Реферат: Образ мятежника у Пушкина

Реферат: Образ мятежника у Пушкина

Введение

Ко второй половине 17 века крепостничество вступило в стадию своего зенита.

Вслед за изданием Уложения 1649 года усилилась тенденция к самораскрепощению

крестьян – стихийно и принимавшее порой угрожающее размеры бегство их на

окраины: в Заволжье, Сибирь, на юг, в места казачьих поселений, возникших еще

в 16 веке и теперь ставших центрами концентрации наиболее активных слоев

несвободного населения. Государство, стоявшее на страже интересов

господствующего класса феодалов, организовывало массовые розыски беглых и

возвращало их прежним владельцам. В 50 - 60-х годах 17 века неудачные опыты

казны, война России с Речью Посполитой за воссоединение Украины с Россией,

усугубили назревавшее недовольство. Уже проницательные современники ясно

видели существенные черты нового . Бунташный век – такою оценку давали они

своему времени . В самом начале этого века страну потрясла первая

Крестьянская война , достигшая наивысшего подьема в 1606-1607 гг. , когда во

главе восставших -крестьян, холопов, городской бедноты – встал Иван Исаевич

Болотников. С большим трудом и немалым напряжением сил феодалы подавили это

массовое народное движение. Однако за ним последовали: выступление,

возглавленное монастырским крестьянином Балашом; волнения в войсках под

Смоленском; более 20 городских восстаний, прокатившихся в середине века по

всей стране, начиная от Москвы (1648 г.); восстания в Новгороде и Пскове

(1650 г.); медный бунт (1662 г.), местом действия которого вновь становится

столица, и, наконец, Крестьянская война Степана Разина.

ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ МЯТЕЖНИКЕ

1. «А разве нет удачи удалому?»

В крестьянской войне (1773-1775 гг.) под предводительством Пугачёва принимало

участие разнообразные слои тогдашнего населения России: крепостные крестьяне,

казаки, различные нерусские народности. Вот как Пушкин описывает Оренбургскую

губернию, в которой и проходили события «Капитанской дочки». «Сия обширная и

богатая губерния обитаема была множеством полудиких народов, признавших еще

недавно владычество российских государей. Их поминутные возмущения,

непривычка к законам и гражданской жизни, легкомыслие и жестокость требовали

со стороны правительства непрестанного надзора для удержания их в

повиновении. Крепости были выстроены в местах, признанных удобными, и

заселены по большей части казаками, давнишними обладателями яицких берегов.

Но яицкие казаки, долженствовавшие охранять спокойствие и безопасность сего

края, с некоторого времени были сами для правительства неспокойными и

опасными поданными. В 1772 году произошла возмущение в их главном городке.

Причиною тому были строгие меры, предпринятые генерал-майором Траубенбергом,

дабы привести войско к должному повиновению. Следствием было варварское

убиения Траубенберга, своевольная перемена в управлении и, наконец, усмирении

бунта картечью и жестокими наказаниями».

Вот описание Пугачёва, которое дает ему Пушкин: «... он был лет сорока, росту

среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь;

живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное,

но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок ».

Надо сказать, что за несколько лет до появления Петра Федоровича¬ были

волнения среди яицких казаков. В январе 1772 года здесь вспыхнуло восстание.

Восстание было жестоко подавлено – это было эпилогом восстанию Пугачева.

Казачество ждало случая, чтобы снова взяться за оружие. И случай

представился.

22 ноября 1772 года Пугачев с попутчиком приехал в Яицкий городок и

остановился в доме Дениса Степановича Пьянова. Там Пугачев по секрету

раскрывается Пьянову в том, что он Петр третий.

