Предсказания недоброжелателей не оправдались: драматургия и поэзия Брехта не

только не ушли в прошлое, но с каждым годом приобретают все большее число

друзей. Идеи Брехта по-прежнему современны, и то, что вокруг них продолжаются

споры, свидетельствует об их жгучей актуальности.

Театры всего мира ставят его пьесы, открывая в них все новые стороны,

привлекающие зрителей шестидесятых годов. В наше время постановка брехтовских

пьес - такой же экзамен на зрелость для театральной труппы, как трагедия

Шекспира или комедия Мольера. Ученик Брехта, бывший главный режиссер

созданного им театра "Берлинский ансамбль" Манфред Векверт, справедливо

написал в 1965 году: "Сегодня от Москвы до Нью-Йорка легкие, спускающиеся от

середины сцены полотняные занавеси смыкаются над барабаном немой Катрин. В

театральных залах построенных на пепле Хиросимы, люди слышат вопль ужаса

Галилея, предвещающего смертоносные последствия человеческих открытий.

2.ХРОНОЛОГИЯ

Летом 1938 года пишет три пьесы: "Роман ТУИ", Жизнь Галилея" и "Добрый

человек из Сезуана".

9 сентября 1943 года состоялась премьера "Жизни Галилея" в Цюрихе.

31 июля 1947 года состоялся спектакль "Жизнь Галилея" в Беверли Хилз -

городке вблизи Голливуда. Успеха он не имел. Большинство зрителей с едва

скрываемым недоумением принимали великолепную игру Лафтона

7 декабря состоялась постановка "Галилея" в Нью-Йорке.

3. ЧТО ЭТО?

В театральных залах построенных на пепле Хиросимы, люди слышат вопль ужаса

Галилея, предвещающего смертоносные последствия человеческих открытий.Почему

же???

Всякий моральный выбор - испытание не только самой личности, но и тех

принципов, которые она исповедует. Как бы ни было малозначимо

непосредственное содержание конфликта, победа или поражение принципа - всегда

пример, указание пути другим.

Эту тему прекрасно раскрывает Б. Брехт в пьесе "Жизнь Галилея". Брехт

принципиально отвергает взгляд на личность как на пассивную жертву

обстоятельств. И в пьесе, и в комментариях к ней он подчеркивает, что в

судьбе Галилея нет ничего фатального, он всегда имел возможность выбора. "В

"Галилее" речь идет вовсе не о том, что .следует твердо стоять на своем, пока

считаешь, что ты прав, и тем самым удостоиться репутации твердого человека.

Коперник, с которого, собственно, началось все дело, не стоял на своем, а

лежал на нем, так как разрешил огласить, что думал, только после своей

смерти. И все же никто не упрекает его... Но в отличие от Коперника, который

уклонился от борьбы, Галилей боролся и сам же эту борьбу предал".

Галилей начинал с того, что отверг путь компромисса. Вспомним его разговор с

Маленьким монахом. Тот приводит в пользу сокрытия истины серьезные, веские

аргументы. Прежде всего, говорит он, новая истина бесчеловечна, лишая людей

спасительной иллюзии. "Их уверили в том, что на них обращен взор божества -

пытливый и заботливый взор, - что весь мир вокруг создан как театр для того,

чтобы они - действующие лица - могли достойно сыграть свои большие и малые

роли. Что сказали бы они, если б узнали от меня, что живут на крохотном

каменном комочке, который непрерывно вращается в пустом пространстве и

движется вокруг другой звезды, и что сам по себе этот комочек лишь одна из

многих звезд, и к тому же довольно незначительная. К чему после этого

терпение, покорность в нужде? На что пригодно священное писание, которое все

объяснило и обосновало необходимость пота, терпения, голода, покорности, а

теперь вдруг оказалось полным ошибок?". В такой интерпретации отказ от

жестокой истины - благодеяние для простого человека.

