьмерых женщин, дал каждой почтового голубя и, перевязывая цветными нитями перышки на спинах птиц, они написали: «Допустил ошибку. Потерял семь восьмых донной казны. Продолжаю движение». Часть 4 КтэйммйэтК «Что наша жизнь? Игра!» «Здесь капли пота – самородки злата, а кровь – рубины.» Это была не просто бстрйра, это была битва, цена которой для многих была – жизнь. На поле между красными, белыми и зелёными поясами летали два оранжевых мяча. Пиван не знал было ли кому-нибудь из игроков так же трудно, как и ему. У себя не родине он любил играть в ручной мяч, а сейчас за игру руками засчитывали штрафное очко. Солнце еще не вышло в полдень, и с моря иногда налетал прохладный бриз, но Пиван этого не замечал. Он не замечал даже Великого Кобриса и человека сидящего рядом. И если на трибунах думали что он дерется за свою свободу или жизнь, то они ошибались. Тело его и сознание отключилось от того трибунного мира. Он-то знал, что просто выплёскивает свою злость, злость на самого себя. А может так ему только казалось. Ведь если бы не было злости пришло бы отчаянье. У него был сложный характер. Родители объясняли это тем, что где-то там неправильно просчитали Луну. Но ему-то что до их просчётов, не в отшельники же подаваться. Вот и сейчас этот характер полностью переключил тело на подсознательные рефлексы и Пиван даже не пытался ему перечить. Он вырвался к мячу, сделал вид, что будет играть от стенки, сам прошел вдоль, перед глазами мелькнуло белое кольцо, но словно из воздуха впереди возник противник. В этот удар по мячу он, казалось, вложил все оставшиеся силы. Защитник белых упал, Пиван принял мяч на грудь и головой дослал в кольцо. И опять он не слышал, как визжали трибуны, а позже не мог вспомнить и о том, как добивал последний мяч. Он только помнил, как упал на колени и, хватая ртом колючий воздух, успел заметить, как скатились в водяных часах последние, ярко-красные словно кровь, капли. Он был счастлив. Солнце грело ласково, ветерок с моря говорил о том, что скоро в путь, домой. Три команды стояли перед трибуной правителя. Выиграла красная, его Пивана, команда. Проиграла – белая. На ее капитана Пиван, целиком поглащенный своим счастьем, не смотрел. Судья поднял руку, призывая к тишине: - Величайший и Умнейший во все времена разрешает победителям назвать по три просьбы, одна из которых будет обязательно выполнена. Слово капитану. Характер Пивана, хихикнув чертиком, снова где-то что-то перемкнул и он послушно произнес: - Прошу отдать мне в рабство капитана белых со всей командой. Он повторил это три раза и трибуны замерли, ошарашенные неслыханной дерзостью. Но Сирис Кобрис словно ничего не заметил. - Я конечно понимаю волнение капитана красных, но я готов подождать и услышать еще две просьбы. Он давал шанс. Он был умным правителем. Пиван готов был пасть на колени, но язык нес несусветную околесицу: - Прошу отдать мне в рабство капитана белых со всей командой. Прошу назначить меня наместником Саптари. Прошу отдать мне во владение гору Гиз ту зу. Здесь все знали, что Саптари самая богатая провинция, а под Гиз ту зу добываются лучшие в мире изумруды. Жуткая тишина, до боли в ушах, нависла над стадионом, Великий Кобрис лишь несколько мгновений вглядывался в строптивца, видимо пытаясь, определить насколько он сумасшедший, потом спокойно произнес: - Учитывая красивую игру капитана красных, я выполню все три его желания. Я разрешаю ему стать наместником в Саптари и даю ему а помощь всю команду белых. Более того выделяю корабль, который довезет их до места. И, наконец, я отдаю ему гору Гиз ту зу, только прошу забрать ее с собой. Трибуны закатывались от смеха и Пиван понимал, что сегодня толпа его не растерзает, а о том, что будет завтра, думать не хотелось. Его и капитана белых Знууапа провели в большой круглый зал, стены которого были сделаны из толстых плотно стоящих платанов. Восемь таких же колонн были расположены по кольцу в самом зале. В центре возвышался круглый подиум. Недалеко от него стояли три стула и два кресла с высокими спинками украшенными черепами. На одном из кресел сидел Сирис Кобрис. Ещё один человек сидел спиной к вошедшему на стуле. Перед ними стояли на коленях два мальчика с подносами на головах. Пиван остановился в отдалении сложив руки крестом на груди. Человек сидящий на стуле не оборачиваясь сделал знак рукой, проговорил лениво: - Проходите садитесь. Пиван вопросительно взглянул на Кобриса, Тот усмехнулся, сказал: - Садись, садись. Сегодня не я приказываю. Пиван догадался кто был собеседник Великого. Подойдя он поклонился ему: - Великий Драммард? Преклоняюсь, очень рад. - Мы, кажется, где-то встречались? Откуда ты? - Пивае Орихоне до Лаване. - А-а, - Драммард рассмеялся, - Судьба к тебе благосклонна. Кобрис, ты полагаешь что это лазутчик? Кобрис протянул руку к подносу, но рука мальчика, словно угадав желание повелителя уже подавала бокал с вином, другая рука держала на готове какое-то яство, выбрав именно его из нескольких блюд над головой, а освободившаяся рука взяла серебряный колокольчик и позвонила. Поднос на голове удивительного слуги так и не пошевелился. - Я полагаю, что это мой враг, - соизволил наконец Кобрис. – Потому что он выспрашивал тайну моих обменных монет. Пиван прижав руки к груди сказал: - Я прошу понять меня, сработало простое любопытство. Здесь от этого трудно удержаться. - Разве то важно, по какой причине ты узнал тайну? Важно другое – ты можешь её всем рассказать. - Но я так и не узнал её! В это время в зал словно вплыла процессия обнаженных девушек. Восемь из них несли на вытянутых руках девятую, вокруг тела которой обвивались три змеи. Девушка легко соскочила на подиум и в лёгком неспешном танце пошла по кругу постепенно освобождаясь от объятий змей. Драммард потянул руки к подносу перед собой и мальчик в ту же секунду подал ему два бокала. Он протянул один Пивану, кивнул: «За встречу», не отрываясь выпил. Кобрис обернулся к ним: - Я возможно смогу тебе облегчить судьбу, если ты сможешь предложить какой- нибудь новый оригинальный план серьёзного поражения моего войска где-нибудь в провинции. Пиван понимающе преклонил голову, не отрываясь однако от завораживающего танца. Он вдруг понял, что девчонка не просто танцует, а дразнит змей, словно вызывая их на поединок. Вот одна из них метнулась на перехват, но за мгновение до этого рука танцовщицы уже изменила положение. - Ты сможешь это сделать? – настойчиво спрашивал Кобрис. - Надо бы подумать. Честно говоря я бы никогда не осмелился выступить против Великого Сириса Кобриса, даже если бы был столь же велик. - Подумай, но не недолго. Боюсь, что я не смогу тебе простить следующую глупость, а судя по твоему характеру долго этого ждать не придётся. Кобрис обернулся к Знууапу: - А ты, ты же знал что проиграешь, зачем согласился? - Чтобы научиться играть. - И где этим умением ты хочешь воспользоваться? - Я наперед не загадываю. - То-то и плохо. Если бы ты мог смотреть дальше своего носа, ты бы понял, что карп-рыба священная. Ее может убить только жрец, а съесть ее не дозволено никому. - Я это не знал. Ведь это было далеко в пустыне. - Зачем же ты играешь в игры, правила которых тебе неизвестны? - Я играю не по своей воле. Так хотел бог пустыни Сроххорс. Я виновен, что неверно понял его волю, полагая, что он хочет восстановить силу моих людей. По-видимому, он просто испытывал нас. - И испытания вы не выдержали. - Это так. Но не за свою жизнь и не за жизнь своих людей обеспокоился я: ведь наш народ такое же звено в цепи Великих Перемен, как и народы другие. Я не решился разорвать звено, нарушив тем перед богами клятву о вечевом согласье. - Ты разве жрец? - Сопровождаю молодую жрицу, красавицу, дочь нашего Вождя. - Среди жрецов ей неуютно? - Воля вождей – закон для нас, для смертных. Между тем поединок на подиуме становился все жестче. Девчонка, словно сама превратилась в змею, то гибко стелилась по камню, то взлетала пружинно, а то крутилась юлой, приводя в замешательство своих противниц. Но вот то ли короткий стон то ли вздох возник и улетел под свод. - Нельзя ли остановить это? Они же убьют девчонку? – обернулся Пиван к нему. - Они уже убили её. - Разве ты не делаешь им прививки? – спросил Драммард. - Ты же сам говоришь: чтобы достичь совершенства нужно бояться. Казалось ничего не изменилось в танце. Всё так же легко мелькали руки и ноги, всё так же чётки были пассы. Но вот опять чуть слышный тупой удар сказал что ещё один бросок достиг цели. Что-то ещё не заметное глазу изменилось в движениях обреченной. И сразу же послышался ещё один удар и тихий стон, и когда следующая змея готовилась к броску Пиван, выхватив тарелочку из под фруктов, метнул её. Услышав сбоку шорох он обернулся и успел уклониться от меча брошенного Кобрисом. Даже смотреть на правителя было страшно. Глаза его налились кровью, руки тряслись, челюсть прыгала тщетно стараясь что-то выговорить. Наконец он обрёл дар речи: - На костёр . Вместе с черепом. И развеять прах их. Пиван держал умирающую танцовщицу на руках. Он знал, что кровь сейчас сворачивается в её жилах и помочь ей уже нельзя ничем. У Кобриса в руке появился еще меч. - Я сам убью тебя. Ты будешь драться. Меч подними. Пиван отрицательно покачал головой: - Моя рука не сможет защищаться от праведного гнева. Убей меня. - Я не мясник, а царь! – он бросил меч к ногам Пивана. – Мечи берите! Оба! Без позволенья моего должны вы дворец покинуть! Прочь! Стража! Схватить их! Это был последний шанс. Пиван схватил меч и бросился к выходу. Следом бежал Знууап. Он успел расслышать команду «Схватить!» и подумал что «Убить!» это всё же другое. За свою жизнь он не очень опасался, знал что проступок его не столь велик чтобы ссориться со жрецами и с Вождем морского народа. И Знууап решил помочь Пивану. Часть 5

ПреннерП – Бог Священных пятен