Пугачев предлагает уйти от притеснений властей в турецкую область. Пьянов

поговорил с хорошими людьми. Решили подождать до рождества, когда казаки

соберутся на багренье. Тогда они и примут Пугачева. Но Пугачев был схвачен,

его обвинили в том, что он хотел увести яицких казаков на Кубань. Пугачев все

категорически отрицал. Пугачева отправили в Симбирск, оттуда в Казань, где в

январе 1773 года посадили в тюрьму. Откуда Пугачев, опоив одного солдата и

подговорив другого, сбежал. По моему мнению, начало «Капитанской дочки» как

раз связано с тем периодом жизни Пугачёва, когда он возвращается из тюрьмы. В

конце лета 1773 года Пугачев уже был дома у своего знакомого Оболяева.

Возможно трактирщик в «Капитанской дочке» и есть Оболяев. Вот отрывок из

повести, во время встречи трактирщика и Пугачева:

«Хозяин вынул из стаца штоф и стакан, подошел к нему и, взглянув ему в лицо.

– Эхе, – сказал он, – опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?

Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркой: «В огород летал,

конопли клевал; швырнула бабушка камешком – да мимо. Ну а что ваши?»

– Да что наши! – отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор.

– Стали, было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на

погосте.

– Молчи, дядя, – возразил мой бродяга, – будет дождик, будут и грибки; а

будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за

спину: лесничий ходит...». Далее Пушкин от имени главного героя

расшифровывает эту «воровскую речь»: «Я ничего не мог тогда понять из этого

воровского разговора; но после уж догадался, что речь шла о делах Яицкого

войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года». Пребывание

Емельяна Пугачева у Оболяева и посещение им Пьянова не остается без

последствий. Пошли слухи, что государь находится у Пьянова в доме. Власти

посылали для поимки опасного беглеца престойные команды, но всё было

безуспешно.

Надо сказать, что вообще-то казакам было безразлично, выступает ли перед ними

подлинный император Петр Федорович или донской казак, принявший его имя.

Важно было, что он становился знаменем в их борьбе за свои права и вольности,

а кто он на самом деле – не все равно ли? Вот отрывок из разговора Пугачева и

Гринева: «... – Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо».

Я смутился: признать бродягу государем был не в состоянии: это казалось мне

малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком - было подвергнуть

себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа

и в первом пылу негодования , теперь казалось мне бесполезной

хвастливостью... Я отвечал Пугачеву: «Слушай, скажу тебе всю правду. Рассуди,

могу ли я в тебе признать государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы,

чо я лукавствую».

– Кто же я таков по твоему разумению?

– Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.

Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, – сказал он, – чтоб я был

государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в

старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня

не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп , тот батька».

Смелость Пугачева, его ум стремительность, находчивость и энергия завоевали

сердца всех, кто стремился сбросить с себя гнет крепостничества. Вот почему

народ поддержал недавнего простого донского казака, а теперь императора

Федора Алексеевича.

В самом начале войны при занятии Илецкого городка Пугачев впервые высказал

своё мнение в отношении крестьян и дворян. Он говорил: «У бояр де села и

деревни отберу, а буду жаловать их деньгами. Чьей собственностью должны были

стать отобранные у бояр земли, было совершенно очевидно – собственностью тех,

кто жил в селах и деревнях, т.е. крестьян. Так уже в Илецком городке Пугачев

заговорил о тех самых крестьянских выгодах, которые привлекут на его сторону

всю чернь бедную, а о ней он никогда не забывал. Пока что Пугачев

компенсировал дворянство жалованьем, но наступит время, и он призовет

крестьянство ловить, казнить и вешать дворян.

Пугач¬в очень стремительно начал войну. В течение недели он захватил

Гниловский, Рубежный, Генварцовский и другие форпосты. Захватил Илецкий

городок, взял Рассыпную, Нижне-Озерную, Татищеву, Чернореченскую крепости.

Волна Крестьянской войны заливала всё новые и новые области. Война охватила

Яик и Западную Сибирь, Прикамье и Поволжье, Урал и Заяицкие степи. А сам

Третий император сколачивал свою Главную армию, создавал Государственную

военную коллегию. Во всем войске вводились казацкие порядки, каждый считался

казаком.

