Реферат: Токмакова

Реферат: Токмакова

Министерство профессионального образования РФ

«ИРИНА ПЕТРОВНА ТОКМАКОВА»

Выполннила: студентка

2 «З» (К) курса

Бесогонова. Н.

Переподаватель:

Щербина Л.Г.

г. Усть-Лабинск

ИРИНА ПЕТРОВНА ТОКМАКОВА (род. в 1929 г.)

Мать писательницы заведовала распределителем для де­тей-сирот. В годы Великой

Отечественной войны детские дома были эвакуированы в глубокий тыл. Вместе со

своей мамой в одном из них была и школьница Ира Токмакова. Повесть «Сосны

шумят» — почти документальный автобиографичес­кий рассказ о жизни этого

детского дома.

И.П.Токмакова — профессиональный исследбратель-филолог, переводчица с

армянского, литовского, узбекского, анг­лийского, болгарского, немецкого и

других языков! Она была одним из первых полпредов советской литературы: для

детей в далекой Африке, где изучала, что читают дети Нигерии и других

африканских стран. Она — поэт, сказочник. Ее пьесы занимают почетное место в

репертуарах детских профессио­нальных и самодеятельных театров. И.П.Токмакова —

ак­тивный общественный деятель и теоретик литературы, се­мейного чтения. В 1996

году издательство «Просвещение» выпустило прекрасную хрестоматию для

воспитателей дет­ского сада и родителей: «Золотая птица: Поэзия разных

на­родов и стран для детей дошкольного возраста». В «Слове к взрослому

читателю», которое открывает книгу, И.П.Токма­кова концентрированно выражает

свои взгляды на чтение и воспитание, составляющие ее концепцию, сложившуюся

поч­ти за 40 лет творчества (первый ее стихотворный перевод швед­ских народных

пьес для детей был опубликован «Мурзилкой» в 1958 году).

Эстетическое и педагогическое кредо поэта и воспитателя И.П.Токмаковой

проявляется прежде всего в глубочайшем уважении к детству, в признании его

преимущественных ду­шевных, интеллектуальных возможностей в сравнении с

дру­гими возрастными этапами: «...детская душа умеет слышать звуки иных,

незнакомых нам миров, их поэзию, их гармо­нию». Признавая за фольклором

бессмертную и все возрас­тающую ценность, поэтесса опирается на его идеалы и

поэ­тику: «Чтобы ребенок уснул, четыре сестрицы, четыре зарни­цы должны были

отнести его крик и плач туда, «куда пеший не хаживал, куда конный не

езживал...» Народ-творец ис­пользовал богатые аллитерации, рифмы, обращаясь к

вооб­ражению ребенка, к его активному подсознанию: «Я бы соч­ла

универсальным законом всякого подлинного произведения художественного

творчества сотворение «замкнутого мира», равновеликость этого

мира самому себе, мира, не допускаю­щего вторжения со стороны и не требующего

никаких «при­внесений» извне. По этому закону созданы народные песни, и в

частности колыбельные». Чрезвычайно значим во время разгула формотворчества

тезис о неотделимости всего, что касается формы, организации художественного

произведения (лексика, мелодика, ритм, изобразительные средства...), от его

смысла и возможного влияния на чувствования, на со­знание и подсознание

ребенка. Колыбельная — это не толь­ко ласковое убаюкивание, «это еще и

магический оберёг, как бы материнские руки, сомкнутые вокруг ребенка, не

допус­кающие проникновения зла».

Известно, что ребенок развивается в игре. Игра словами родного языка —

непременная составная словотворчества самого ребенка и того, кто к нему

обращается. В первой час­ти этого учебника приведена игра словом «плим» в

стихотво­рении «Плим» и различные реакции детей на стихотворение, зависящие от

того, как педагог интерпретирует его. Но если стихотворение — «замкнутый мир»,

как утверждает И.Токма­кова, то абсолютно «бессмысленного» слова в стихе нет.