«Направь прозрачный ЗгайагЗ на самую яркую звезду этого созвездия и отметь черным мелом другие его звезды. Соединив чертой крайние ты увидишь знак» Полярная ночь закончилась. Солнце в полдень поднималось уже довольно высоко, но весна стояла холодной. Ребята вышли с поселья еще затемно и уже успели сбить охотку. И все же, когда собаки азартно залаяли на пригорке, дружно побежали туда. Лыжи, подбитые камасом, скользили легко. На ходу приготавливая луки, ребята растянулись цепочкой. Белок они сегодня набили много, а вот этот соболь был только пятый. А соседнее племя, говорят, в день по десять штук на человека добывают. И то: у них кедр лучше этим летом вышел. Впрочем, у них, на возвышенности, он всегда лучше растет. Осторожно окружив старый разлапистый кедр, под которым лаяли рыжие помощницы, ребята всматривались в крону. - Рон, держи там, - показал Сат и достал стрелу с хлопушкой. Рон натянул тетиву, тупой наконечник стрелы медленно поплыл по заснеженным лапам. Резкий хлопок, в кроне дерева метнулась тень и взвилась над Роном, летя на соседнее дерево. Тонко свистнув, стрела догнала зверька и тот, беспорядочно кувыркаясь по веткам, скатился вниз. Ближайшая собака поймала его на лету, поднесла Сату. - Молодец, Рон, прямо в голову. Нок, чего ты там еще высматриваешь? Нок что-то показал жестами и Ойна, его сестра, перевела: - Стрела застряла. Он думал, что соболь притаился, а это беличье гайно оказалось. Стрелу жалко – хорошая. - Да ладно, - махнул рукой Сат. – Сделаешь другую. Но Нок упрямо замотал головой, достал другую стрелу, прицелился, Но и вторая стрела тоже застряла. Все засмеялись. Нок, всегда переживавший из-за своей немоты, при первой возможности старался доказать, что он не хуже других, но часто попадал впросак. - Давай-ка я слазаю, достану, - сказал Рон. - Во-во, давай, оправдывай свое имя, - откликнулся Сат. Имя Рон значило любопытный, и он тоже часто попадал в смешные ситуации. Все опять рассмеялись теперь уже над Роном. Только Нок, упрямо мотнув головой и сбросив кухлянку, полез на дерево сам. - Ну вот, кажется, дух этого кедра приглашает нас на привал, - сказала Ойна и просительно взглянула на Сата. - Вот еще, - недовольно буркнул Сат. – Дома надо сидеть, коли ноги не носят. Ойна обернулась к Вейне, ища у нее поддержки, но та отвела взгляд, делая вид, что нисколько не устала. Вейне и нельзя было уставать: нынче она вступила в женский межплеменной союз ЗоммоЗ и теперь с гордостью, непонятной для остальных женщин, носила оружие. Сат в который уже раз за этот день пожалел, что взял девчонок на добычу. Они, правда, помогали тем, что снимали шкурки, да и то Вейна отказалась, было, делать это, и лишь непреклонность Сата заставила ее поступиться своей гордостью. - А впрочем, - сказал Сат, принюхиваясь к воздуху и разглядывая небо. – Давайте действительно перекусим, а то обратно вас на нордах везти придется, - и добавил, обернувшись к Рону. – Ночь ноне лунная. С ближайшего дерева весело отозвалась их почтовая сорока: - Курру, перекусим, перекусим! – Похлопав крыльями, в избытке радости, она слетела с дерева, села на голову Ойны и, прихорашивая свой оранжевый наряд, болтала. – Солнце садица, курру, кушать нада! Ойна условным свистом подозвала ездовых собак, запряженных в норды – легкие сани – достала из поклажи несколько беличьих тушек и кинула их собакам. Сняв с головы надоедливую сороку, сделала строго лицо, постучала ей пальцем по клюву, выговорила: - Ты из моего нового малахая весь мех повыдерешь. Клюнув ее в палец, сорока села на сани, что-то недовольно бормоча. Девчонки, положив на снег столовую доску, споро готовили обед. Насыпав в углубление доски снег и известь, они поставили сверху широкий берестяной туез с медным днищем, натаяли в нем снега, опустили в воду сушеное мясо, растертое с кореньями и листьями, и вскоре тонкий аромат поплыл между деревьями. Сат и Рон, обсуждавшие дальнейший путь, невольно повернули головы, вдыхая влекущие запахи. Увидев, что Ойна достала ступку с пестиком, Сат съязвил: - А вы жернова случайно не догадались захватить? - В следующий раз захватим, - весело отозвалась Ойна, накладывая в ступку кусочки чаги и хвою пихты. - Во, они надеются на следующий раз. - Сат, надо было костер развести, - сказала Ойна, не обращая внимания на его недовольство. - Ага, вы еще сороводные пляски устройте, - поднял голову вверх. – Нок, ты чего там? Задремал? Нок постучал по дереву, Ойна перевела: - Там чей-то череп. Он читает имя. Разбив в ступе кедровые орешки, девочки их быстро отсортировали от скорлупы. Достали замороженную печень, мед. Почуяв привлекательные запахи, стали подтягиваться четвероногие обитатели леса. Вынырнули из-под снега три колонка; две белочки зацокали над головой; опасливо кося глазом на собак, белым комочком припрыгал заяц; пришел даже старый волк, с уже не рыжей, а какой-то серой шерстью, вытянув лапы, лег недалеко от стола, глядя на людей слезящимися глазами. Звери давно уже изучили поведение людей и знали, что время еды у них священно. Хорошо это знали и собаки. Ездовым нетрудно было оставаться спокойными – они с детства приучены не обращать внимания ни на какую живность. Труднее было лайкам, и хотя колонков и давно уже плетущегося за ними голодного волка они не тронули бы и в другое время, но когда пришел соболь, тоже старый, но с еще хорошей шубой, собаки с трудом сдерживали себя. Девчонки всех покормили. Им помогала сорока, то и дело воровавшая вкусный кусочек. Нок слез с дерева, держа в руках старый череп с плетеными косичками. - Это вместилище духа СкуллукС’а не нашей веры, зачем ты его взял? – строго спросил Сат. Нок показал знаками, что этот человек был родственником Вейны. Все знали, что мать Вейны была родом из племени, где писали узелками. Девушка взяла череп и стала читать, перебирая узелки. - Великий добытчик из племени Чынэм, рода Белого Медведя, Луч звезды Переменчивого Света созвездия Совы, отвергнувший духов МайаМ – Сиртэнбран, родившийся в год 1873, эпохи СтреллертС, в месяц Уз, в пятнадцатой части суток и трех пятых долей. В момент рождения луна была в одну треть в созвездии Собак, Солнце – в полупериоде, в созвездии Реаму. Вейна перевела дух и продолжала: - А тут уже после его гибели: погиб летом около этого кедра в бою с племенем Парэн в возрасте пятидесяти восьми лет. Тело сожжено на воде ручья Лемун. Череп на кедр поместил внук его, посвятивший себя дороге, - посмотрев на Сата, попросила. – Пусть он побудет с нами, пока мы обедаем, а потом я подниму его обратно. - Нет, - решительно возразил Сат, - когда ты читала его имя там после – Белый Медведь – наверняка было написано – пожиратель нерп. Рон, ты хорошо читаешь узелки, взгляни. Рон пригляделся к косичкам, ответил: - Да, это действительно так. - В таком случае, Вейна, мы не будем славить твоего предка, и сидеть с ним за одним столом я не намерен. - Разве мертвые могут быть врагами? - Да, могут. Живого человека можно переубедить, мертвого – нет. - Но могу я хотя бы поместить его обратно? - Да, это ты можешь, но только после того, как мы пообедаем. Потом догонишь нас. Из лыж они сделали четыре скамейки, укладывая одну лыжу на поверхность, а вторую утопив для ног. Снег в этих местах был глубокий, в полтора человеческих роста, и передвигаться без лыж было невозможно. Сат, по праву старшего, сел с восточной стороны стола и запел Славу Богам. Все подхватили, и только Нок играл на трубке Бога ЛурруЛ’а. «Слава Великому Необъятному и Необъяснимому, Слава! Слава ДжарайарДж, все объединяющему! Слава БоллоБ и РоттоР – кругам Великим! Слава КрйсттсйрК’у – Великим пересечениям кругов! Слава АйллйА – Великой оси! Слава Й – Великому центру! Великому СоллоС, освещающему и обогревающему землю. Слава! Великой ЗуллуЗ – хранительнице времени. Слава! Обширному ПсоггосП – вместителю созвездий. Слава! Великому СтоллотС – хранителю родов. Слава! Великому СревверС, превращающему огонь в воду, а воду в огонь. Слава! Великому ВлесселВ – объединителю огня и воды. Слава! Великому ДромморД – охранителю путников и дорог. Слава! Великому ПраххарП – хранителю душ наших предков. Слава! Великому СлаввалС, позволяющему славить богов. Слава! Великому ПреннерП, все сущее запечатлевшему в знаках. Слава!» Восславив богов, они принялись за трапезу. Ели молча, лишь иногда взмыкивая от удовольствия. Поев, Сат сказал: - Теперь я понимаю, почему женщин не берут на добычу, и я, кончено, извиняюсь, и спасибо вам за обед, но больше вы с нами не пойдете. - Почему? - Еда ослабляет человека, уводит его от цели. После такой еды мы потеряем примерно восьмую часть суток, потому что будем двигаться как сонные мухи. Добытчик должен уметь до двух недель обходиться сухим пайком, а им, видите ли, в первый день похлебки захотелось. Сат зачерпнул пригоршню снега, с удовольствием слизал ее языком. - Сат, можно я сейчас подниму череп на дерево? – спросила Вейна. Он строго на нее посмотрел, видимо, намереваясь отчитать, но потом махнул рукой. - Валяй. Размотав пояс, Вейна закинула крюк и полезла наверх. - Во, - не удержался Сат. – Девки, они и есть девки, даже по веревке ногами лазят. Недалеко от костра, опасливо поглядывая на подрагивающие кончики собачьих хвостов, прилегла лиса. Ойна посекла кусочек печени, бросила ей, сказала: - Интересно, почему бог ЗурруЗ не всех зверей в ружий цвет покрасил. Лиса ружая, волк ружий, медведь ружий, колонок ружий – а заяц белый, южный медведь черный. Мы почти все ружие, а на юге, говорят, живут черные люди, а в некоторых местах совсем белые. Рон, что на это жрецы говорят? - Ружий мех и ружие волосы лучше солнечное тепло вбирают. Даже листья деревьев ружеют, когда холодно становится. А белые волосы у тех, кто шапки носит. - Так мы тоже шапки носим. - Мы же здесь еще тыщи лет не живем, а цвет меняется очень медленно. Мы сюда с Реперских гор пришли. - Теперь нас не ружими звать надо, а рыжими, раз мы на севере живем. - Название от места не зависит. На юге, в предгорьях, тоже живут ружие, что их теперь рожими звать. Ружий – это цвет запада, заходящего солнца. - А почему у нас главные точки наблюдения на Западе, а не на Востоке? - Запад важнее. Ведь даже Солнце перед ним склоняется. Нок щелкнул пальцами и показал на собак. Лайки напряженно вглядывались вдаль, раздували ноздри. - Похоже будто на людей, - проговорил Сат, оглядываясь вокруг. – Ладно, мы на своей земле и нам нечего остерегаться. – Вейна, ты никого не видишь? - Нет. - Посмотри туда, по ветру. - Мне кажется, там кто-то есть. Белые собаки. - Затаись пока. Нок сдерни с дерева ее веревку. Собаки вдруг залились лаем. Сат сунул лыжи Вейны в снег, перевернул стол, скомандовал: - Ойна, в снег! Рон, на норды и домой. Нок, прикрывай Рона. За деревьями уже мелькали белые тени. Ойна, не раздумывая, нырнула в