Можно сказать, что 22 марта начался второй этап Крестьянской войны – начало

конца армии Пугачева. Этого числа в бою с войсками генерала Голицина под

Татищевой крепостью Пугачев был разбит. В плен попали видные соратники

Пугачева: Хлопуша, Подуров, Мясников, Почиталин, Толкачевы. Под Уфой потерпел

поражение и попал в плен Зарубин-Чека. Через несколько дней войска Голицина

вступили в Орнбург. Бой под Сакмарским городком 1 апреля закончился новым

поражением Пугачева. С отрядом в 500 казаков, работных людей, башкир и татар

Пугачев ушел на Урал. Но Пугачев не унывал ,как он сам говорил: Народу у меня

как песку, я знаю, что чернь меня с радостью примет. И он был прав. В

сражении в городе Оса Пугачев получил поражение от войск Михельсона. Начался

третий, последний этап крестьянской войны.

28 июля Пугачев обратился к народу с манифестом, в котором жаловал всех

крестьян вольностью и свободой и вечно казаками, землями и угодьями,

освобождал от рекрутской повинности и каких-либо налогов и податей призывал

расправляться с дворянами, и обещал тишину и спокойную жизнь. В этом

манифесте отразился крестьянский идеал – земля и воля. Всё Поволжье колыхало

пожарищем Крестьянской войны.

12 августа на реке Пролейке войска Пугачева одержали победу над

правительственными войсками – это была последняя победа восставших.

Среди казаков зрел заговор. Душой заговора являлись Творогов, Чумаков,

Железнов, Федульев, Бурнов. Они совсем не думали о простом народе, и «чернь

содержали в презрении». Их мечты стать первым сословием в государстве

развеялись как дым. Надо было думать о собственном спасении, а сделать это

было возможно ценой выдачи Пугачева.

14 сентября Пугачева сдали властям.

Зная нужды и горести всей «черни бедной», к каждой из ее групп Пугачев

обращался с особыми лозунгами и указами. Казаков он жаловал не только рекой

Яиком со всеми ее угодьями и богатствами, но и тем, в чем нуждались казаки:

хлебом, порохом, свинцом, деньгами, «старой верой» и казацкими вольностями.

Он обещал калмыкам, башкирам и казахам все их земли и угодья, государево

жалованье, вечную вольность. Обращаясь к крестьянам, Пугачев жаловал их

землями и угодьями, волей, освобождал от власти помещиков, которых призывал

истреблять, освобождал от каких бы то ни было обязанностей по отношению к

государству, обещал им вольную казацкую жизнь. Мне кажется, что именно то,

что восставшие не имели перед собой четкой цели, и погубило их.

Само будущее представлялось Пугачеву и его соратникам как-то туманно в виде

казацкого государства, где все были бы казаками, где не стало бы ни налогов,

ни рекрутчины. Где найти деньги, необходимые государству? Пугачев считал, что

«казна сама собой довольствоваться может», а как это произойдет – неизвестно.

Место рекрутчины займут «вольно желающие», установится вольная торговля солью

– «вези, кто куда хочет». Манифесты, указы и обращения Пугачева пронизывают

неясные мечты о воле, труде, равенстве, справедливости. Все должны получить

равные «пожалования», все должны быть вольными, все равны, «малые и

большие», «рядовые и чиновные», «вся чернь бедная», «как россияне, так и

иноверцы»: «мухаметанцы и калмыки, киргизцы и башкиры, татары и мишари,

черемисы и поселенные на Волге саксоны», у всех должна быть «спокойная в

свете жизнь» без какого бы то ни было «отягощения, общий покой».

Крестьянская война 1773-1775 гг. была самой мощной. В ней участвовали сотни

тысяч человек. Охваченная ею территория простиралась от Воронежско-

Тамбовского края на Западе до Шадринска и Тюмени на востоке, от Каспия на юге

до Нижнего Новгорода и Перми на севере. Эта крестьянская война

характеризовалась более высокой степенью организованности восставших. Они

копировали некоторые органы государственного управления России. При

«императоре» существовали штаб, Военная коллегия с канцелярией. Главное

войско делилось на полки, поддерживалась связь, в том числе посылкой

письменных распоряжений, рапортов и других документов.

