Реферат: Окаянные дни в судьбах и творчестве И. Бунина и А. Куприна

Реферат: Окаянные дни в судьбах и творчестве И. Бунина и А. Куприна

Окаянные дни в судьбах и творчестве

И. Бунина и А. Куприна.

Россия

1998 год

Октябрьская революция – часть русской истории, часть русской культуры. Здесь

слиты воедино и триумф и драма народа. Начавшись под лозунгом

общечеловеческих и общероссийских ценностей она, как многие революции начала

корчиться в судорогах насилия, террора, диктатуры. Насилие не могло обойти и

интеллигенцию, которая в силу своей духовности активно осуждала произвол и

жестокость. Большевистским лидерам не могли импонировать И. А. Бунин, М.

Горький, В. Г. Короленко, поднимавшие свой голос в защиту невинно

репрессированных. Большинство российской интеллигенции ещё до революции не

принимало ленинских идей, а после революции, не увидев осуществления

провозглашенных идеалов, уехали за границу.

Бунин в пору революции выступил охранителем исконных, стародавних устоев. Как

трагедию, как воцарение хаоса, слепой стихии, воспринял Бунин события 1917

года. Он часто повторял слова Пушкина о «русском бунте бессмысленном и

беспощадном». Современник Бунина Д. Мережковский так обозначил эту позицию в

своей книге «Вечные спутники»: «Говорят, что я государев холоп. что я не друг

народа. Конечно, я не друг революционной черни, которая выходит на разбой,

убийства и поджог. Я ненавижу всякий насильственный переворот: всё

насильственное, всякие скачки мне противны. Потому что они противны природе.

» Те же мысли высказывает Бунин в своей книге «Окаянные дни». На страницах

этой книги показаны люди толпы, к которым он относился по-разному: кого-то

жалеет, многих ненавидит. Этот другой непривычный Бунин, он совсем не похож

на аристократа, академика, но даже в этих очень злых записях он выступает как

художник, оскорблённый не только за себя, но и за Россию. Шкала прежних

ценностей была для Бунина незыблемой, самоочевидной: «Подумать только, надо

ещё объяснять то тому, то другому, почему именно не пойду служить в какой-

нибудь Пролеткульт! Надо ещё доказывать, что нельзя сидеть рядом с

чрезвычайкой, где чуть не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и

просвещать насчет «последних достижений в инструментовке стиха» какому-нибудь

хряпе с мокрыми от пота руками! Да порази её проказа до семьдесят седьмого

колена, если она даже «антиресуется» стихами!» (Окаянные дни»).

Бунин покинул Россию в феврале 1920 года, через Константинополь, Софию и

Белград попал в Париж, где и обосновался, проводя лето в городке Грас, в

Приморских Альпах.

Февральская революция 1917 года застала Куприна в Гельсингфорсе, откуда он

немедленно выехал в Петербург. В потрясших страну переменах он увидел

подтверждение своим мечтаниям о будущей, свободной и сильной России. С самых

первых «дней свобод» Куприн становится темпераментным газетчиком-публицистом,

а вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». В

статьях Куприна, написанных в первые месяцы после Октября, отразилась

двойственность и противоречивость его отношения к революции. Он пишет о

«кристальной чистоте» вождей большевиков, но выступает против конкретных

шагов Советской власти – продразвёрстки, политики военного коммунизма;

писателя страшат насильственные методы подавления контрреволюции.

Куприн высоко ценит нравственный и духовный подвиг русского народа, его

героическую историю и свободолюбивые традиции. Он исполнен глубокой веры в

светлое будущее России: «Нет, не осуждена на бесславное разрушение страна,

которая вынесла на своих плечах более того, что отмерено судьбою всем другим

народам. Вынесла татарское иго, московскую византийщину, пугачевщину,

крепостное бесправие, ужасы аракчеевщины и николаевщины, тяготы непрестанных

и бесцельных войн, начатых по почину деспотических шулеров или по капризу

славолюбивых деспотов – вынесла это непосильное бремя и всё-таки под налётом

рабства сохранила живучесть, упорство и доброту души. Вспомните декабристов,

петрашевцев, народовольцев, переберите в уме весь кровавый синодик наших

современников, борцов, сознательно погибших на наших глазах за святое и

сладкое слово – Свобода.. Вспомните и нашу многострадальную литературу, этот

термометр угнетённого общественного самосознания. Она задыхалась,

принужденная к молчанию, надолго совсем замолкала, временами жалко млела, но

никогда и никто не мог поставить её на колени и приказать говорить холопским

языком.»

