Реферат: К.Н. Батюшков

Реферат: К.Н. Батюшков

В. А. ЖУКОВСКИЙ И К. Н. БАТЮШКОВ — ПЕРВЫЕ РУССКИЕ ПОЭТЫ-РОМАНТИКИ

Русский романтизм принято делить на несколько периодов: на­чальный

(1801—1815), зрелый (1815—1825) и период последекаб-ристского развития.

Однако по отношению к начальному периоду ус­ловность этой схемы бросается в

глаза. Ибо заря русского романтиз­ма связана с именами Жуковского и

Батюшкова, поэтов, чье творче­ство и мироощущение трудно ставить рядом и

сравнивать в рамках одного периода, настолько различны их цели, устремления,

темпера­менты. В стихах обоих поэтов еще ощущается властное влияние про­шлого

— эпохи сентиментализма, но если Жуковский еще глубоко укоренен в ней, то

Батюшков гораздо ближе к новым веяниям. Бе­линский справедливо отмечал, что

для творчества Жуковского ха­рактерны «жалобы на несвершенные надежды,

которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое Бог знает в чем

состо­яло». Действительно, в лице Жуковского романтизм делал еще свои первые

робкие шаги, отдавая дань сентиментальной и меланхоличес­кой тоске, смутным,

едва уловимым сердечным томлениям, одним словом, тому сложному комплексу

чувств, который в русской крити­ке получил название «романтизм средних

веков». Совсем иная атмо­сфера царит в поэзии Батюшкова: радость бытия,

откровенная чув­ственность, гимн наслаждению. Пластичность и изящная

определен­ность формы сближает его с классической литературой античности.

Жуковского по праву считают ярким представителем русского эстетического

гуманизма. Чуждый сильным страстям, благодуш­ный и кроткий Жуковский

находился под заметным влиянием идей Руссо и немецких романтиков. Вслед за

ними он придавал большое значение эстетической стороне в религии, морали,

общест­венных отношениях. Искусство приобретало у Жуковского религи­озный

смысл, он стремился увидеть в искусстве «откровение» выс­ших истин, оно было

для него «священным». Для немецких роман­тиков характерно отождествление

поэзии и религии. То же самое мы находим и у Жуковского, который писал:

«Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». В немецком романтизме ему особенно

близ­ким было тяготение ко всему запредельному, к «ночной стороне души», к

«невыразимому» в природе и человеке. Природа в поэзии Жуковского окружена

тайной, его пейзажи призрачны и почти не­реальны, словно отражения в воде:

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье!

Чувствительная, нежная и мечтательная душа Жуковского как будто сладко

замирает на пороге «оного таинственного света». Поэт, по меткому выражению

Белинского, «любит и голубит свое страдание», однако страдание это не

уязвляет его сердце жестоки­ми ранами, ибо даже в тоске и печали его

внутренняя жизнь тиха и безмятежна. Поэтому, когда в послании к Батюшкову,

«сыну неги и веселья», он называет поэта-эпикурейца «родным по Музе», то

трудно поверить в это родство. Скорее мы поверим добродетельному Жуковскому,

который дружески советует певцу земных наслажде­ний: «Отвергни сладострастья

погибельны мечты!»

Батюшков — фигура во всем противоположная Жуковскому. Это был человек сильных

страстей, а его творческая жизнь оборва­лась на 35 лет раньше его физического

существования: совсем мо­лодым человеком он погрузился в пучину безумия. Он с

одинако­вой силой и страстью отдавался как радостям, так и печалям: в жизни,

как и в ее поэтическом осмыслении, ему — в отличие от Жуковского — была чужда

«золотая середина». Хотя его поэзии также свойственны восхваления чистой

дружбы, отрады «смирен­ного уголка», но его идиллия отнюдь не скромна и не

тиха, ибо Ба­тюшков не мыслит ее без томной неги страстных наслаждений и

опьянения жизнью. Временами поэт так увлечен чувственными ра­достями, что

готов безоглядно отринуть гнетущую мудрость науки:

Ужели в истинах печальных

Угрюмых стоиков и скучных мудрецов,

Сидящих в платьях погребальных

Между обломков и гробов,

Найдем мы жизни нашей сладость?

От них, я вижу, радость

Летит, как бабочка от терновых кустов.

Для них нет прелести и в прелестях природы,

Им девы не поют, сплетаясь в хороводы;

Для них, как для слепцов,

Весна без радости и лето без цветов.

Подлинный трагизм редко звучит в его стихах. Лишь в конце его творческой

жизни, когда он стал обнаруживать признаки душевного недуга, под диктовку

было записано одно из его последних стихотво­рений, в котором отчетливо

звучат мотивы тщеты земного бытия:

Ты помнишь, что изрек,

Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?

Рабом родился человек,

Рабом в могилу ляжет,

И смерть ему едва ли скажет,

Зачем он шел долиной чудной слез,

Страдал, рыдал, терпел, исчез.