Крестьянская война 1773-1775 гг. несмотря на небывалый размах, представляла

собой цепь самостоятельных, ограниченных определенной местностью восстаний.

Крестьяне редко покидали пределы своей деревни, волости, уезда. Крестьянские

отряды, да и главное войско Пугачева по вооружению, выучке, дисциплине

намного уступало правительственной армии.

2. «И течет заря над полем с горла неба перерезанного»

Пушкинская версия Пугачева является отправной точкой в творческом поиске

Есенина во время его работы над поэмой, поэтому есть смысл сказать о ней

особо. Уже много лет цитируют известные слова Пушкина о рус­ском бунте, как

только не истолковывая при этом. Из «Истории Пугачева» следует, что русский

бунт – это не универсальное явление, русский бунт русскому бунту рознь.

Показа­тельно, как по-разному Пушкин оценивает действия противоборствующих

сторон в собы­тиях 1766-1771 годов и пугачевского бунта 1773-1775 годов.

Справедливые жалобы яицких казаков в Петербург на притеснения со стороны

членов канцелярии вызвали ответную реакцию мест­ной власти. О ней –

сочувственно и к власти, и к казачеству – говорится следующее: «при­нуждены

были прибегнуть к силе оружия и к ужасу казней».

Поводом к новым недовольствам казаков послужило предписание выступить в

погоню за уходившими в Китай калмыками. На этот факт указывается в поэме

Есенина, как на преддве­рие пугачевского бунта. Совмещение в произ­ведении

событий, разделенных расстоянием в два года – факт, который у Пушкина в

принци­пе невозможен. Невозможен по причинам на­званным самим писателем в

ответе на критику: «Я прочел со вниманием все, что было напеча­тано о

Пугачеве, и сверх того 18 толстых томов in folio разных рукописей, указов,

донесений и проч. Я посетил места, где произошли главные события эпохи, мною

описанной, поверяя мер­твые документы словами еще живых но уже престарелых

очевидцев и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою»

Есенинский Пугачев, как и реальный Пуга­чев, – это личность, в которой

«дикарь и оборванец», перекати-поле значительно до­минируют над крестьянином.

То, что крестьян­ское начало окончательно не утрачено героем, свидетельствует

его монолог «Слушай отче! Расскажи мне нежно.»

Такое видение крестьянской жизни недос­тупно героям «Страны негодяев»

Чекистову и Рассветову, эгоцентрическим личностям, объ­явившим мужику войну.

Есенин изображает Пугачева как лич­ность, которая отзывается на зов

«придавлен­ной черни». Он пришел на Яик, чтобы осуще­ствить свой замысел.

Следует уточнить, как соотносятся в представлении Пугачева «чернь» и «мужик»?

Те, кто не видит разницы между народом и пугачевцами, между кресть­янством и

бунтарями, трактуют произведение Есенина с «левых» позиций, как, например, С.

Городецкий: «Все свое знание деревенской России Всю свою любовь к ее

звериному быту, всю свою дере­венскую тоску по бунту Есенин воплотил в этой

поэме». Деревенский быт, как таковой, в «Пугачеве» практически отсутствует,

что, на наш взгляд, вполне закономерно, ибо в цент­ре произведения

«разбойники и оборванцы», люди, выпавшие из традиционной крестьян­ской среды,

порвавшие с ее бытом. Воспоми­нания Творогова, Бурнова, Пугачева о

дере­венском прошлом, юности, возникающие в трагической ситуации выбора,

между жизнью и смертью, – не основание говорить об их крестьянстве

Единственная картина мирного традиционного деревенского быта в поэме дана в

названном монологе Пугачева.