снег. Ребята пристегнули лыжи. Рон упал на норды, крикнул собакам: - Домой! Домой! Собаки, уже по интонации почуявшие опасность, рванули под уклон, стараясь набрать скорость как можно скорее. Рон стоял на нордах на одном колене, приготовившись стрелять на поражение, хотя боевых стрел было всего две. Сат поискал глазами сороку. - Сорочка, ты где? Домой! Чужие! Сверкнув пестрыми крыльями, сорока взвилась над деревьями, но нападающие это предвидели. С их стороны в небо взмыл ястреб и погнался за сорокой. Сат и Нок кинулись вслед за Роном. Они вовсе не надеялись прорваться, им достаточно было помочь в этом другу. А Рон надеялся на то, что у противника не поднимется рука на собак, потому что хорошие ездовые собаки представляли в этих местах едва ли не самую большую ценность. Вот он увидел как один из нападавших приготовился метнуть лассо, выстрелил, целясь в колено, но тот присел, скрывшись за щитом, и через мгновение веревочная петля захлестнула шею одной из собак. Рон выстрелил последней боевой стрелой, целясь в веревку, но неведомая сила, захлестнув горло, выдернула его из саней. Собаки, освобождаясь от постромков, бросались на врагов. - Серый, домой! – крикнул Сат, и кобель серой масти, считавшийся самым быстрым на бег, услышал его, отделился от остальных, распластываясь, полетел над снегом, но стрелы догнали его и он, хрипя, ткнулся в наст. Отстегнув лыжи, Сат зарылся в снег, быстро добрался до земли, и, пробираясь сквозь кустарники, старался уйти как можно дальше, но специальные собаки снеголазы нашли его. Он мог бы еще повоевать и с ними, но стало жалко собак. Пленников спустили в подземелье, сняли верхнюю одежду, тщательно обыскали, ушли, ничего не объяснив. Из соседней комнаты выдвинулась железная решетка, разгородив помещение на две половины. Там, за решеткой, открылась еще одна дверь, и из нее вылезло чудовище с шестью медвежьими лапами и бычьей головой. Мышцы, бугрившиеся под шерстью, говорили о недюжинной силе, а металлический пояс и тянущаяся за ним толстая цепь только лишний раз подчеркивали это. Быть может, при дневном свете, чудовище это было не так страшно, но здесь, в неясных голубых отсветах светлячков, живущих по стенам сплошными колониями, этот монстр внушал ужас. Почувствовав пленников, он рванулся к решетке, но цепь натянулась, и он только простучал когтями по металлу. Девчонки, вскрикнув, убежали к дальней стене, да и ребята еле удерживались, чтобы не заметаться по углам. Но через некоторое время, видя, что до решетки чудовище не достает, все более или менее пришли в себя и даже попытались обсудить создавшуюся ситуацию. Первой подала голос Ойна: - Сат, зачем мы им нужны? Однако, услышав человеческую речь, чудовище заревело и заметалось. Немного выждав, Сат откликнулся: - Сам не понимаю, зачем. Ведь мы со всеми соседними племенами заключили договор, чтобы не нападать на женщин и детей. Последние слова – уже трудно было разобрать: рев стоял неимоверный. Опять немного выждав, Сат сказал: - Девчонки, попробуйте спеть, только сначала очень тихо. Девочки, обнявшись, тихо замурлыкали. Чудовище еще взрявкивало, вслушиваясь в непонятные звуки, но все реже и реже. Его природная злоба еще несколько раз взбунтовалась, разрывая пение громовым ревом, но уже неуверенно. Постепенно к девичьим голосам подключились и мужские, и так вполголоса они и пели, обсуждая свои дела. «Талант – есть освобожденное подсознание» В иных местах представители узелковой и рисованной письменностей прекрасно уживались и ладили между собой. Узелковщики плели свои письмена из волосяных шнуров, распаренной крапивы, конопли, лозовой коры, кожаных ленточек – и священные животные и растения, если и были у них, то не очень выделялись. У рисовальщиков наоборот: все пятнистые млекопитающие, рыбы, змеи считались священными; а из растений к священным относились: верба, омела, рябина и даже, береза, дуб, бук. Береза потому, что на ее коре были маленькие черточки, и само письмо на бересте уже считалось священным. У дуба, ясеня, бука на древесных срезах тоже ясно видны черточки СкаббакС. Потому и дощечки для письма чаще всего делали именно из этих пород. Даже их названия произошли от названий главных звуков, означавших принадлежность к парной азбуке – Б – П: БреззерБ (ПрессерП), БуддуБ (ПуддуП), БуккуБ (ПиккуП). И все бы ничего, но беда в том, что одно из самых священных животных – нерпа, вернее шкурка этого животного, очень высоко ценится в южных землях, и для племен узелковщиков являются желанной добычей. Вполне естественно, что рисовальщики ревностно охраняли нерпичьи лежбища, а где не было горячих источников, даже всю зиму пробивали им проруби, и всю зиму их сторожевые посты курсировали вдоль рек, доходя до моря, и очень часто сороки – вестницы – поднимали тревогу. Для племени ПреннерП все это воспринималось особенно остро, потому что имя священного животного было в названии племени. Из-за этого они уже перессорились со многими соседями, но приверженности своей не изменяли. Отец Рона был потомственным кузнецом. С самых малых лет большую часть времени он проводил в кузне или рядом с ней, и лишь иногда, по просьбе рудознатцев, выходил с ними на поиски руды. Там, в обширных владениях бога ПтиллитП’а, он ходил, вытянув руки перед собой, и по пощипываниям в кончиках пальцев с большой точностью определял, какая руда лежит под ногами, в каком соотношении и на какой глубине. Причем, в молодости у него это получалось даже лучше, чем с возрастом, хотя отец и научил его беречь свое тело. Потому самую тяжелую работу он поручал своим помощникам, предварительно проинструктировав их после долгого ощупывания руды или заготовки. Рудознатцы даже звали его к себе, потому что чувствовать металл руками могли немногие. Большинство из них определяли залежи руд по резонансному звучанию двусплавных струн довольно сложного прибора ШуммуШ. И однажды он чуть не изменил своему делу и несколько лет ходил по горам и долинам, но зов предков вернул его обратно. Оказалось, что за эти годы он совсем не растерял ковальского таланта, а наоборот, преумножил его. Он уже мог изменить состав металла без добавления других руд – чистым проковыванием и это было непонятно ему самому. Конечно, многое зависело от того места, где находилась кузня. Он с детства знал, что на теле Земли есть особые точки, в которых сила бога МуннуМ’а вырывается наружу и неузнаваемо меняет все, что здесь в это время находится. Но на этот раз все не ладилось у Зуккузуолоонопано и какое-то необъяснимое беспокойство гнало его из кузни. А ведь обычно в такие полнолунные времена он со старшим сыном Кузмуком по несколько суток не отходили от горна и вещи получались на диво качественными. В кузню вбежал внук Либ и закричал от двери: - Паап, дид, вас Восукомелиус зовет к себе, срочно. - Кузмук недовольно обернулся: - Что еще за срочность? Улзлуки напали? Так у нас вроде воины не перевелись. Однако Зуккузуолоонопано сразу сбросил фартук, сказал: - Надо идти. Чует мое сердце: с Роном что-то случилось. Они же с Сатом, сыном Восукомелуса на добычу ушли. «Злость – оживляет, злоба – убивает». В избе Восукомелуса уже сидел воевода Горымень, посыльный князя и еще несколько человек – родители ушедших в лес детей. Встав и ответив на приветствие скрещенными на груди руками, хозяин сказал: - Из племени ЧнэммэнЧ до князя ворона прилетела. Чнэммы наших детей в заложники взяли. - Та-ак. Опять за старое принялись. С детьми все нормально? - Вроде да. За них Чнэммы хотят получить живых нерп в количестве десяти самцов и тридцати самок. Хотят, якобы, вместе с узелковой еще и пятнистую веру исповедовать, и надумали создать на пруду Большеводьем нерпичье лежбище. - Будут они нерп разводить, как же, забьют и оснимают, - зло произнес Кузмук. К нему сразу присоединился Горымень: - Обманывают. С какой стати им нерп разводить. А если и будут разводить, то только для того, чтобы потом забить. Родители пленников молчали. Они хорошо поняли коварство замысла: ЧнэммэнЧ’и приглашают их в свои союзники, оставляя лазейку для их совести. И пленников они выследили удачно: все их родители достаточно уважаемые в племени люди и, конечно же, смогут убедить соплеменников в необходимости такого обмена. Но Чнэммы сразу убьют этим двух зайцев: получат дорогих зверьков и наметят (пока еще только наметят) трещинку в племени, которая в будущем расколет его на два лагеря. Кроме того, было и еще одно «но»: Прецедент с удачным обменом наверняка будет иметь продолжение, и захваты начнут регулярно повторяться. Но на другой тарелочке весов была жизнь детей. Все присутствующие понимали, что, решившись на это и так хорошо подготовив операцию, Чнэммы пойдут до конца. И в этом случае не избежать большой битвы, которая опять же запутает межплеменные и внутриплеменные отношения. А их решения ждал князь, и все знали, что забота князя о племени пересилит родительскую любовь нескольких человек. Все молчали. Редкие короткие реплики тут же отвергались, лишь подчеркивая сложность ситуации. Но рано или поздно должно было прозвучать что-то более дельное и оно прозвучало: - Среди пленников находится моя дочь Вейна. Недавно она вошла в женский союз ЗаммаЗ. Я думаю, надо обратиться к ним. - Как! Просить военной помощи у женщин?! – возмутился воевода. - Но это не военная помощь, - ответил Восукомалиус. – Наоборот, это возможность решить проблему мирным путем. - О каком мире можно говорить после такого коварства?! Надо объявить тайную тревогу, напасть на них ночью и бить, бить не жалея. Он, видимо, хотел сказать «не жалея женщин и детей», но язык не повернулся произнести это. После недолгой тишины хозяин избы произнес: - Два предложения есть, нужно третье. - У меня есть третье предложение, - вступил в разговор Кузмук, брат Рона. – Мы должны вначале совершить обмен, а потом напасть, если они нерп забьют. Тогда любая наша жестокость будет оправдана. - Допустить убийство священных животных, зная, что его можно избежать!? Что слышу я?! – возмущению Горыменя не было предела. Опять повисла гнетущая тишина, которую прервал Восукомелиус: - Так или иначе, но три предложения есть. Надо идти к князю и созывать ВреччерВ. Князя Серборонерпукасо в просторечье по созвучию имени звали Серебряной Нерпой. Был он беловолос не столько от старости, сколько по роду своему. Когда