Но страшная разруха, надвигающаяся на страну, ужасает Куприна. Это навязчивое

слово встречало его всюду: он натыкался на него в газетах, манифестах и

приказах, в вагонных разговорах и в семейной болтовне. Зловещие симптомы

разрухи Куприн видит повсюду – и в бесконечных очередях за хлебом, и в

разложении петроградского гарнизона, и в начавшемся неуклонном развале

русской армии. У Куприна рождается план издания газеты для крестьянства

«Земля» в связи с этим в декабре 1918 года он был принят В.И.Лениным. Однако

изданию не суждено было осуществиться. Судьба Куприна была решена, когда в

октябре1919 года войска Юденича заняли Гатчину. Куприн был мобилизован в

белую армию и вместе с отступающими белогвардейцами покинул родину. Вначале

он попадает в Эстонию, затем – в Финляндию, а с 1920 года с женой и дочерью

поселяется в Париже.

28 марта 1920 года Бунин прибыл в Париж. Он пошёл в дом №77 по рю де-

Гриннель, в русское посольство за видом на жительство, хотя, собственно

говоря, жить было негде. В посольстве принимали согласно живой очереди,

которая была чуть короче, чем площадь Согласия. Все просили как милостыни

разрешение жить здесь, а сердцем тянулись туда. Надежда Тэффи, уже получившая

«вид», опубликовала заметку:

НОСТАЛЬГИЯ

Пыль Москвы на старой ленте шляпы

Я как символ свято берегу.

.Приезжают наши беженцы, изнеможённые, почерневшие от голода и страха,

отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и

вдруг гаснут.

Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, душа, обращённая на восток.

Ни во что не верим, ничего не ждём, ничего не хотим. Умерли.

Боялись смерти дома и умерли смертью здесь.

Вот мы – смертью смерть поправшие.

Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит

оттуда.

В эмиграции не только не прервалась внутренняя связь Бунина с Россией, но и

ещё более обострилась любовь к родной земле и страшное чувство потери дома.

Россия навсегда останется не только «материалом», но и сердцем бунинского

творчества. Только теперь Россия полностью отойдёт в мир воспоминаний, будет

воссоздаваться памятью. Бунин говорил Вере Николаевне, что «он не может жить

в новом мире, что он принадлежит к старому миру, к миру Гончарова, Толстого,

Москвы, Петербурга; что поэзия только там, а в новом мире он не улавливает

её».

Воздействие эмиграции на творчество Бунина было глубоко и последовательно.

Как и прежде, он сдвигает жизнь и смерть, радость и ужас надежду и отчаяние.

Но никогда ранее не выступало с такой обостренностью в его произведениях

ощущение бренности и обречённости всего сущего - женской красоты, счастья,

славы, могущества. Созерцая ток времени, гибель далёких цивилизаций,

исчезновение царств («Город Царя Царей», 1924), Бунин словно испытывает

болезненное успокоение, временное утоление своего горя. Но философские и

исторические экскурсы и параллели не спасали. Бунин не мог оставить мыслей о

России. Как бы далеко от неё он ни жил, Россия была неотторжима от него.

Однако это была отодвинутая Россия, не та, что раньше начиналась за окном,

выходящим в сад; она была и словно не была, всё в ней встало под вопрос и

испытание. В ответ на боль и сомнение в образе России стало яснее проступать

то русское, что не могло исчезнуть и должно было идти из прошлого дальше.

Иногда, под влиянием особо тяжёлого чувства разрыва с родиной, Бунин приходил

к настоящему сгущению времени, которое обращалось в тучу, откуда шли

озаряющие мысли, хотя горизонт оставался беспросветен. Но сгущение времени

далеко не всегда приводило во мрак. Напротив, Бунин стал видеть, ища надежды

и опоры в отодвинутой им России, больше непрерывного и растущего, чем, может

быть, раньше, когда оно казалось ему само сабой разумеющимся и не нуждалось в

утверждении. Теперь, как бы освобождённые разлукой от застенчивости, у него

вырвались слова, которых он раньше не произносил, держал про себя, - и

вылились они ровно, свободно и прозрачно. Трудно представить себе, например,

что-нибудь просветлённое, как его «Косцы» (1921 г.). Это рассказ тоже со

взглядом издалека и на что-то само по себе будто малозначительное: идут в

берёзовом лесу пришлые на Орловщину рязанские косцы, косят и поют. Но опять-

таки Бунину удалось разглядеть в одном моменте безмерное и далёкое, со всей

Россией связанное; небольшое пространство заполнилось, и получился не

рассказ, а светлое озеро, в котором отражается великий град.