Для Пугачева «чернь» и «мужик» – сино­нимичные понятия, что следует из

диалога ге­роя со Сторожем. Для Есенина «мужик» стано­вится «разбойником»,

«дикарем», «оборванцем» в определенные моменты, за­бывая о своей другой –

«исконной», христиан­ской сути. Внутреннее расслоение мужиков – на

личностном, духовном уровне – выносится за рамки произведения, в котором

через мо­нологи Сторожа прежде всего делается уда­рение на общей черте

коллективного созна­ния – страсти к мятежу.

Источником этой страсти является зримый социальный конфликт с дворянством и

Екате­риной. Его образно-природный эквивалент (прием, к которому постоянно

прибегает Есе­нин, следуя традициям устного народного творчества) более чем

красноречив:

«И течет заря над полем

С горла неба перерезанного»

С другой стороны, собственно мужичий Яик находится в невидимом, внутреннем

конфликте с Пугачевым и ему подобными, он – в самой природе крестьянства.

«Собственническая» суть ее, вызвавшая резкие оценки Горького и дру­гих,

передана при помощи параллелизма, кото­рый заканчивается так:

«И никуда ей, траве, не скрыться

Оторваться от земли в синь».

Этот внутренний конфликт, эта кресть­янская природа заранее предрешает исход

пу­гачевского бунта и любого бунта вообще.

Характеризуя тяжелейшее положение кре­стьян, Сторож первым указывает на выход

из него – это возмездие, бунт. Выход, по-види­мому, созвучный замыслу

Пугачева: «Волком жалоб сердце Каина к состраданию не ока-пишь». Сторож

первым формулирует и роль Пугачева: «Уже мятеж вздымает паруса! Нам нужен

тот, кто б первым бросил камень». Эта идея подхватывается героем и почти

дослов­но повторяется в IV действии:

«Что ей Петр? – Злой и дикой ораве?

Над теми, кто грабил и мучил».

Изображая Пугачева и его сподвижников в конкретно-историческом времени, С.

Есе­нин оценивает их с позиций вечности, как не­кий долгоиграющий феномен,

несущий в се­бе тайну:

«Русь, Русь!

Из края в край в твоих просторах шляется?

Чей го­лос их зовет?»

Наиболее эмоционально окрашенный гла­гол «шляется» выделяется из контекста

своей лексической сниженностью, которая, казалось бы, свидетельствует о

бессмысленности таких передвижений. Но в то же время стариком, чей голос

совпадает с авторским, допускает­ся, что в этом «шлянии» сокрыт не

подвласт­ный приземленному пониманию смысл.

Казаки, составляющие большую часть бунтовщиков, характеризуются по отношению

к воинскому долгу в ситуации, в изображении которой Есенин допускает

территориально-временной сдвиг. В этой неточности, не ос­тавшейся без

внимания многих исследовате­лей, видится желание автора показать человечность

казаков через события, произо­шедшие двумя годами ранее.

Рассматривая авторскую версию конфли­кта событий, важно отметить, почему не

сра­батывают аргументы атамана Тамбовцева:

«Изменники Российской империи», «Кто лю­бит свое отечество, тот должен

слушать ме­ня», «Казаки! Вы целовали крест! Вы кля­лись». Это происходит,

прежде всего, потому, что мятеж мыслится как противостояние Мос­кве,

Екатерине, как схватка государства и ка­зачества:

«Пусть носится над страной,

Он башку недаром сронит».

Ст. и С. Куняевы оценивают угро­зы казаков Москве как сознательную ошибку,

которая дает возможность проецировать дей­ствие поэмы на события XX века.

Однако эта красивая версия не имеет под собой никаких оснований, ибо казаки,

как следует из орен­бургских записей Пушкина, действительно апеллировали к

Москве, а не к Петербургу: «То ли еще будет? Так ли мы тряхнем Моск­вою?»

Естественно, что и в «Истории Пугаче­ва» встречается аналогичная фраза: «То

ли еще будет! – говорили прощенные мятежни­ки, – так ли мы тряхнем Москвою».

В поэме на примере яицких казаков мож­но проследить генезис предательства.