на этой земле были большие льды, здесь жил белый народ. Потом льды сошли и сюда пришли красноволосые племена с запада и с юго-востока. Западные пришли с островов и писали узелками. А племя ПреннерП пришло из земли МрепперМ, где священным животным у них был снежный барс. Рыжие потеснили беловолосых к югу, но некоторые сильные роды остались на своей земле, не желая покидать свои родовые столы ЗнакканЗ’ы. Изба князя была примером прогрессивных веяний. Несколько лет назад, когда он надумал ее строить, по земле прокатилась бобровая чумка, уничтожив чуть не полностью этих извечных помощников в заготовке бревен. Князь не растерялся, позвал кузнеца и попросил сделать механизм – железный прообраз бобровых челюстей. Больше года потомственная семья ковалей испытывала различные варианты, но не один из них не дал ожидаемого результата, пока однажды старший сын не попробовал скрезти дерево двузубым скребком. Результат показался обнадеживающим и после нескольких проб они уже окончательно отказались от челюстного варианта, сделав пластину с двусторонним отклонением зубов. После этого оставалось только испробовать различные формы зубов и варианты заточки. Таким образом и построил себе избу князь и пока она была единственной, выделяясь своими прямыми срезами бревен среди других изб с еще сохранившимися следами бобровых зубов. И хотя бобры вскоре начали появляться, но обучение их занимало много времени. Поэтому даже для выдалбливания пазов в бревнах были сделаны специальные железные рубила, которые за мягкий чистый перестук зразу окрестили ропотами. Конечно ропот орудие примитивное, да и первые ропотальщики еще не набили руку, потому последнюю доводку все равно приходилось делать с помощью птиц, для чего места долбления смазывали специальной пропиткой. Князь ждал. Провел в светлицу, велел подать медовухи. Стола не было. Вдоль одной стены протянулась скамейка, но садиться никто не пожелал. Слишком велико было возбуждение. Князь прошел к окну, застекленному тонкими пластинками горного хрусталя, спросил: - Ну? Отец Сата рассказал о трех вариантах действия, к которым они пришли. Князь в раздумье прошелся по горнице, опять остановился у окна. - Соберите ВреччерВ, пошумите. Убедите в необходимости обмена. Третий вариант – самый вероятный, но у меня есть еще один. Через пару дней мы с вами соберемся и поговорим. А насчет этих межплеменных «занозок». Что ж начать можно именно с него, хотя на хороший результат я не надеюсь. «О, тень минувшего, как властна ты над нами!» Почти всю зиму сидел князь за письменами, отдыхал, наслаждался законченным строительством. А зима была на удивление спокойной. До февраля дни стояли теплые, и нерпа зимовала на побережье, облегчая обязанности сторожевых отрядов. Умудренный опытом Серебряный Нерп знал, что чем дольше покой, тем хуже будет неприятность, и часто щемило под сердцем в предчувствии будущих бед. Но оторваться от записей не мог. Очень хотелось в преддверии Великого ГраддарГа понять, что же такого особого происходит на них, и зачем жрецы так на него стремятся. И только когда заходил кто-нибудь из старейшин, он, словно пытаясь наверстать упущенное, подробно расспрашивал обо всем, что происходит в племени. Уже под весну князь не вытерпел, позвал своих ловчих, велел отправить белых ворон всем дружественным племенам. Но и у них все оказалось на удивление спокойно. В первый раз жрецы напомнили князю о Великом Граддарге тринадцать лет назад. Просили помочь своим авторитетом в поиске хороших рудознатцев, искателей камней драггардных. Особенно стоял тогда вопрос о поиске солнечного камня янтаря. Кажется, тогда они не очень поняли друг друга. Конечно, чем мог, помог князь жрецам. Но не удержался, упрекнул: - Хвалитесь, что сто тысяч лет храните знания, а не смогли уберечь людей от потопа. И того сверхчеловека создать не смогли, который силой своей мысли Небесный Меч остановил бы. Часть 6 СколддлокС – калики перехожие «Девять песен узнал я.» «Вот развязываю узел, вот клубочек распускаю, запою я песнь из лучших, из прекраснейших исполню.» «.А от бога да от ВолсслоВ’а налетали ветры нави, приводили яри жгучие и стопили спхири хлагии. И катились воды вешние, уносили льдинки белыи, разрушали зиму ветхую. По земельке, да по черненькой, по земельке да по влажненькой шли калики перехожии, пошехонцы стар да малыи. А до стару от рождения перехожено изведано, что иному не приснитися и в помороке не мнитися. Но чем ближе горе старое, тем все ближе мтай-атм родное. Все расписано, размечено, по краммарку все изучено, все останется в извечии в знаки пернии излучено.» И голос у старика был еще крепким, и пальцы гибкими, и память хорошая, и круглая сарманка на его животе давно уже мнилась частью его тела. Пальцы левой руки уверенно находили нужные клавиши аккордов, а правая без устали крутила руёк. Когда-то давно дед был хорошим воином с именем Ствирамо. Но однажды в битве он получил тяжелое ранение, выжил, но ослеп на оба глаза, и жизнь, казалось, потеряла всякий смысл, да подвернулась под руку сарманка и, прибавив к имени суззудо, стал он бродячим музыкантом. Стремясь вернуть зрение, Ствирамосуззудо обошел много МайаМ и МтайатМ, вымаливал здоровье у сильнейших богов на всех СколлокС’ах и КристтсирК’ах, многое узнал за это время и многому научился, и в конце концов посвятил себя жречеству, богу СколддлокС’у. Скольды были профессиональными рассказчиками. Обладая хорошим слухом, они с большой точностью воспроизводили священные звуки и, переходя от селения к селению, сохраняли идентичность говоров. В селах скольдов уважали. Слушать их певы приходили и дети и взрослые. Особенно много народу собирали пошехонцы из далека и слепые, у которых был особенно острый слух. Послушать такого было в удовольствие, а быть у него поводырем считалось за счастье. И около Суззу всегда крутилась ребятня, так что даже в дальней дороге он редко бывал одинок. В последнее время с ним неразлучно был Эссен, потерявший родителей. Весенняя слякоть не очень располагала к дороге, и сейчас они шли вдвоем. Их путь лежал к деду Милку, живущему на дальнем зазимке. Дед Милк обещал Суззу очень древний Священный Браслет, который нынешним летом должен был обязательно помочь вернуть зрение По земле, после стоянья солнца, ходили они к Милку лыжью. Безмерно рад был им старый, не хотел отпускать. На подходе к зазимку почуяли неладное. С трудом открыли пристывшую дверь. Немым вопросом встретила их нетопленая печь. Эссен взбежал по лесенке в горенку. На полу, у окна лежал, скрючившись, дед. Взял Эссен его руку в свои ладони – не смог согреть. Подошел Сузз’, молвил: - Ну вот, еще один человечишко в мир иной ушел, - ощупал пространство. – Соечка наша околела. К окну шел. Видно выпустить хотел. Не успел. А остальных не видать? Живности у Милка было много: собака, ворон, кот. Старый филин уже много лет жил под крышей, а недалеко от дома, в рубленом ряже зимовал медведь. В бродах по ближним полесьям, летом, часто сопровождал их медведь, внимательно слушал певы Суззовы, мурчал чего-то, пытаясь повторить. Вышли во двор. - Как там Медведко-то? Не разбудил ли кто? - Следов от ряжа не видать. - Ладно, пусть пока спит. Рано еще. Три дня попостимся. Ночи с Милком проведем. Может, скажет чего на прощанье. А в поденье птах половим. На столбец бога СраккарС’а сел ворон, крикнул: - Илк, Илк, воры. - Чего орешь. Нету Милка. Ушел. Тепла не дождался. - Ты кто? - Суззу я. А это Эссен. Запоминай теперь. Может, когда и заглянем еще. - Жра дай. Зу, жра дай. Дед вынул из котомки круглый колочь, подумал, оставил; достал лепешку, пехлеву печеную для бога ХлеббелХ’а, отломил, положил на пенек. Ворон подлетел, осторожно клюнул лепешку, покосился на Суззу: - Ди, ди. Чо стал, старый дурак. - А вот ругаться нехорошо. Пожалуй, пехлеву я заберу обратно. - Как! Оставь пехлеву, Зу хороший, Зу хороший. - Дид, глянь, а кот-то живой! – кликнул Эссен. – От ряжа идет. - Ишь, ты! Да как же он не околел-то сердешный! Никак у мишки под бочком тепло нашел. Вот ведь: неразумная скотина да лаской берет. На ночь намазались барсучьим жиром. Надели на голое тело кухлянки. Ночь прокоротали рядом с Милком, в полудреме. - Дид, а человек по смерти ничего не слышит? - Того человека, что был, уже никогда не будет. Но есть душа. Она живет в предметах, которые его окружали, в костях, особенно в черепе. В горе ли, в радости сильной, услышит тебя, повеселится с тобой, или в беде поможет. Перед Новым годом покинули зазимок. Не успели отойти подоле, встретили воинов. Могучий борин, с огромным топором за спиной, сидел в сидне, укрепленном между двумя мощными лосями. За ним ехали воины помельче, каждый на одном лосе. - Стой! – могутным голосом проворчал Борин, то ли пошехонцам, то ли лосям своим; и уже точно к пошехонцам обратился. – От Милка идете? Как он там? - От него, милай, от него. Проводили в последнюю дорожку. - Вона как. А я в попутку к нему собрался заглянуть. Не передавал ли чего? - Да чего ж покойный может передать? - Не хитри, дед. Зарычал медведь, услышав грозные нотки. Дед погладил его, успокоил, повернулся к воеводе: - Да полно, Водн, не помышляю о хитрости. - Узнал? - Как Влада северной дороги не узнать! Еще и видывал мальцом, когда мои глаза умели этим миром наслаждаться. Под Плестом сапогой в последний раз махал я. - Под Плестом? За отца? Так я еще должник твой? - Нет. Я должник. Слепым узнал такое, что зрячий не узнает никогда. И ЗвиттивЗ не в обиде на меня, что с сапогой в руках не защищаю его знамен. Я славлю его песнью. - Хороший дар. Идем со мной, старик. Догадываюсь я, что не случаен стреччертс сегодняшний. «Календарь и звучание свирели настолько плотно примыкают друг к другу, что между ними нельзя просунуть даже волосок.» Владения Влада Водна были огромны, охватывали два волока, пересекающиеся в двух местах кресенями. Около обеих кресений раскинулись, паутиной просек до горизонта, обсерватории – поля для наблюдений за небом. Западное поле называлось КраммарК на наречии племени КлеттелК’ов, там проживающих, а восточное местное аборигены СколлокС’ом называли. Девять естественных и искусственных холмов СколлокС’а олицетворяли незыблемость ориенты. На центральном холме сплошными стенами стояли дубовые столбы реппера, блестя на солнце тысячами бронзовых гвоздей. Здесь, в подземных