Была, впрочем, одна проблема, которой Бунин не только не опасался, а,

наоборот, всей душой шёл ей на встречу. Он был занят ею давно, писал в полном

смысле, и ни война, ни революция не могли его привязанность к ней пошатнуть,

- речь идёт о любви. Любовь в изображении Бунина поражает не только силой

художественной изобразительности, но и своей подчинённостью каким-то

внутренним, неведомым человеку законам. Нечасто прорываются они на

поверхность: большинство людей не испытывают их рокового воздействия до конца

своих дней. Такое изображение любви неожиданно придаёт трезвому,

«беспощадному» бунинскому таланту романтический отсвет. Близость любви и

смерти, их сопряжённость была для Бунина фактом очевидным, никогда не

подлежала сомнению. Однако катастрофичность бытия, непорочность человеческих

отношений и самого существования – все эти излюбленные бунинские темы после

гигантских социальных катаклизмов, потрясших Россию, наполнились новым,

грозным значением. «Любовь прекрасна» и «любовь обречена» – эти понятия,

окончательно совместившись, совпали, неся в глубине, в зерне каждого рассказа

личное горе Бунина-эмигранта.

Среди разных тем, которые поочерёдно занимали Бунина, в это время,

наблюдалось некоторое общее стремление. Это началось вскоре после того, как

прошёл у него первый момент раздражения и написались выступления, речи и

полурассказы-полустатьи, которыми он отозвался на события, занёсшие его к

иным берегам. Дальше, чем чаще, тем подробней стал возвращаться в его

рассказы образ России, которую он знал и теперь заново передумывал, тем

больше была заметна их близость и тяготение друг к другу. Порой это были

целые серии, состоявшие из рассказов-зарисовок, законченных, казалось бы, и в

то же время открытых, указывающих куда-то дальше («Русак», «В саду»,

«Подснежник» и т. д.), - как эскизные листы из одного итого же альбома;

иногда что-нибудь покрупнее, как уже готовый фрагмент, какой-то угол картины,

которую предстоит написать («Далёкое»), - но так или иначе это целое всё

настойчивее напрашивалось, обозначалось. Где-то внутри его уже готовилась и

выступала вперёд «Жизнь Арсеньева», огромное полотно, запечатлевшее старую

Россию.

В эту пору в восприятии современников Бунин предстаёт как живой классик. В

1933 году он первым среди русских писателей был удостоен Нобелевской премии в

области литературы

В годы войны Бунин закончил книгу рассказов «Тёмные аллеи», которая вышла

впервые в Нью-Йорке в 1943 году. Книга эта целиком о любви. «Всякая любовь –

великое счастье, даже если она не разделена» - эти слова из книги могли бы

повторить все «герои-любовники» у Бунина. При огромном разнообразии

индивидуальностей, социального положения – они живут в ожидании любви, ищут

её и, чаще всего, опалённые ею, гибнут. Такая концепция сформировалась в его

творчестве ещё в предреволюционное десятилетие.

Как поэт Бунин оттачивал и совершенствовал свой дар, однако здесь муза,

вдохновение посещали его нечасто. Немногочисленные стихи, написанные в

эмиграции, пронизаны чувством одиночества, бездомности и тоски по России:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьётся сердце, горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом

С своей уж ветхою котомкой!

Нетрудно заметить, что и с точки зрения житейской, и с точки зрения

исторической последнее двадцатилетие его долгой жизни оказалось рассеченным

пополам: первое, «мирное» десятилетие отмечено его нобелевским лауреатством,

спокойной и сосредоточенной работой над романом «Жизнь Арсеньева»,

относительной материальной обеспеченностью и окончательным признанием его

таланта; десятилетие следующее принесло оккупацию Франции гитлеровскими

войсками, голод и страдания писателя в отрезанном Грасе, а затем – тяжёлую

болезнь и медленное угасание в подлинной нужде и гордой бедности.

В ночь на 8 ноября 1953 года Бунин скончался в Париже, в скромной квартирке

на улице Жака Оффенбаха.

При содействии Бунина Куприны поселились в парижском квартале Пасси, почему-

то облюбованном русскими эмигрантами, которые говорили: «Живём на Пассях». На

улице, носящей имя опереточного композитора Жака Оффенбаха, в одном доме и на

одном этаже с Буниным была снята четырёх комнатная меблированная квартира.

Александр Иванович тяжело переносил жизнь на чужбине, ему претили нравы

эмигрантской среды. «Чем талантливее человек, тем труднее ему без России», -

пишет он в одном из писем. Куприн всегда любил Россию горячо и нежно. Но

только в разлуке с ней смог найти слова признания и любви. Теперь, ничем не

сдерживаемые, они вылились чисто и светло в непрестанной тоске и тяге

«домой»: «Есть, конечно, писатели такие, что их хоть на Мадагаскар посылай на

вечное поселение – они и там будут писать роман за романом, а мне всё надо

родное, всякое – хорошее, плохое – только родное». В этом, быть может,

проявилась особенность художественного склада Куприна. Он накрепко, больше,

нежели И. А. Бунин или И. С. Шмелев, был привязан к малым и великим сторонам

русского быта, многонационального уклада великой страны. Но теперь быт исчез.