То, что в начале произведения (в случае с калмыка­ми) выглядит как проявление

гуманности или забота о казачестве, в конце концов, оборачи­вается явной

изменой, личностно дифферен­цированной. Кирпичников например, пытает­ся по-

большевистски доказать, что есть случаи, когда нарушение присяги не

преда­тельство. Обращаясь к войсковому атаману, он заявляет:

Мы клялись, мы клялись Екатерине

Быть оплотом степных границ.

Разве эти птицы не вы?

У Караваева мысли о долге отсутствуют во­обще, поэтому он не прячется за

казуистскую аргументацию и без внутренних переживаний, заговаривания совести,

самообмана готов пе­рейти на сторону турецкого султана воююще­го с Россией,

Екатериной. И Пугачев, начинаю­щий, как ему казалось, с мести дворянству

императрице, заканчивает идеей мести стране, откровенным предательством:

«Уже давно я, давно я скрываю тоску

Стать к преддверьям России, как тень Тамерлана»

Это желание, как и вся деятельность Пуга­чева, объективно наносящая вред

России, не дает оснований говорить о самозванце как ли­чности, наделенной

надиндивидуальным чувством государственности. Хотя Пугачев и ут­верждает

обратное:

«Кто же скажет, что это свирепствуют

Бродяги и отщепенцы?

Это буйствуют россияне!»

Понятно, почему мы не можем согласить­ся с мнением Н. Солнцевой:

«Самозванство по­зволяет Пугачеву объединить мятеж и идею

го­сударственности». К тому же, отталкиваясь от слов Сторожа о необходимости

того, кто пер­вым бросит камень, исследовательница заклю­чает, что Пугачев

востребован самой истори­ей. Думается, мнение старика – еще не ход истории,

через Сторожа транслируется точка зрения определенной части народа, «черни»,

лишенной чувства государственности.

Есенин через различные художественные тропы подчеркивает в Пугачеве и

пугачевцах преобладающую природно-языческую сущ­ность. В начале поэмы дается

сравнение «Луна, как желтый медведь, в мокрой траве во­рочается», – которое в

дальнейшем метони­мически проецируется на человека. Так, Пуга­чев уподобляет

свою душу зверенышу в берлоге. И далее неоднократно «имя человека»

определяется через звериную константу:

«Зна­ешь? Люди ведь все со звериной душой,

– Околевшего медвежонка в смрадной берлоге».

Очевидно и другое: социальная составля­ющая личностей бунтовщиков сводится

почти поголовно к сословной мести. Мести просто­людина, на которого, как на

движитель собы­тий, указывает Пугачев. Помимо этого он ис­пользует и

национальный фактор, желая привлечь на свою сторону «монгольскую рать»:

«Пусть калмык и башкирец бьются

За бараньи костры средь юрт!»

Социальную направленность происходя­щего подчеркивает и губернатор Рейнсдорп,

чьи слова с опорой на Пушкина комментиру­ются Е. Самоделовой и Н. Шубниковой-

Гусевой как исчерпывающая картина происходящего: «Бунтовщики казнили одетых в

дворянское платье людей и миловали остальных». Одна­ко в «Истории Пугачева»,

на которую ссылают­ся есениноведы, как, правда, и в «Капитан­ской дочке»,

есть свидетельства о поступках иной направленности

Пугачев – борец не только против дво­рянства, чиновничьего произвола, но и

само­званец – враг тех, кто является оплотом вла­сти, а это люди разных

сословий, низших в том числе. Так, во время первого боя у Яицкого городка, из

пятидесяти казаков захвачен­ных в плен, одиннадцать были повешены, по­сле

взятия крепости Рассыпной наряду с военными был повешен священник; в поле под

Татищевой крепостью расстреляны не­сколько солдат и «башкирцев».

Думается, суть происходящего и сущ­ность личности проявляются и в том, как

убивается противник. В «Истории Пугачева» картин зверств предостаточно

Приведем одну: «С Елагина человека тучного, содрали кожу», «Жену его

изрубили», «Вдова майора Веловского, бежавшая из Рассыпной, также находилась

в Татищевой: ее удавили».