лабиринтах, хранились Священные Браслеты всех родов округи. Селения вокруг этих кресеней были большими и богатыми. Дома почти все топорами рублены, видно некуда жителям силушку девать. От этих рубленых домов и слава пошла о Водане: в битвах лесорубы его, вооруженные топорами и поддерживаемые охотниками-лучниками, были непобедимы. Часть 7 SkiphhpikS RottoR – Хранители времени «Постижение истины не возможно без постижения неистины» Перед ней с трех сторон расстилалось синее бескрайнее море. Легкий бриз слабо шевелил волосы. Волны с тихим плеском разбивались внизу о камни. И казалось Сойоне, что стоит она в какой-то волшебной быстроходной дравне, которая разрезая волны, мчится сама по себе, унося ее в далекую неведомую страну, где ждет ее что-то необыкновенное и загадочное. Раскинув руки, она проговорила: - Ну, здравствуй, Великий Пэн Эву. Я мечтала о встрече с тобой, еще сопливой девченкой. И ведь делов-то было – сесть на любую дравну, оттолкнуться от берега и Доннай сам бы принес меня к тебе. Но судьбе было угодно, чтобы я встретилась с тобой только сейчас, в восемнадцать лет. А до этого побывала в стране КэммэК, где трогала руками рукотворные горы и где узнала тайну Скйптхерос. Судьбе угодно было, чтобы я прошагала тысячи мерд по берегу Плаванду, прежде чем очутиться на твоих берегах. Сейчас мы спешим на Священный ГраддарГ в северных землях. Мы даже не зашли в ДрайарД, где я так хотела побывать. И ты, Великий Пэн Эву, должен помочь нам, любящим тебя. Ты укротишь свой беспокойный нрав и позволишь благополучно доплыть до северной земли. Отец мне говорил, что характеры наши схожи. Может, ты мой брат? Нет, наверное, все-таки дедушка. В таком случае я обещаю включить твое имя в свой Священный Браслет. Конечно, в том случае, если ты нам поможешь. - Это ты у донаев научилась торговаться? Сойона обернулась и, увидев подошедшего отца, рассмеялась: - А разве это плохо? - Думаю, что по отношению к Пэн Эву это непочтительно, даже если он твой дедушка. А где Кнур? Я думал, он с тобой. - Он отпросился на верфь. - Пойди, найди его, и собирайтесь. Скоро отплываем. Я договорился: пойдем на тримаране. - Почему? Мы же хотели на плоту? - Через три дня пройдет сильный шквал. На плоту можем не успеть. А на тримаране как раз проскочим. Кнур суетился около плотанов, думая, что помогает им, но, наверное, больше мешал. Увидев сестру, он нетерпеливо замахал обеими руками: - Иди скорее, сейчас плот будут спускать! Где отец, где вещи? - Мы пойдем не на плоту, папа договорился с тримараном. Она объяснила братишке причину, он сразу надулся недовольно, но ненадолго. Через минуту он уже шептал заговорщицки сестре: - Давай посмотрим, как плот спустят. Это недолго. Вон смотри, уже все загрузили. Сейчас только крепи проверят, и – руби швартовый. - Ой-ой, руби шварто-овый. Нахватался. С мостика их окликнул сударг: - Ну что, красавица, не идете с нами? - Нет. Вы уж извиняйте. Хотим до бури проскочить. - Ну, вольному – воля, богатому – рай. До встречи на том берегу, - и, обернувшись к изготовившемуся на корме плотану, добавил. – Чу би Ваале, развязывай. Плотан дернул конец веревки, узел развязался, но плот не двигался. - Нереч’, каналья, опять полозья плохо смазал. Подтолкни! Худенький плотан, оставшийся на берегу, суетливо подважил плот и тот заскользил по бревнам вниз, мягко вошел в воду. Два плотана неторопливо заработали шестами, выводя плот на глубину. - Дити тойд, возвращайтесь! – крикнул с берега женский голос, но сударг уже поднес к губам рог и зычно затрубил, призывая дельфинов. «Но я законов неба пленник Я самому себе изменник». Уже трое суток два войска стояли супротив. Стояли боевым порядком, давно готовые рвать, рубить и колоть. Но оба витязя, до сих пор отчаянные и удачливые, никак не могли решиться и кинуть своих воев под стрелы противника. Слишком многое зависело от этой битвы, и слишком далеко разбегутся волны ее последствий. Конечно, Страт был в более выгодном положении: немереные земли за спиной и порядок в них обеспеченный тысячелетней мудростью старцев; и больший жизненный и военный опыт, по сравнению со своим противником; и казна его намного обильнее. И вообще Страт уверен, что его барабаны уже давно бы возвестили о победе, если бы не эти столбовые власты и влады, да не премудрые скипхи, знающие все тайны мира, но почему-то не умеющие побеждать в битвах. Как был бы важен сейчас совет отца, которого все принимали за своего: что вои, что власты, что скипхи. Дед Страта был Владом – распорядителем Великого волока ВраннарВ в междуречье Астрадони. Именно там, где и стоит сейчас Страт со своим войском. Только сейчас земля эта называется просто междуречье – БрайарБ; а ведь еще при отце она называлась сильным междуречьем БрайарМ, и не мыслилась отдельно от народа СтолтС. И вот теперь Страт стоит фактически на чужой земле. Когда-то СтоллотС’ы занимали все междуморье, включая горы ГоссоГ. Но потом с юга, из-за Госсожских гор пришли СлаввалС’ы. Вначале это были торговые караваны, а потом появились и военные дружины. Воевали СлаввалС’ы плохо и серьезные битвы всегда проигрывали. Но их было много. Сплошным потоком они шли и шли, и казалось, что рождает их сама земля Великой Пхорты – ТроппорТ. Страт читал записи деда о том, как Славны чуть не заключили военный договор с северными белыми людьми. Пришлось их опережать и брататься с беловолосыми самим. Многие были против этого, как среди красных, так и среди белых. И были жестокие битвы. Но большой войны все же удалось избежать. Страт повернулся к Твачуну: - А это правда, что Славны раньше тоже красноволосыми были, а потом выцвели под южным солнцем? - Ну, если образно сказать, то правда. А на самом деле народ ТроппорТ уже другой народ. Когда смешались с ТроппорТ’ами зеленые РаттаР’ы и белые ГоссоГ’и, тогда и произошли СлаввалС’ы. - Скажи, а черные с горбатыми носами, как наш Лакур, откуда появились? - Из пустынь. Там от ветров песчаных дыханье защищает нос крутой. А черный цвет волос – то синих и зеленых людей смешенье. Когда-нибудь смешаемся мы все. От этого потомство здоровее. - И что, потомки наши будут черны как смоль? Не дай нам бог до этого дожить. Сам силы приложу и завещаю сынам своим, чтоб цвет наш берегли. - Хм, а Лакур? Уж сын его растет, и скоро род его немалым будет. - Лакур? Лакур. Лакур другое дело. Узнай-ка, на досуге, у жрецов подробнее об этом. И жили ль на земле такие люди раньше. К Славу подошел Кнут, советник, отвечающий за сбор оперативных сведений. - В городище Йар Марк владан Востр начал брать донь с купцов, и призывает товар свой продавать, потому де на север двигаться опасно. Купцы прислали голубя. Спрашивают, сможем ли мы обеспечить им безопасность на волоках. - И Востр туда ж. Где тонко, там и рвется. - Он набирает наемных воев. - И что же? - Из раттар. - Одна-ако ж. Уж сразу бы из славов. Что он задумал? - В левобережье столы у него. О них печется. - Отправьте Гуру весть: если купцы согласны платить как прежде, вои мои сопровождать их будут до Вольхалы старой. - Кроме купцов дроорды на ГраддарГ идут, и много жрецов средь них. - Жрецам мы не нужны, а остальные. Я дальше бы Излуки их не пустил, будь моя воля. С этим затменьем Солнца затмение земли произошло. Как думаешь, Твачун, найдут они что ищут? - Возможно, и найдут. Сила Земли чиста в такой момент и бог МаггаМ к зачатым и новорожденным длань простирает. - Все стать хотят жрецами? А что же бог случайного? Молчит? - Он караулит время, выбирая момент, когда его совсем не ждут. - Что, Кнут? - Сейчас самое время напасть на Ратси. С Юга раттары новые, а на Востоке томмоты виждут вот-вот. МрепперМ с нами союзна: хотят они два берега Радони иметь своими. - Нам с этого корысти немного. Подождем. Быть может скипты прав и Ратси нам сильным нужен. Зажатый в угол он пойдет на крайность и пропустит раттар вдоль моря. - Раттар ли нам бояться. - Жрецы нам не позволят в преддверии Великого ГраддарГа пожар здесь раздувать. - Не упустить бы время: славвалсы идут и с запада. - Спорропсы сильны, как никогда, и не позволят подойти и близко к западной донье. Нам нужно года два, пока не разбредутся жрецы с ГраддарГ’а. Ведь Новая Вольгхала, восстановит Радонь и Эл’ДарраД. - Уж никогда до прошлого величья не встанет Эл’ДарраД. Покинут люди землю, когда ее покинули и боги. Страт молча смотрел вдаль. Ему подумалось, что когда-нибудь и эту землю покинут боги. Пройдут сотни, может быть тысячи лет, и уже никто не вспомнит, что когда-то здесь обитал Великий народ СтоллотС; и может быть только скипки, изучая в тихих кельях узелки старинных ругв, прочитают о делах витязя Страта, но это, наверное, и им будет неинтересно, потому что у нового народа будут новые проблемы, а наши надежды и чаянья покажутся им смешными и странными. И канут в безвременье Великие дела Великого витязя Страта. «Да будет благоприятна ему песнь моя; буду веселиться о Господе.» Смеркалось. По реке непрерывной вереницей тянулись плоты, барки, дровни, лодьи. Берег представлял собой сплошной табор. Страт: Который год я прихожу в Излуку весной, а ныне все лето простоим. Твочун: Великий Год. Великое реченье еще предначертала «Пхорту тсуст» в главе седьмой. Там сказано, что на исходе эры КраббарК’а, перед началом эры ПсиггисП, стоянье Солнца с затменьем совпадет. На кресене путей ДрыннырД’а то будет. Речных иль сухопутных не сказано. Страт: Так ясно, ведь волоки Волгхалы и не речной и не верблюжий путь. Но где тот крест, хотел бы я взглянуть. Мне скоро тридцать лет от роду, а ни разу не был в Валгхале Северной. А завещал отец сходить и поклониться жрецам КресттсерК’а и скипхам СколлокС’а. Возможно, так и сделаю. Ведь коли не будет битвы, то мне здесь делать нечего. Кнут: Но на кого оставишь стол свой обширный? Страт: На бога СтоллотС’а. Или напрасно я резал лик его на столбах межевых и вплел в бунчуки имя родов своих. Да кто посмеет тревожить прах отца? Пред ним склоняли главу и витязи, и столбовые, и скипты. Иль память смолчит перед мечем? Кнут: Уж времена не те. На что решится Ратси неведомо, но мнится: столы левобережья – обречены. Страт: Обречены – понятно. На что ты не сказал, и в этом весь вопрос. Но если битва все же состоится. Что мало витязей хороших взрастил народ наш? Мог бы перечесть, но всех не ведаем. В баталиях рождаются витязи и несть числа им. О другом забота: не знаю народы я другие. Кнут: Ты мало ль их знавал? Страт: С одною целью: сведать оружье их и силу. Кнут: Не рано ль помудрел ты? Сейчас как никогда здесь нужен воин, чтоб в момент удара не сомневался и не рассуждал, а видел врага лишь. Страт: Я?! Сомневаюсь?! Да если б не жрецы сомненья червь был бы раздавлен в мумии еще своей, а барабаны победу уж разнесли бы мою до гор Госсожских и до гор Репперских! Я воин! Вон мое войско три дня стоит, терпенью удивляясь лишь моему. И если без победы вернусь отсюда, что станет с ними. Твачун: Ничего. Лишь сменят мечи на топоры. Страт: Чтоб каждый день ждать как восход стрелами разразится, а не лучами солнца! Чтоб видеть как донь с купцов другому достается, а Вольхала единая на столы разбивается! Когда отец ходил на Астрадонь, кто сомневался в праве его владений? Никто! Все знали богов предначертанье и волю Вольхалы. Всем было славно, и порядок был в путях ДроннорД’а. Твачун: Но раз уж в мире так заведено, что воин считаться должен со жрецами, то надо ли перечить тысячелетним правилам. Ведь лишь жрецам дано тех сил познанье, которые народами владеют, и движут ими, с их земель срывая, в чужие земли. Страт: Вот почему мне надо видеть глаза жрецов на Северной Вальгхале. Когда глаза в глаза я душу вижу, и не смогут ложь спрятать. Твачун: Кто станет лгать Великому Витязю? Но правда у всех своя. Исчерпав доводы, все замолчали. От реки плыла девичья песня на два голоса – прйара. 