Для понимания поэтического произведения, как и для его созда­ния, нужен вкус,

развитое чувство слова. Размышляя об этом в «Слове к взрослому читателю»,

И.Токмакова пишет: «Бессмысленные слова? Кто это видел в русском языке какие-то

там «ходунушки» и «хватунушки»? Слов таких действительно нет, но есть суффиксы

-ун (говорун, хлопотун) и -ушк (голу­бушка, головушка)». Вот почему

так долго живет песенка:

«Потягунушки-потягунушки,/ Поперек толстунушки,/ А в ножки-ходунушки,/ А в

ручки-хватунушки...» — один из мно­гих примеров «веселой игры живыми,

непридуманными суф­фиксами». Из этого же ряда «зубауси», «глазауси» К.

Чуков­ского; «... Глубокоуважаемый/Вагоноуважатый,/ Вагоноуважаемый/

Глубокоуважатый!» — у С.Я.Маршака; изящна игра в книжке А. Барто, которая так и

называется «Игра в слова».

И.Токмакова, блистательно владеющая мастерством игры в слова, игрой словами,

продолжательница традиций К. Чу­ковского, А. Барто, С.Маршака, своей поэзией

весьма инте­ресна нам сегодня как теоретик и придумыватель

лингвисти­ческих игрушек. А может быть, лингвистических «вообрази -лий»?

Термин этот широко использовал Л.С. Выготский в трудах по психологии

творчества. Вполне уместен он и в определе­нии специфики многих стихов

И.Токмаковой, в раскрытии поэтики ее произведений в прозе: «Аля, Кляксич и

буква «А», сказки «Кукареку»... Без воображения, без способности пред­ставить

себя в той или другой ситуации, последствия произне­сенного слова и другого

поступка нет и не может быть истин­ной нравственности. Нет и не может быть

человеческой от­зывчивости. Так еще и еще раз подтверждается неделимость формы

и смысла в художественном произведении. Прямая за­висимость в нем мастерства и

воспитательной ценности.

И.Токмакова утверждает ценность веры в чудо. Умения увидеть это чудо рядом, в

том, что нас окружает. Размышляя об этом, она приводит стихотворение Романа

Сефа, уже про­цитированное в нашем учебнике.

Определяя секрет процитированных стихов, И.Токмакова пишет: «...здесь, как и во

многих других стихах этого поэта, действует магия перестановок, магия нарушения

привычных связей и установления сочетаний необычных, свежих и но­вых. Это-то и

оказывает воздействие на воображение ребен­ка. Привычный, казалось бы,

перекресток с прозаическим посудным магазином, и вдруг — березка. Лесная гостья

в го­роде, да еще своей необыкновенной жизненной силой про­бившая городской

асфальт». Это же можно сказать и о мно­гих стихах самой И.Токмаковой. Есть в ее

творчестве и сти­хи, где путь к чуду лежит прямиком через страну

«вообрази-лию». Еще в 1964 году в статье «Игра словом» («Дошкольное

воспитание», 1964, № 7) поэтесса доказывала, что ребенок познает мир через

фантазию, при ее участии. А вот стихотво­рение «Где спит рыбка»:

Ночью темень. Ночью тишь. Мышкин — к дырочке в полу. Рыбка, рыбка, где ты

спишь? Жаль, что в речке на воде Лисий след ведет к норе, Нет следов

твоих нигде. След собачий — к конуре. Только темень, только тишь. Белкин

след ведет к дуплу. Рыбка, рыбка, где ты спишь?

Действительно, где же спит рыбка? Все здесь необычно, будит воображение: и лисий

след, ведущий к норе, и белкин след к дуплу... Все интересно и ...конкретно.

Зримо. А вот следов рыбки нет. Царствуй, выдумка! И темень, и тишь вмес­то

натуральных примет движения всех прочих, кроме рыбки, персонажей стихотворения,

— удобнейшие условия для ра­боты фантазии и удивления.

Вспомним «Городок в табакер­ке» Одоевского или «Черную курицу» Погорельского.