Бессмысленная беспощадность, зверство как естество, необходимость присущи, по

Пушки­ну, многим бунтовщикам, что по-разному пре­ломляется, вплоть до почти

зеркального отра­жения, в «Капитанской дочке» Пушкин уходит от подобной

реальной фактуры, а звериную сущность бунтовщиков изображает как дан­ность.

Наиболее законченной формулой этой данности являются слова Хлопуши:

«Завтра же ночью я выбегу волком

Человеческое мя­со грызть».

При зверстве как доминанте есенинских персонажей-бунтарей они – не

однолинейные образы: в них живут и борются разные чувст­ва, мысли, начала.

Так, например, идея мести, неоднократно звучащая из уст пугачевцев, как

верный и единственный способ решения всех проблем, не кажется самозванцу

универсаль­ной и совершенной:

«Трудно сердцу светиль­ником мести

Освещать корявые чащи».

Или в Пугачеве живет внутреннее ощущение гре­ховности:

«Знайте, в мертвое имя влезть

– То же, что в гроб смердящий».

Однако не эти начала определяют лич­ность героя. Есенинский Пугачев в конце

про­изведения, в отличие от частично раскаявше­гося пушкинского, – это

человек, красиво жалеющий о своей ушедшей мощи, юности, жизни. Он –

эгоцентрическая личность, вы­зывающая у автора несомненную симпатию. И все же

вопреки ей у Есенина хватило муд­рости исторического чутья, художественной

интуиции, чтобы не пойти вслед за своей, уже приводимой нами, устной оценкой

Пугачева и его окружения. Пугачев – художественный об­раз и Пугачев из беседы

с И. Розановым – ли­чности не только не тождественные, но и принципиально

разные. В поэме наметился процесс изживания иллюзий политического бунтарства,

идеалов романтической, антиго­сударственной, обезбоженной личности.

Заключение

Что же такое Крестьянские войны? Справедливая крестьянская кара угнетателям и

крепостникам? Гражданская война в многострадальной России, в ходе которой

россияне убивали россиян? Русский бунт, бессмысленный и беспощадный? Каждое

время даёт на эти вопросы свои ответы. По-видимому, любое насилие способно

породить насилие еще более жестокое и кровавое. Безнравственно идеализировать

бунты, крестьянские или казачьи восстания (что между прочим делали в нашем

недавнем прошлом), а также гражданские войны, поскольку, порождeнные

неправдами и лихоимством, несправедливостью и неуeмной жаждой богатства, эти

восстания, бунты и войны сами несут насилие и несправедливость, горе и

разорение, страдания и реки крови ...

«Каптанская дочка» – взгляд великого поэта на царствование Екатерины. Но само

понятие «русский бунт» немного преувеличено. Чем немецкий или английский

лучше? Одинаково омерзительны. Другое дело – природа бунта здесь, в России,

может быть, немного другая: русский бунт возможен как следствие

безнравственности власти. Когда власть безнравственна, появляются некие

авантюристы, сама верхушка дает им тайные лазейки.

Убийство Петра III открыло дорогу многочисленным лжепетрам, одним из которых

стал Пугачёв. Вранье, убийства, порок, которые идут сверху, порождают жажду

порока в массе, то есть масса деформируется. И в её недрах находится

артистичная личность, вождь, который берется играть чужую роль. А зрелище в

итоге одно – насилие, кровь – любимый российский спектакль. Эти лжевожди

всегда знают, что народу нужно: они выпускают пары всеми подручными

способами, гальванизируют в людях самое жестокое, мрачное, дьявольское. И

наш тихоня народ превращается в т-а-а-кую сволочь! А кончается всё такой же

ответной гипертрофированной жестокостью государства, которое не перестает

быть аморальным, потому что с него все началось, им же, как правило, и

заканчивается.

Я думаю, что Пушкин хотел сказать: «Смотрите и одумайтесь, даже если власть

безнравственна, грядущий бунт, в любом случае – катастрофа для нации».