1 г.: Ой, да велика ДроннорД’а слава велика. 2 г.: Ой, да глубока здесь северная ночь. 1 г.: Ой, из далека пришла к тебе, из далека, 2 г.: Той звезды-то южной дочь. Страт: Поют красиво, а слова не все знакомы. Твачун: Не наши. Тот голос, что пониже, дуннуйский с акцентом Пхорты, а другой, тот с юга, с Тиллита, кажется. Я на Астрадоне когда-то слышал их пенье. 1 г.: Что найду, не знаю, ой не знаю я. 2 г.: Может, не найду, а потеряю прочь. 1 г.: Что ж молчишь моя заветная звезда. 2 г.: Счастье мое не морочь. Страт: Вы мудрецы лишь множите сомненья, проблемы не решая. Все сам хочу понять. Идем туда. А с середины реки, со сплава, неспеша перекатывался одинокий мужской голос: - Эй, полушко, по-оло. Эх, волушка, во-оло. Свела меня до-оля на краешек по-оля. От кристос до го-орень, от ри-иги до ста-ану все дале и доле слипене восста-ану. Плели мне перу-уны, вя-азали мне ру-угвы, чтоб сверил по ни-им я чужие хору- угвы. Са-адился во ло-одонь, схо-овал обере-еги. А колокол – донь! донь! – звонил мне у бре-еге. Вы, боджи перу-уны, не рвите мне струны, меня не зови-ите в родную обитель. И сам я не маю, где никоть достане, где локонь встрево-оже и голову сложе. «О, А., ведь даже Солнца луч, как ты солнечноликий, не способен в короткий миг разрезав темноту, дать истину!» Уже стемнело, когда они вышли к певичкам. Под струнный перезвон арфы весело плясал огонь кострища. Страт: Воли вам. Как бог РбаттабР вас принял? Добры ли были в дороге ДоллоД и ДоввоД, ВелсслеВ и СтроггортС и много ли потребовали дони? Прен: Вам воли. Боги добры здесь и дони хотят немного, по силам нам. Девицы вот поют и боги внемлют и рады, что закон тысячелетий здесь соблюден. И знак священный в небе нам говорит: как ни трудна дорога, но тот, кто верит в судьбу свою, ее осилит, знанья тем умножив и род усилив свой. Страт: Ты верно жрец? Чего ж скрываешь знаки? Прен: И жрица дочь моя. Нам хочется общения простого, а люди стерегутся силы МаггаМ. Страт (к Сойоне): Так молода? Не рано ль? Не легок сан, небось? Сойона: Здесь возраст ни при чем. Нужны познанья. Страт: Ты столько знаешь? Я в свои года невеждой чувствую себя порою, а знаю, верно, не меньше твоего. Сойона (смутившись): Другого рода знания нужны здесь. Страт: Другого? Сойона: Ведь предсказать судьбу и правильно дать имя лишь нам дано. Страт: А может имя случайным быть должно, и знать судьбу не надо человеку? Сойона: Но кроме судьбы мы помним предков своих венцы. Страт: Для этого довольно знанья Священной Азбуки, порядка на земле, чтоб знанья сохранить, и. все! Сойона: Забыл про меч тяжелый. Чем же без нас порядок ты поддержишь кроме меча? Страт: Тоже мне порядок. Я вижу улыбку, жрец, так рассуди с вершин ПраггарП’а, где ты стоишь. Прен: И я был так же молод, как вы, и спорил не меньше вашего, но жизни полукруг прожив, уж не берусь судить чужое мненье. Скажу лишь: свято место не пустует. Уйдут жрецы одни, придут другие. Имея волю, все стремятся к знаньям и к власти. Таков закон природы. Живут сильнейшие, а чтобы сильным быть, борьбою надобно себя крепить, учить друзей, испытывать врагов, и умирать, и возрождаться вновь. Увы, противоречье правит миром, полярность мнений и полярность дел. Страт: Мне, честно говоря, до тех законов нет дела. Ведь я всего лишь воин. Я призван небом уберечь столбы родов своих. Прен: Столбы родов. А ведь давно когда-то не здесь стояли столбы межевые твоих ПтаххатП’ов, далеко на юге. Давным давно уж там одни пески, нет ни травинки и ни ручейка на тысячи доллод. СарккраС звалась когда-то земля та. Страт: Поверить трудно, хотя и раньше слышал об этом. Ты видел сам хоть издали. Прен: Не только. Неделю месил вот этими ногами пески те, вымаливая у ВллиВ глоток воды, но глухи боги там и только истукан ДромморД светящимся во тьме орлом мне указал ТроппорТ и дом, где жил отшельник под песком. Страт: Занятно. А скажи: написано, де, в «Пхорте» будто люди виновны в том, что, истребив леса и распахав всю землю, умножили пески. Прен: Да, верно. Воду сохраняют земле листы, собою затеняя ее от солнца, и пропуская сквозь себя, когда то нужно. А без травы и без дерев вся влага в пар превращается, не успевая семя собою напитать. Страт: Когда же жили люди в тех землях? Когда была трава там, росли дубы и птицы парили в небе, из обилья добычу выбирая. Прен: Давно. Уж три больших периода минуло. Страт: Три?! Больших?! И люди те знали знаки священные? Прен: Чего ж здесь странного. Ведь небо вечно и звезды всегда судьбу предсказывали. Страт: Но кто все это создал? Кто семя кинул, землю обработав, чтоб вырос человек. Вот меч простой, но разве сам он может себя создать из глыбы руды? Где тот кузнец, что нам с такой заботой листы дерев чудесно сотворил и горы сваял, в них спрятав вечный источник жизни? Молчишь. Не знаешь, или это тайна? Прен: Не знаю. Страт: Ну, вот. А я-то думал, жрецы все знают. Прости, Великий жрец! Счастливого пути! Счастливого пути. Пор, где ты? Пор: Я здесь, Страт. Страт: Есть от Ратси совы говорящие? Пор: Ни сов, ни коршунов ночных. Не думал я, что ночи спать не будем мы из-за Ратси. Страт: Отправь гонцов. С ним через три часа я встретиться намерен, где скажет он. (Кнуту): Ну вот. Все решено. С восходом в путь. Давай подумаем, кого оставим здесь и что нам надобно еще учесть. Хотя. Забудь. Пусть все решают сами. Я дам им время, и. Да будут боги с нами! «Не высевайте игральные кости на поле» Страт поднялся на холм, сложенными на груди руками поприветствовал Ратси, сказал: - Воли тебе, Ратси. - Воли тебе, Страт, - ответил витязь. – И силы. - Силы? - Ведь сильного почетней побеждать. Да и оттачивать свое уменье с кем же еще. - Ну что же, и тебе такой же силы, или даже большей. Ведь сила – это слабость. Да-да, на силу уповая мы забываем о слабости своей, что, верно, есть у всякого. Ратси: Ты прав. Не мне о том напоминать. Сейчас сильны вы так же, как и тогда, когда владели донью восточной. Однако бывают времена, когда всего лишь шаг паденье от величья отделяет. Страт: Надеюсь, еще не скоро споткнусь я, хотя и уповать приходится на бога. Но оба мы слабы, когда, мечи забыв, пытаемся сражаться языками. Ратси: Мечи не убегут, они всегда при нас. Но слышал мудрость я: когда дерутся двое – проигрывают оба. Нам надо сделать то, что ждут от нас жрецы. Страт: Жрецы? От нас? Да ты того достиг. Они хотят послушников примерных. Ратси: Всегда должны мы слушаться кого-то. Послушный сам идет, а непослушных тащут. Страт: Ты все ж забыл, что пред тобою витязь. С жрецами говори на языке таком, а я пойду. Ратси: Не на мечах деремся, не спеши с последним выпадом. Ведь это состязанье позволяет нам отодвинуть время, осмыслить цветенье слов и привязать их к жизни. Страт: Я не любитель ярких украшений. Язык двух воев должен кратким быть, как взмах меча. Советник говорил: не заблудись в словах, о цели не забудь, по ней сверяя путь. А цель моя, как прежде: все сохранить столы левобережья. Жрецы хотят того же, на Астрадонь вам право оставляя и позволяя выбрать: Томмотов покорить или с ними замириться. Ратси: Твои столы всегда напоминают права на Астрадонь. Страт: Отныне не напомнят. Ратси: Но это завещал отец твой, а не ты. Страт: Отец не завещал идти против жрецов. Три года есть в твоем распоряженье. На большее загадывать нельзя, коль вся земля находится в движенье. Ратси: Не будем уповать на чудеса. Согласен даже на три года я. Мне дорог мир с тобою. Страт: И еще: я завтра ухожу до северной Вальгхалы. Оказия. Купцов сопровождать. Надеюсь, не придется прерывать вояж свой. Ратси: Уходишь? В это время? Надеюсь, ты силен как твой отец. Тот, говорят, сам не стремился к власти, но власть сама плелась к ногам его. Ну что ж, даю я слово. «.