Здесь тоже царствует изящная выдумка. Она естественна, когда впол­не конкретные

признаки совершенно реальных предметов дают толчок воображению. Например, у

картошки есть глазок, долж­на же она куда-то смотреть; а бутылка не может не

петь, если у нее есть горлышко... Это все и случается «В чудной

стране»:

В одной стране. Глазком глядит картошка. В чужой стране.

Бутылка горлышком поет, Где не бывать Концерты вечером дает,

Тебе и мне, А стул на гнутых ножках Ботинок черным язычком

Танцует под гармошку. С утра лакает молочко. В одной стране, И целый день в

окошко В чудной стране...

Заметим, ударение И.Токмакова подчеркнуто делает на последнем, а не на первом

слоге: «В чудной стране»... «Чуд­ную» страну еще труднее, но и еще интереснее

вообразить, чем «чудную». Надо живо увидеть или представить что-то

сверх­возможное и сверхреальное в знакомых тебе предметах. Толь­ко тогда

работает удивление. А через него — фантазия, без которой нет открытия...

Поэтесса беседует с читателем, веря в его отзывчивость, даже

тогда, когда стихи звучат, казалось бы, отнюдь не как диалог, а как открытое

детское признание: «Я летать никогда не учился,/ Но слон у меня получился./ И я

назвал его Джумбо./ И он быстро так приручился!»

Музыкальный вкус отличает все стихи и поэтическую прозу И. Токмаковой. Уже в

сборнике 1963 года «Звенелки» чита­тель видит не только живого

верблюда, но и радуется музыке переливающихся, четко интонирующих звонких

согласных и

длительных гласных: «Живет в зоопарке двугорбый верблюд,/ Верблюды не просят

изысканных блюд,/ Не клянчат ситро и тянучку,/ Верблюды едят колючки».

Музыкальная аранжировка придает игривость и добродушие иронии.

Свободно играющая фантазия великолепна и в переводах стихотворений великого

шотландца Роберта Бернса, например, в песенке «Форель»: «Я семь недель

ловил форель,/Не мог ее поймать я./И весь про­мок, и весь продрог,/И все порвал

я платье./Ловил в лесах, ловил в садах,/Ловил я даже в печке./И что ж? Форель

все семь недель/Скрывалась, братцы, в речке!» Здесь — задорная ребячья

интонация, простодушное лукавство, лексическая лег­кость и живописность — все

создает чистейшее совершенст­во, тот самый «замкнутый мир» стихотворения,

который его автор называет универсальным законом поэзии. Прочтите еще раз

приведенные поэтические строчки. Заметьте, как ладно пригнаны слова друг к

другу, как легка и игрива фантазия, какое свободное проявление радости бытия.

Все это может быть отнесено и к зарисовке в удивитель­ной песенке «Серый

крот», хотя, казалось бы, какая уж тут радость игры словами, если «герой» —

серый крот. Но: «Вот серый крот,/Вот серый крот,/Вот серый-серый-серый крот./

Он не красавец, не урод,/0н просто серый-серый крот». Ну и что? — скажет, может

быть, кто-то из читателей. Можно, мол, было и прозой дать информацию: «Вот это

— серый крот». А поэт сочинил песенку. И ни одного слова из нее не выкинешь. И

если вслушаемся в ее интонацию, почувствуем в ней, как нарастает внимание

автора к серому пугливому зверьку, как возникает улыбка любования, станет ясно,

что поэт помогает нам увидеть непохожесть серого крота ни на кого другого,

увидеть именно его, именно такого... Здесь — прием парадокса, уже

упоминавшейся выше перестановки привычного в непривычное. Серый-серый... —

«просто крот» и хорош тем, что он — крот. Информацию об этом можно было дать

одной фразой в прозе. А разбудить воображение и... удивление (!) в этом случае

информацией невозможно.