Галилей решительно отметает этот довод: смирение с церковной догмой не

облегчает жизнь бедняков, а только помогает держать их в зависимости, да и

вообще "сумма углов треугольника не может быть изменена согласно потребностям

церковных властей".

Маленький монах приводит тогда второй довод: "А не думаете ли вы, что истина

- если это истина - выйдет наружу и без нас?" Это весьма серьезное

соображение: дело ученого - открыть истину, ее пропаганда и утверждение

выходят за рамки его профессиональной роли, а часто и возможностей. Не какой

- нибудь педант - затворник, а великий А. Эйнштейн писал в июле 1949 г. Максу

Броду по поводу его романа "Галилей в плену": "Что касается Галилея, я

представлял его иным... Трудно поверить, что зрелый человек видит смысл в

воссоединении найденной истины с мыслями поверхностной толпы, запутавшейся в

мелочных интересах. Неужели такая задача была для него настолько важной, что

он мог посвятить ей последние годы жизни... Он без особой нужды отправляется

в Рим, чтобы драться с попами и прочими политиканами. Такая картина не

отвечает моему представлению о внутренней независимости старого Галилея. Не

могу себе представить, что я, например, предпринял бы нечто подобное, чтобы

отстаивать теорию относительности. Я бы подумал: истина куда сильнее меня, и

было бы смешным донкихотством защищать ее мечом, оседлав Росинанта...".

Воевать с реакционерами из - за теории относительности Эйнштейну

действительно не пришлось, но он, как мы знаем, не раз поднимал голос против

фашизма и поджигателей войны.

Однако Галилей в момент разговора с Маленьким монахом еще не разграничивает

своей профессиональной позиции и своих установок человека и гражданина.

"Наружу выходит ровно столько истины, сколько мы выводим. Победа разума может

быть только победой разумных". Он выбирает как личность, а не как

представитель частичной функции. Но удержится ли он на этой позиции?

Параллельно истории Галилея Брехт показывает, хотя и вскользь, другую драму -

драму папы. При первой встрече обоих на карнавале в Риме Галилей - целен, а

кардинал Барберини раздвоен. Как математик, он понимает правоту Галилея, как

служитель церкви - он против него. Пока не нужно принимать ответственного

решения, его выручает маска.

Но вот кардинал становится папой Урбаном VIII. Он не хочет пытать Галилея, он

понимает и его правоту, и его влияние. Но как на Галилея давит приверженность

ученого к истине, так на папу давит его положение главы церкви. Если

разобраться, его положение хуже, чем положение Галилея. Галилей открыл

истину, и даже если он предаст ее, история (по крайней мере, часть историков)

проявят к нему снисхождение. От папы же требуют "закрыть" истину. Кардинал -

инквизитор приводит те же аргументы, что и Маленький монах. Дело не в

аспидной доске, доказывает он, а в духе мятежа и сомнения. Беспокойство,

царящее в их собственных умах, ученые переносят на неподвижную Землю. "Они

кричат, что их вынуждают числа. Но откуда эти числа? Любому известно, что они

порождены сомнением. Эти люди сомневаются во всем. Неужели же нам строить

человеческое общество на сомнении, а не на вере...".

Для папы эти аргументы куда убедительнее, чем для Галилея. Папа и вправду

отвечает за сохранность существующего порядка. Если он начнет рушиться,

разочарованные верующие будут винить не Галилея, а именно его, папу.

Дозволить еретическую мысль, плоды которой нельзя предугадать, - осудят

влиятельные современники. Запретить новорожденную истину - осудят потомки.

Глубоко символично, что во время этой внутренней борьбы мотивов, в ситуации

морального выбора папу облачают. И когда облачение закончено, папа, уже при

всех регалиях, не человек, а персонификация власти, принимает решение...