И в темноте рождались звуки сами, спеша нанизанными быть на ожерелье твое, и ты их трогала руками и узнавала.» Вот и дошли они до великих волоков Великой Вольгалы. Только стоило ли проделывать такой путь, чтобы на конечном его этапе упереться в непробиваемое молчание местных жрецов. Сам Прен понимал, что точка МайаМ, ограниченная двумя десятками мерд, не столь важна и что силы МаггаМ действуют на гораздо большей территории и гораздо дольше. Обидно было за Соёну. Стремясь совместить этакий научный опыт со смыслом жизни, она старалась во всем дойти до сути, а, значит, условия должны быть «чистыми», а результат совершенным. Конечно, подобная идеализация в ее годы не только не вредна, но и желательна. Однако неизвестно как этот случай отразится на ее личности. Жаль, что он вовремя не показал ей некоторые неприятные, но неизбежные стороны жизни. Правда, успокаивало то, что, впервые столкнувшись с такой крупной неудачей, с крушением своих надежд, она не отчаялась, не замкнулась, а упорно искала новые пути и возможности для реализации своих планов. Сейчас они стояли в нескольких мердах от реки, на высшей точке волока. Мимо них, уходя вдаль, за горизонт, тянулись два полоза из бревен, закрепленных на сваях. Бревна были смазаны салом и по ним легко скользили специальные сани со стоящими на них плотами, ладьями, строгами. В гору их тянули могучие быки, под гору они катились сами, притормаживаемые специальными устройствами, а по прямой местности их тянули лоси, кони, а иногда даже люди. Соёна посмеивалась над синяком Кнура, где-то успевшего подраться. Страт стоял рядом с Преном и, задетый за живое своей виной в неудаче Соёны, упрямо доказывал свою правоту. - Да ладно тебе, - устало отвечал Прен. – Ты может быть и прав, но любая правда хороша к месту и ко времени. Сейчас нам надо определиться в нашей сегодняшней проблеме: или идти дальше, или остаться здесь. Соёна обернулась к отцу. - Пап, если мы не знаем куда, то двигаться нет смысла. - Да, наверное, ты права. Да и вообще мне здесь нравится. Ты как, Страт? А меня ваша проблема совсем и не волнует. Я шел сюда посмотреть на северную Вольгалу и ее людей. Жаль, что не получилось нормального разговора со жрецами. Это может помешать нашим дальнейшим отношениям. Но я надеюсь с ними еще встретиться и поговорить не о призрачном, а о наболевшем. Их священнодействия – это еще не вся жизнь. Потому я остаюсь. - А если я пойду дальше? – капризно спросила Соёна. Страт помялся, неуверенно ответил: - Я постараюсь тебя отговорить. - Меня?! – рассмеялась Соёна. – Твоим надеждам сбыться не суждено Вечером в своей наскоро построенной хижине они пили восточный напиток, привезенный Стратом. С тех пор, как на торговом пути по Астра’Доне начались беспорядки, напиток этот стал редкостью. Страт опять пытался что-то доказать: - Понимаете, уважаемый Прендокрифагодоло, кажется мне, что люди привыкли уповать только на эту силу и не ищут других возможностей. - Не думаю. Все люди разные, у всех свои интересы, которыми они часто не хотят поступиться даже ради священных знаний. Соёне и самой было интересно слушать этот спор. Тем более, что ранг жрицы обязывал понимать жизнь в ее изначальной сути. Но она уже усвоила, что жизнь очень сложна и не может быть решена только спорами, насколько бы убедительно ни звучали доводы. - Папа, помнишь, ты говорил, что человек не сможет признать истину в виде готового устава, только переболев ею, он может принять ее или отторгнуть. Дай нам выболеть свою истину. - Ну, хорошо. Болейте на здоровье. Только определитесь поскорее, действительно ли вы хотите найти МайаМ. Мне показалось, что вы в ней не очень-то нуждаетесь. Страт утвердительно кивнул головой: - Я действительно не уверен в ее полезности. Да вы сами знаете немало случаев, когда эта сила действует в нежелательном направлении. А есть такая поговорка: здорового лечить – только портить. Не мне вам объяснять, что в ней заложен глубокий смысл. - Как! – возмущенно воскликнула Соёна. – Я проделала такую дорогу! Да что дорогу! Меня готовили к этому всю жизнь. Это моя цель. С этими мыслями я просыпалась утром и ложилась спать вечером. И все зря! Это тебе может быть все равно, а я женщина, будущая мать. Я жрица! И зачать ребенка в священной точке МайаМ – это не блажь моя, а долг мой! Страт улыбнулся: - Мне очень бы хотелось, чтобы в будущем ты ложилась спать и просыпалась утром не с этими пустыми мыслями, а моим именем. И именно поэтому я не настаиваю на своем мнении. Тем более, что я всегда уважал идеи, способные существовать тысячи лет. Так что последнее слово будет за тобой. А сейчас я пойду к своим воям. - Подожди, Страт, остановил его Прен. – У меня сегодня срочное дело, а оставлять Соёну одну не хотелось бы. Побудь с ней. Прен ушел. Соёна с недоумением смотрела ему вслед. - Как он решился оставить меня вдвоем с мужчиной. И это за двое суток до того момента, о котором он думал всю жизнь! - Ты же сама решила переболеть нашими болезнями. Вот он и дает тебе такую возможность. А может, я поколебал его убеждения? Соёна насмешливо взглянула на Страта. - Ты, кажется, плохо представляет кто он и что для него его убеждения. К тому же ты слишком самоуверен. Уясни, наконец, что жить со мной будет очень трудно. И если ты не уверен в себе, то лучше отступись. Мужчин здесь много, есть и поздоровее тебя. Кровь Страта звонко затукала в висках. Не найдя выход гневу, он рванул ворот рубашки, выхватил свой длинный меч, рубанул стойку хижины, второй взмах и еще одна стойка оказалась перерубленной. Потолок из жердей и ветвей падал на них. Двумя взмахами меча он расчистил над собой пространство, и ветки свалились к его ногам. Напротив него с двумя короткими мечами стояла Соёна. Он приставил меч к ее груди: - Или ты сейчас же отрекаешься от всех других мужчин или ты навсегда. Крутнувшись на месте и отбив меч плечом, Соёна сдела выпад. Тело Страта сработало автоматически. Оставив свое оружие в воздухе, он рукой выбил меч Соёны, перехватил запястье другой руки, бросил жрицу наземь. Она не упала, крутнулась ящерицей и осталась на ногах. Страт снова схватил ее, прижал, прильнул губами к ее губам. Она растерялась, сердце застучало так, как не стучало от крутых физических нагрузок. Голова кружилась. Сладкая истома обволакивала тело. Но она была жрица и воля еще не покинула ее. Выскользнув из объятий, Соёна бросилась бежать. Она не знала, что придало ей столько сил: то ли ненависть к Страту, то ли страх перед неизведанным, или же та сладкая нега только что ею испытанная. Она бежала, падала, вскакивала и бежала вновь. Страт, конечно, не тянул до тех своих воинов, которые в беге состязались с лошадьми, но все равно бегал хорошо. Тем не менее, он едва ли догнал бы ее, если бы натренированный мозг воина и охотника не подсказывал ему, как и куда бежать. В каких-то дремучих зарослях он настиг ее, схватил за руку. Она еще пыталась уйти, тащила его за собой, и он послушно шел за ней, но руку держал крепко. Она еще раз попыталась вырваться, но он привлек ее к себе. - Ты понимаешь, я жрица, - шептала она тяжело дыша. – Я должна дождаться, я должна. Но всегда такая сильная она вдруг стала слабой и безвольной. Где-то в глубине сознания еще мелькали отдельные мысли: «Я должна. так нельзя. я жрица.» Но она уже не принадлежала себе. Очнувшись, они услышали где-то недалеко голоса. - Кто там может быть в такую ночь? – удивилась Соёна. - Пойдем, посмотрим, - предложил Страт. Они пошли, но вдруг Соёна остановилась и, указывая вперед, воскликнула: - Что это? Недалеко от них в траве что-то светилось, словно небольшое зарево. Соёнка склонилась. Перед ней распластались ярко коричневые сочные листья, а над ними роем висели мириады светлячков. Она потрогала листья рукой. - Да ведь это расцвел папоротник! Но как же это может быть? Ведь еще рано! Они снова услышали веселые молодые голоса, плеск воды, увидели зарево кострищ. - Наверное, сегодня праздник Поллопа, - сказал Страт. - Но он должен быть только через два дня. Жрецы не могли ошибиться. - А они и не ошибались. Мы сейчас находимся в том месте и в то время, которое они пытались от нас скрыть. Гости же будут отмечать его через два дня и севернее. Впрочем, я думаю, силы маггам хватит на всех. - Значит, я не нарушила свою клятву? - Видимо ты настоящая жрица, если ноги сами принесли тебя на это место. На востоке уже заалело небо. Соёна обняла Страта, проворковала: - Как все хорошо кончилось. - Началось, ты хотела сказать. Сокол, свистнув крыльями, сел на соседнее дерево, проскрипел: - Воры. Нехорошо. - А ты скряга и жадина, - ответила ему Соёна, и Сокол улетел, что-то недовольно пробурчав. «И показал бог Тевт царю Тамусу письмена, и сказал: - Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми, так как найдено средство для памяти. - Искуснейший Тевт, - ответил царь. – Ты, отец письмен, любишь их настолько, что все перепутал. В души научившихся писать они вселят забывчивость, так как лишится память упражнений. Припоминать станут не внутренней силой, а по внешним законам, доверяясь письму.» Жрецу было лет триста. Щуплое тело его, казалось, колыхалось от малейшего ветерка. Но голову он держал прямо, и голос был крепок: - Уважаемые коллеги, на этот раз все вместе мы собрались в последний раз. Этот коллоквиум продлится всего две недели, а потом мы начнем разъезжаться по своим родным землям. Прошло два года с того исторического момента, который случается раз в две тысячи лет. Можно смело сказать, что за это время мы обсудили и наметили структуру действий по всем проблемам современного и будущего мира, и осталась у нас только одна – содержание сведений, относящихся к жреческой тайне; но я надеюсь, что за эти две недели мы решим и ее. А сегодня я лишь кратенько обрисую взгляд на нее со стороны наших старейшин. Итак, первое: рекомендуется деление уровней СтнайантС оставить прежним, то есть: тринадцать лет, двадцать восемь, сорок и восемьдесят. Вас здесь сейчас более четырех тысяч человек. Учитывая особую важность нынешнего ГраддарГ’а наши старейшины решили для всех присутствующих увеличить градацию на два уровня. Этот коллоквиум допускает уровень познанного до сорока лет. К сожалению, на следующем у нас не наберется и двух тысяч человек. Все мы помним как горячи были дебаты о том, что считать жреческой тайной и все мы знаем, что кое-кто из нас остались при своем мнении: бороться за всеобщее открытое обучение. Другие, наоборот, хотят им запретить даже упоминать об этом. Конечно, это крайности. Истина, как нам известно, находится посредине. Тем не менее, мы никого не можем ограничивать в своем волеизъявлении, как нам и завещают Священные Писания, в которых ясно сказано, что жрец может быть ограничен только отсутствием поддержки со стороны своих коллег. Вместе с тем хочу еще раз напомнить, что звание жреца больше определяет не величину ума или мудрости, а величину знаний. И хотя мы стремимся привлекать в свои ряды самых умных, тем ни менее всегда надо помнить, что понятие ума и мудрости до сих пор относительны. Мы постоянно видим вокруг умные и мудрые поступки людей не только далеких от нашего движения, но и часто являющихся нашими противниками. И иногда это противничество выступает крайне враждебно. Поэтому таинственность является основным способом нашей защиты. Наша сила в объеме знаний. Именно этот объем предопределяет переход количества в качество и превращает познание в мудрость. Нам всегда надо помнить, что только мы обладаем