Признание за ребенком способности поверить в чудо по­могает И.Токмаковой

достигать того, что, играя, поэт от­крыто и просто признается в своем поучающем

замысле. Ав­тор прибегает к самоиронии, играя с читателем, в

единой с ним увлеченности, сам себя будто бы разоблачает. Вот стихо­творение

«Гном»: «К нам по утром приходит гном./В Москве приходит, прямо в дом!/И

говорит все об одном:/ — Почаще мойте уши!/А мы кричим ему в ответ:/ — Мы точно

знаем, гномов нет!/ — Смеется он: — Ну нет, так нет! — /Вы только мойте уши!»

Обнаженное признание, что гном придуман, при­дает стихам особое обаяние,

подкупающую доверительность обращения к ребенку. Он принимает, а не отталкивает

совет взрослого. Обаятельная интонация покоряет и в открыто по­учающем

стихотворении: «Прошу вас, не надо съезжать по пе­рилам...», хотя из этого

вовсе не следует, что никто из тех, кто читал это стихотворение, ни разу не

прокатился по перилам.

Один из тезисов эстетики И.П.Токмаковой: «Без патрио­тизма человек ущербен. Он

не ощущает своих корней, род­ная земля его не питает». Этот тезис был свойствен

поэзии в ее лучших проявлениях всегда. Сегодня его пытаются расша­тывать с

разных концов: и открытым утверждением о веч­ной, неизбежной и безысходной

отсталости России; и созна­тельно путая патриотизм с национализмом... Ирина

Токмако­ва четко определяет абсолютную противоположность названных понятий:

«...это как раз эмоции взаимоисключающие, с раз­ными знаками, потому что одно

из них выстраивается со зна­ком плюс, имея в основе своей любовь —

любовь к Родине, а другое — со знаком минус — вырастает на нелюбви —

нелюбви к другим народам». Любовь к Родине обретается с молоком матери, как

известно. Но и эту кровную связь надо, очевидно, укреплять. Любовь эта — прямое

следствие внутренней бли­зости и к березе, и к елке, и к «серому-серому-серому

кроту», если это чувство живет в душе человека с детства.

Есть у И.Токмаковой прелестный, нежный, ласковый цикл «Деревья»:

Маленькая яблоныса Я надела платьице У меня в саду, С белою

каймой. Белая-пребелая, Маленькая яблонька, Вся стоит в цвету.

Подружись со мной.

В этом стихотворении все сказано открытым текстом. Лиризм его проникновенен —

ведь это голос ребенка. Антро­поморфизм, используемый поэтом, усиливает

подсознатель­ное единение ребенка и природы. Почти в каждом стихотво­рении из

цикла «Деревья» дерево — в движении к душе, г чувству ребенка: «Возле речки у

обрыва /Плачет ива, плаче! ива./Может, ей кого-то жалко?/ Может, ей на солнце

жар-ко?/Может, ветер шаловливый/За косичку дернул иву?/Мо-жет, ива хочет

пить?/Может, нам пойти спросить?» Совер­шенно иная интонация четверостишия

«Сосны»:

Сосны до неба хотят дорасти, Небо ветвями хотят подмести.

Чтобы в течение года Ясной была погода.

Здесь побеждает вера в счастье. Здесь величие сосен, их близость к небу —

возможность прикоснуться и даже под­мести небо, как и убежденность, что можно

сделать погоду ясной, — все блистательно передает веру детей в магическое.

Убежденность поэта, что ребенок обладает не примитивной, а довольно сложной

душевной конституцией.

Ели на опушке — А внучата — елочки, До небес макушки — Тонкие

иголочки — Слушают, молчат, У лесных ворот Смотрят на внучат.

Водят хоровод.

Вот метафорический образ нормального взаимоотношения по­колений, смены

формаций... Главное: «елочкам, тонким иго­лочкам» открыты лесные ворота в тот

могучий, гордый и пре­красный лес на опушке, где ели — «до небес макушки».