Наступает очередь Галилея. Но поскольку масштаб его выбора значительно

больше, больше и его нравственные последствия. Сцена отречения завершается

чтением перед опущенным занавесом высказывания Галилея: "Разве не ясно, что

лошадь, упав с высоты в три или четыре локтя, может сломать себе ноги, тогда

как для собаки это совершенно безвредно, а кошка без всякого ущерба падает с

высоты в восемь или десять локтей, стрекоза - с верхушки башни, а муравей мог

бы даже с Луны. И так же как маленькие животные сравнительно сильнее и

крепче, чем крупные, так же и маленькие растения более живучи". Большой

человек должен обладать и повышенной степенью прочности. Иначе падение,

безвредное для маленького, для него окажется смертельным. Великий Галилей

повышенной нравственной прочностью, увы, не обладает.

Оправдывает ли это Галилея? По мнению Брехта, - нет. В первой редакции пьесы

рассказывалось, как Галилей, уже в плену у инквизиции, тайно написал "Беседы"

и поручил своему ученику Андреа переправить рукопись за границу. Отречение

дало ему возможность создать новый важнейший труд. Он поступил мудро.

В позднейшей редакции, написанной под влиянием Хиросимы, Галилей обрывает

панегирики своего ученика и объясняет ему, что отречение было преступлением,

не компенсируемым созданной книгой, как бы важна она ни была. Вклад в науку -

не единственный критерий оценки ученого. Наука должна служить человечеству, а

не кучке власть имущих. "Я был ученым, который имел беспримерные и

неповторимые возможности. Ведь именно в мое время астрономия вышла на

рыночные площади... Но я отдал свои знания власть имущим, чтобы те их

употребили, или не употребили, или злоупотребили ими - как им

заблагорассудится - в их собственных интересах... Я предал свое призвание. И

человека, который совершает то, что совершил я, нельзя терпеть в рядах людей

науки".

Свобода и ответственность всегда предполагают друг друга, причем оба понятия

одновременно относительны и абсолютны. Философы издавна различают негативное

("свобода от") и позитивное ("свобода для") определение свободы. В первом

случае имеются в виду внешние рамки и ограничения, стесняющие

жизнедеятельность человека, от которых он хотел бы избавиться. Потребность в

свободе в этом смысле, по - видимому, универсальна и присуща в той или иной

степени всем живым существам. Второе определение - специфически человеческое.

Оно апеллирует к сознательной социально - нравственной активности,

направленной на реализацию жизненных целей и принципов, за осуществление

которых личность чувствует себя персонально ответственной и которые не

разобщают, а соединяют ее с другими. Это поэтически образно выразил Леонид

Мартынов:

Я уяснил,

Что значит быть свободным.

Я разобрался в этом чувстве трудном,

Одном из самых личных чувств на свете.

И знаете, что значит быть свободным?

Ведь это значит быть за все в ответе!

Все знают красивую легенду о том, что Галилей будто бы после пытки, которой его подвергли инквизиторы, поднялся с колен и сказал: "А все-таки она вертится!" Брехт знал, что это выдумка. Действительная история Галилея была менее поэтична и менее героична. Его не пытали, а только пригрозили пыткой, и ученый сдался. Сдался, потому что желание жить, наслаждаться всеми удовольствиями, какие может получить человек, оказалось в нем сильнее стремления к истине.

Эту трагедию и раскрыл в своем произведении Брехт. Он показал, что компромисс с теми, кто против истины и свободного развития мысли, губителен для человека, даже если он гений. В трактовке театра - и это соответствует замыслу Брехта - дело не только в слабости Галилея-человека, но и в силе церкви.

Галилей прекрасно понимает, что сделал огромную ошибку: он отрекся от своего

учения и это отбросило назад науку. Последний монолог от имени человека

зрелого, но абсолютно здорового, который в полном здравии и рассудке и

прекрасно понимает, что он натворил.

Любопытная деталь: Брехт этот второй монолог дописал. Дело в том, что пьеса

была написана раньше сорок пятого года, а когда была сброшена бомба на

Хиросиму, брехт дописал целую страницу: монолог об ответственности ученого за

свою работу, за науку, за то, как будет использовано то или иное изобретение.