Еще в 60-е годы XX века П. Юшин выдвинул следующую версию прочтения

«Пугачева»: «Взяв в качестве сюжета пьесы исторический факт, Есенин перенес

его в послереволюцион­ные условия, заполнив монологи героев харак­терными для

первых советских лет авторскими переживаниями, ассоциациями и оценками.

Судьбой своего героя поэт подчеркнул обре­ченность пугачевщины в обстановке

свершив­шихся в Октябре событий». В 90-е годы и в са­мом начале XXI века

некоторые авторы осознанно или нет повторили данную версию, по-разному

привязав ее к конкретным событи­ям и историческим персонам.

В Мусатов в учебнике, адресованном сту­дентам вузов и рекомендованном

Министерст­вом образования страны, утверждает: «Есенина интересовал не XVII

век (так у автор), а XX, и не Емельян Пугачев, а Нестор Махно. Но писать

поэму о Махно, который, организовав на территории Украины настоящую

крестьян­скую республику, вел войну с красными и бе­лыми одновременно, было

слишком опасно». Станислав и Сергей Куняевы считают, что в «Пугачеве»

отразилось антоновское восстание, на что указывают и трижды повторенная

созна­тельная «ошибка» в наименовании столицы (не Петербург, где царствовала

Екатерина а Мос­ква), и монолог Бурнова, где есть упоминание о фонарщике из

Тамбова: «Да и в других моно­логах разгромленных повстанцев, – утвержда­ют

Куняевы, – явственно слышится стон кото­рый прокатился по Тамбовской губернии

после того, как интернациональные отряды под ко­мандованием лихого командарма

Тухачевского смели с лица земли несколько сотен деревень с их жителями,

наводя «умиротворение» среди восставших крестьян».

Сам Есенин думается, не в целях конспи­рации интересовался личностью Пугачева

и его эпохой. Подтверждением тому и само произведение, и свидетельства

современни­ков, и известное высказывание поэта, явно не вписывающееся в

октябрьско-махновско-антоновский контекст: «Я несколько лет изучал материалы

и убедился, что Пушкин во многом был не прав. Я не говорю уже о том, что у

не­го была своя дворянская точка зрения. И в по­вести и в истории. Например,

у него найдем очень мало имен бунтовщиков, но очень мно­го имен усмирителей

или тех, кто погиб от рук пугачевцев. Я очень, очень много прочел для своей

трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего

сам Пугачев. Ведь он был почти гениальным чело­веком, да и многие другие из

его сподвижни­ков были людьми крупными, яркими фигура­ми, а у Пушкина это

как-то пропало».

Список использованной литературы

1. Есенин С.А. Полн. Собр. соч.: В 7 т. – М ,: 1998. – Т. 3.

2. Есенин С.А. в воспоминаниях современни­ков: В 2 т. – М., 1986. – Т 1.

3. Куняевы Ст. и С. Жизнь Есенина. Сно­ва выплыли годы из мрака. –

М., 2001.

4. Лимонов Ю.А. «Емельян Пугачев и его соратники».

5. Мусатов В. История русской литерату­ры первой половины XX века

(советский период). – М., 2001.

6. Пушкин А.С. «Капитанская дочка».

7. Пушкин А.С. Исюрия Пугачева // Полн. Собр. соч.: В 10 т. – М.,

1958. –Т 8.

8. Пушкин А.С. Об «Истории Пугачев­ского бунта» (Разбор статьи,

напечатан­ной в «Сыне отечества» в январе 1835 го­да)//Полн. Собр. соч.: В 10

т. – М., 1958. – Т 8.

9. Сахаров А.Н., Буганов В.И. «История России с древнейших времен до

конца XVII века».

10. Самоделова Е. , Гусева-Шубникова Н. Комментарии // Есенин С А Поли

собр соч.: В 7 т. – М:, 1998. – Т 3.

11. Солнцева Н. Сергей Есенин. – М., 2000.

12. Юшин П. Сергей Есенин. – М., 1969.