Книги И.Токмаковой часто иллюстрирует Лев Токмаков. Дуэт великолепный. В этом

легко убедиться, взяв, для приме­ра, книгу «Летний ливень», изданную в 1980

году. Гармония слова и цвета, игры словом и игры красками, живописными

формами. Эстетическое единство двух искусств, проявляющее гармонию

гражданского, человеческого в дуэте поэта и худож­ника, делает книгу

праздничной. Для какого возраста пишет И.Токмакова? Считается — для

дошкольников и частично — для младших школьников. Вернее сказать, творчество

поэта — для читателей любого .возраста: от года, когда ребенок в рит­мический

такт стихов весело двигает ножками и ручками, улы­бается, и до последнего

года жизни любого человека. Красота и музыка всем людям нужна и для всех

значима.

Этому посвящена повесть Ирины Токмаковой «Сосны шу­мят». Автор

рассказывает о жизни детского дома во время Великой Отечественной войны в

эвакуации, в глубоком тылу. Во многом повесть автобиографична: И. Токмакова

пишет о собы­тиях, в которых участвовала. Это ее память о собственной юности в

военные годы, ее надежда на то, что будущие поко­ления никогда не узнают

жестокости.

Обаяние, скромность, готовность выручить в трудную минуту отличают и будущего

первоклассника Филиппа — героя пове­сти-сказки Ирины Токмаковой «Счастливо,

Ивушкин!».

По характеру Ивушкин очень похож на Кашку Голубева, и возраст у них почти

одинаковый. Ивушкин, как и Голубев, мальчик мечтательный и тоже живет

ожиданием разных чудес. Потому они к нему и приходят!

«Забегая вперед, я вам скажу: Ивушкин вырастет хорошим человеком. Добрым,

душевным, понимающим. Может быть, очень может быть, и оттого, что в детстве у

него была Луша и с ними обоими случилась сказка» — так Ирина Токмакова

начинает смелое путешествие своих героев в страну «Нигде и никогда».

...Скоропридет осень и пора будет Ивушкину идти в школу, в-пеовый класс.

А пока он живет с родителями в деревне— в замечательном доме, где «есть большие

сени и лесенка отту-

_ да чердак, где пахнет сухими листьями и теплой крышей, где лежит

старый угольный утюг, который умеет превращаться в пароход, где кем-то

оставлены черные прокопченные крынки».

Скоро-скоро уедет Ивушкин в город. Останется лишь гру­стное, полузабытое,

тревожащее воспоминание детства. Кто из нас это не переживал?

Кроме Ивушкина, есть в повести-сказке еще один замеча­тельный персонаж —

лошадь Луша, старый, верный друг. Но в город-то ее с собой не возьмешь...

«— Ты что не такой? Что случилось?

— Случилось.

— Что?

— Беда, вот что.

— Какая?

Луша спросила спокойно, точно он просто ей сообщил, что к ним залетела бабочка.

— Ну мы же переезжаем в город!

— Почему ты кричишь? Переедем, и все. Ивушкин мучился ужасно. Он не знал, как

сказать, чтобы сразу не огорчить, не обидеть Лушу.

— Луш, но ты ведь лошадь.

— Да ну? — притворно удивилась Луша.— Вот новость-то! Ивушкин даже не улыбнулся.

— Лошади в городе не бывают,— сказал он уныло.

— А кто бывает?

— Машины...»

С другом вообще расставаться тяжело. А Луше переезд семьи Ивушкиных в город

грозит чем-то неведомым и наверняка страшным: Ивушкин случайно услышал, как

про его Лушу сказали «списанная». Сердце мальчика давят тягостные

пред­чувствия. Он не понимает, что значит «списанная», но слово это сразу

невзлюбил.

Чтобы спасти Лушу, Ивушкин уводит ее в лес. Вот здесь и начинается

невероятное, начинается сказка.

Ивушкин с Лушей встретили на своем пути много дурного и хорошего и все же

пришли к счастливому концу. Он не только потому счастливый, что судьба Луши

решилась самым удачным образом. Мальчик узнал истину, без которой трудно, а

то и вообще невозможно жить. Ивушкин понял, что нельзя обижать хороших людей

недоверием. «Только никогда-никогда не говори про маму с папой «они» — как

про чужих»,— советует мальчику в конце сказки добрая волшебница.