Исчезли рабочие, подневольные страшного Молоха, исчезли великолепные в труде

и в разгуле крымские рыбаки, философствующие армейские поручики и

замордованные рядовые. Новых людей, новой России Куприн не видит. Перед его

глазами не привычный пейзаж обнаженной Москвы, не панорама дикого Полесья, а

чистенький «Буа-булонский лес» или такая нарядная и такая чужая природа

французского Средиземноморья. Он делает очерковые зарисовки о Париже,

Югославии, юге Франции, но само «вещество» поэзии способен найти по-прежнему

во впечатлениях от родной русской действительности. Напрасно художник

старается по памяти восстановить знакомый уклад и силой воображения

«вдвинуть» его в чужой мир. Быт уходит, как песок сквозь пальцы. Он дробится

на мелкие крупинки, на капли. Недаром цикл своих миниатюр в прозе, вошедших в

сборник «Елань», писатель так и называет «рассказы в каплях». Он помнит

множество драгоценных мелочей, связанных с Родиной, помнит, что «еланью»

зовётся «загиб в густом сосновом лесу, где свежо, зелено, весело, где

ландыши, грибы, певчаие птицы и белки»; что «вереей» куртинские мужики

называют холм, торчащий над болотом; он помнит, как с кротким звуком «пак!»

лопается весенней ночью набрякшая почка и как вкусен кусок чёрного хлеба,

посыпанный крупной солью. Но эти детали подчас остаются мозаикой – каждая

сама по себе, каждая отдельно.

Куприн постоянно чувствует себя заключенным в некий магический круг

мелкотемья. И, подобно другим писателям русского зарубежья, он посвящает

своей юности самую крупную и значительную вещь – роман «Юнкера». «Юнкера» не

просто «домашняя» история Александровского училища на Знаменке, рассказанная

одним из её питомцев. Это повесть о старой «удельной» Москве – Москве «сорока

сороков», Иверской часовни и Екатерининского института благородных девиц, что

на Царицынской площади, вся сотканная из летучих воспоминаний. Несмотря на

обилие света, празднеств – «яростной тризны по уходящей зиме», великолепия

бала в Екатерининском институте, нарядного быта юнкеров-александровцев, это

печальная книга. Вновь и вновь с «неописуемой, сладкой горьковатой и нежной

грустью» писатель мысленно обращается к своей Родине.

«Живёшь в прекрасной стране, среди умных и добрых людей, среди памятников

величайшей культуры, - писал Куприн в очерке «Родина». – Но всё точно

понарошку, точно развёртывается фильм кинематографа. И вся молчаливая, тупая

скорбь в том, что уже не плачешь во сне и не видишь в мечте ни Знаменской

площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни России». Этим чувством

безудержной хронической ностальгии пронизано последнее крупное произведение

Куприна – повесть «Жанета».

Самым горьким чувством Куприна было острое ощущение своей ненужности.

Художник Билибин в конце 1936 года получил разрешение вернуться на Родину. В

разговоре с советским послом В. П. Потемкиным был затронут вопрос о возможном

возвращении в СССР самых лучших и достойных людей эмиграции. Говорили и о

Куприне. Перед отъездом Билибин пригласил Александра Ивановича к себе в

гости. Сидя за столом, он много с восторгом говорил о Советском Союзе и о

причинах, побудивших его вернуться домой. Куприн вдруг ожил, весь заговорился

и вдруг воскликнул: «Боже, как я вам завидую!» Билибин спросил его, – почему

же он не последует его примеру? Но Куприн остро чувствовал свою вину перед

Родиной, переживал свой отъезд и некоторые статьи, написанные под влиянием

первых лет эмиграции. Он не мог поверить в возможность возвращения. Очень

скоро разрешение вернуться на родину было получено, все визы были оформлены.

В мае 1937 года Куприн с женой прибывают в Москву, встречают горячий приём

писательской общественности, новых поколений своих читателей. Он публикует

очерк «Москва родная», у него созревают новые творческие планы. Однако

здоровье Куприна было подорвано, в августе 1938 года он скончался. Похоронен

Куприн в Санкт-Петербурге на Литераторских мостках Волкова кладбища.

Список литературы:

1. Русская литература хх века. Л. А. Трубина. Москва. Издательство

«Флинта», издательство «Наука». 1998 г.

2. Куприн. Олег Михайлов. Москва. «Молодая гвардия». 1981 г.

3. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции ( 1920 – 1953 ). Москва.

«Молодая гвардия». 1989 г.

4. Русская литература хх века. «Скрин» Москва. «Траст-Имаком» Смоленск.

1995 г.

5. Русские писатели. Биобиблиографический словарь. Москва.

«Просвещение». 1990 г.

6. Материалы к изучению истории СССР. 10 класс. Москва – 1989 г.