полным объемом знаний о жизни на нашей планете и о том, что ее ожидает впереди. Так. Первое мы разобрали. Второе: объемы допуска тринадцатилетних определяют местные собрания. Третье: ввиду хождения большого количества фальшивых обменных монет решено отказаться от бинарного медно- оловянного сплава и перейти на тройной сплав с кремнием. С параметрами этих сплавов и способами определения этих параметров знакомимся в двадцать восемь лет. Предложение о включении в состав монеты редких элементов отвергнуто. Бороться с подделками рекомендовано способом усложнения технологий. Вполне возможно, что в недалеком будущем монеты будут представлены медно- алюминиевыми сплавами. Однако, учитывая то, что роль жрецов в этом вопросе паритетна, надо быть готовыми к хождению в будущем золото-серебряных монет. Так же на высоком уровне остаются номиналы драгоценных камней, жемчуга, янтаря. Четвертое: решено активнее стимулировать развитие техники и рассекретить некоторые технические и технологические тайны, но по этому вопросу нас, кажется, ожидают серьезные дебаты. Пятое: для лучшего сохранения наших тайн предлагается для непосвященных разорвать связь письменности с небесными знаками. Для этого все знаки стагнатировать в виде, скажем, человеческих лиц, птиц или зверей. Подробности обсудим позже. Шестое: до понятия текучести жрецы допускаются по достижении второго возрастного уровня. В это же время они узнают номиналы половины этих скоростей, то есть 308 показателей. Вторая половина осваивается ими в сорок лет. Седьмое: знания по разделу «Живая Земля» разделены на три этапа. В двадцать восемь даются статические параметры, в сорок – динамические. Восьмое: две тысячи точек МайаМ и их основные характеристики узнаются на втором уровне. Остальные две тысячи – на третьем. Девятое: так же, как и на прежних ГраддарГ’ах такого уровня, во время солнечного затмения изготовлено сорок стержей. Для этого работали сорок кузнь. Нынешние стержи скручены из недавно открытого легкого и прочного металла. Владеть ими будут сорок старейшин, суд которых является высшим. Кроме того, на остаточных МаггаМ изготовлено тысяча шестьсот HpossopH. Кстати, для главных сорока стержей в честь нынешнего ГраддарГ’а предполагается изменить название на СкипххпикС, название это вам знакомо от СкайакС ПоттоП РоттоР – Священная связь Преходящего и Вечного. Бистрина была в самом разгаре. Три команды – черные, белые и красные гоняли по полю два мяча. Играли тринадцатилетние подростки. Игра была праздничная, показательная и участников выбирали самых лучших. Ради этого недокомплект черных даже пришлось добавлять красными, перекрасив их. Огромные трибуны, сделанные из толстых дубов, были полны. Прен, Радуни и Похали сидели рядом. - Кажется, белые проигрывают, - сказал удивленно Раруни. – А казалось, что физически они превосходят своих противников. Похали усмехнулся: Они несколько по-своему относятся к спортивной борьбе и получают удовольствие просто от движения. Их трудно разозлить. По-видимому, они слишком буквально понимают завет Священного писания: не унижай даже врага! Прен: Честь выше смерти. Мне кажется, что этот лозунг недолго продержится. Теперь жизнь все больше монетой измеряется. Похали: Напрасно беспокоитесь. ГнедденГ’и всего лишь инструмент для измеренья. Какой бы мерой ты не измерял две доли, а отношение меж ними всегда одно. Раруни: Гнетет меня подспудное сомненье, что сделали не все мы, и путь избрали не тот. Прен: Ты о техническом развитии? Раруни: Ну да. Ведь ясно показали жрецы КтэйммйэтК’а, что искажается голос Земли искусственными импульсами. Похали: Ну, что ж тут делать. Предложить иное пока не может никто. Шесть тысяч лет хранит бог МууМ тела КууК’оль, но разве это выход из положения. Раруни: И техника не выход. Уже иные не могут прожить без топора, как будто он часть тела. Прен: Но гибче мысль от этого. Раруни: Пока. Сейчас никто не знает, что впереди потомков ожидает. Прен: Но и Земли природу мы предсказать не в силах иногда. Не мало случаев рождения уродцев в точках МайаМ. Здесь же, неподалеку, сидели и воины. Страт посмеивался над Водном. Что, Водн, твои проигрывают. Мячом играть – не топором махать. - Ничто, - гремел бас воеводы. – От неудачи до победы ближе, чем от удачи. - Водн, - окликнул Пиван, - А правду бают, что перед лучниками проигрывают твои топорщики. - Увидь свою стрелу, - отозвался воевода. – Не правда ли: на ней один лишь наконечник. - Допустим. - У топора же – два. Священное оружье. А разве можно со священным проиграть. Пиван: Давай пари. Поставим лучших воев. А на кону пусть будет твой топор. Водн: Обидел ты меня: кто ж на кон ставит священное?! Пиван: А-а, значит не уверен в своих ты воях! Водн: Я сам всегда дерусь за честь свою. Но против топора тебе не устоять. Он насмерть бьет, и ранить не умеет. Возьму я стрелы. Знууап, самый молодой среди них, в беседах был сдержан, да и слушал вполуха – перед глазами стояла Айна. Он не сразу сообразил – куда пошли друзья, но потянулся следом. Кое-как нашли тихую поляну, подальше от глаз. Водн надел нарукавник для ловли стрел, поправил за спиной колчан с двумя стрелами, в левую руку взял лук. Так же с луком и колчаном за спиной изготовился Пиван. Страт хлопнул в ладоши. Водн выпустил лук, резко наклонился, метнул руками две стрелы. Уклонился от стрелы, выпущенной Пиваном. Превозмогая боль в плечах, Пиван выхватил вторую стрелу, но поняв, что проиграл, в раздражении сломал ее. Водн поднял с земли лук, молвил: - Когда нет времени, а цель недалека, то лук плохой помощник. Ведь в теле у тебя так много мышц, что по упругости все луки превосходят. - Однако ж, Водн. Хотел бы под твоей рукою послужить я. - Пора испить бы меду. Пойдемте на реку. Игра закончилась. Выиграли красные. Все игроки получили от Водна по Священному топорику, а от жрецов – серебряные наголовники. Сотни людей высыпали на берег, вспенили Донетс, прощались с рекой и со всей Волгхалой – Новым волоком. А вниз по реке плывут плоты. Пройдет месяц – два и воцарится в Новолочье тишина и покой. Но на тысячи лет сохранится в глубинах человеческой памяти беспокойное лето солнечного перехода. КраббарК - СиггиС.

Приложение 1

ЗНАЧЕНИЕ СОГЛАСНЫХ ЗВУКОВ

п/н	Звонкий звук		Значение	Глухой звук		Значение
п/н	англ.	русск.	Значение	англ.	русск.	Значение
1.	b	б	толстый	p	п	тонкий
2.	g	г	высокий	k	к	низкий
3.	d	д	далекий	t	т	близкий
4.	dz	дз	широкий - ?	ts	ц	узкий - ?
5.	d	дж	общий	t∫ch	ч	частный
6.	m	м	сильный	m’	мь	слабый
7.	l	л	длинный	l’	ль	короткий
8.	n	н	наружный	n’	нь	внутренний
9.	r	р	прямой	r’	рь	кривой
10.	z	з	темный	s	с	светлый
11.	v	в	тяжелый	f	ф	легкий
12.		ж	громкий - ?	∫sh	ш	тихий - ?
13.	gh	гх	новый	h	х	старый

Б – толстый, объемный; может быть как круглым, так и угловатым. Отсюда название второй буквы в кириллице. Кроме объемности может иметь значение парности, двойки. В именах богов может стоять рядом с П, от чего эти звуки часто взаимозаменяются. П – тонкий, ровный, плоский. Часто применяется для поверхности воды, ровного участка земли, плоскости с письменами. Как и Б несет значение парности, двойственности, но редко выступает в значении числительного второй. Наоборот, чаще определяется как первый, главный, высший. Г – высокий, верхний. Когда требуется обозначить не зенит, а точку в стороне. К – низкий, снижение, скатывание; покорение, поклонение, преклонение. Может дополнять звуки В и У в значении воды. Часто заменяет собой стоящие рядом сакральные звуки (Z, S, R, M и др.), например, сколлокс – колок. Д – далекий; часто выступает в значении движения, а вместе с Л – расстояния (далекий, длинный, долгий). Т – близкий. Это, пожалуй, самый важный и самый главный звук, но в именах всевышних, всеохватывающих богов встречается редко. Чаще всего обозначает собственность на землю, землю предков, тотемный столб, межевой камень. Дз - Ц – эти звуки точно не определены, возможно потому, что часто путаются с П, Дж, Ч. Дж – общий, совмещающий, объединяющий. В этом значении может применяться как в именах богов, так и группы людей, или узла в узелковой письменности. В межъязыковых переходах легко изменяется в широком диапазоне (Д, Дз , Ч, Чж и др.). Ч – частный, отдельный. Довольно коварный звук, способный произойти из С (S). Например: tsorrost → tchorrohct (старое место). М – сильный, могущественный, крепкий. Мь – слабый, непрочный, безвольный. В силу своего значения применялся редко. Л – длинный, Ль – короткий. В русском и многих других языках звуки эти слились в один. Выступают в роли связки, соединения, расстояния. Различаются как твердый – мягкий, или добавлением определяющей гласной, например: Ло – длинный, Ли – короткий. Н, На – наружный; Нь, Ни – внутренний. Часто различаются только по смыслу предложения. В священных словах, заменяя собой вторую половину, означает: внутренний, скрытый, тайный. Р – прямой. Наибольшее распространение получил слог Ра – луч солнца. Рь – кривой. Вместо пропавшего придыхательного превратился в слог Ру – в том же значении – кривой, по аналогии с видимым движением солнца на западе, и вначале означал точку захода солнца (луны). Впоследствии выражал собой узелковую письменность. Z – темный. Знак, метка, иногда в значении тавро, но чаще в священных, сакральных словах, и в этом случае часто соседствует с глухим С, что приводит к взаимозаменяемости. С – светлый. Свет (свйт) – земля под солнцем, то же самое, что стол (столлотс), стан (стаатс). В – тяжелый, стремящийся вниз. Знак воды. Само слово вода – это водная дорога (вда). Часто заменяется или дополняется звуком У, тоже по аналогии видимого движения солнца на западе. Ф – легкий. Очень сложный в этимологических поисках звук, потому что во времена перьевой (цветовой) письменности находился рядом со звукосочетаниями pt, pth и впоследствии их вытеснил. Ж, Ш – громкий, тихий. Эти звуки тоже плохо идентифицируются, часто подменяют собой другие. Вполне возможно, что пара эта определяется иначе. Гх – новый. В священных словах встречается редко, иногда при смене богов. Х – старый, древний, бывший. Очень хорошо идентифицируется, не теряется среди пропавших придыхательных; почти не заменяет собой другие звуки, но часто добавляется к уже оформившимся понятиям. От фаллических времен оставил нам бога Хера (ХйэррэйХ) и букву Хер в древнерусских азбуках.