Хорошие сказки получаются только у того писателя, который не забыл, как сам

был маленький среди взрослых. Ирина Токмакова ясно помнит, как дети думают,

чувствуют, как ссо­рятся и мирятся — помнит, как они растут. Если бы забыла,

не нашла бы слов, которым вы сразу верите.

Сколько же надо помнить! — может удивиться кто-то из вас. Помнить и правда

надо много. Но все запомнить про детство не может даже детский писатель. И

тогда он сочиняет, приду­мывает истории, которые вполне могли быть на самом

деле.

В повести-сказке «Счастливо, Ивушкин!» автор много пишет о природе и ее

обитателях. И. Токмакова умеет личное состояние своих героев — детей и

взрослых, деревьев и цветов, домашних и диких животных — сделать интересным

всем читателям. Она мудро очеловечивает природу, раскрывает содержание ее

еже­дневных забот.

А в конце повести-сказки Токмакова даже выдает нам очень важный, пожалуй,

даже огромный секрет: как выйти из без­выходного положения!

Оказывается, для этого не надо падать духом. В одной газетной статье И.

Токмакова писала: «Дети, как всегда, чутко реагируют на сегодняшний день. У

них стало появляться интересное, какое-то материнское чувство по отно­шению к

живому. Они стали чувствовать свою ответственность и причастность к

необходимости сберечь и сохранить при­роду».

Про вас, ребята, написано! Этим можно гордиться. Думаю, когда вы прочитаете

повесть-сказку про Ивушкина и Лушу, у вас появится желание сейчас же начать

преодолевать свои личные недостатки. Но не спешите. Сначала хорошенько

подумайте, почему относиться друг к другу надо внимательно, по-доброму.

Мир повести-сказки «Счастливо, Ивушкин!» — живописный и веселый, серьезный и

всегда дружеский.

Все хорошее, что удалось совершить героям публикуемых в этом томе

произведений Олеся Гончара, Владислава Крапивина, Сергея Баруздина, Ирины

Токмаковой стало возможным бла­годаря дружеской поддержке взрослых и

сверстников. Для Порфира Кульбаки таким другом оказалась воспитательница, для

Кашки Голубева — старший товарищ, для Елки — ее при­ятель Ленька, родители и

командиры, для Ивушкина — добрая волшебница. Это умные примеры состоявшейся

дружбы.

Вместе любая ноша по силам, а вот порознь трудно. Пред­ставьте себе, что люди

несут на плечах каменную плиту. Кто-то из них, чтобы самому полегче было,

может незаметно ослабить плечо. Но если это сделают сразу несколько человек,

камень придавит всех. В мире всегда существовали люди, нарушавшие законы

человеческой дружбы, человеческого единства. Такие люди пытаются прожить свой

век расслабленно. И это, к со­жалению, им иногда удается.

Почему?

Потому что всегда находятся другие люди, которые берут заботы жизни на себя.

Ясно, что именно заботливые люди требуют нашей поддержки, ожидают нашей

дружбы, и мы, в свою очередь, хотим рассчитывать на их поддержку и дружбу.

Недаром говорится: «Дружно не грузно, а врозь — хоть брось».

Все родители мира желают своим детям добра, счастья и, конечно, мирного

высокого неба над головой. Тогда на земле будет больше детской радости,

больше детского веселья. Этого желают своим читателям и писатели.

И все же мы знаем, радости и печали часто идут рядом.

Когда человек стремится к лучшей жизни, он стремится к справедливости не

только для себя, но обязательно и для других. Максим Горький называл такого

человека Человеком с большой буквы.

Во все времена писатели пытались и пытаются создать в своих книгах такого

героя — Человека с большой буквы.

Список литературы.

1. Детская литература // под ред. Е.Е. Зубаревой М. , 1985 г.

2. Детская литература // под ред. А. В. Терновского М., 1977 г.

3. Русская литература для детей. // под ред. Г.Д. Полозовой М., 1998г.