«...Этот странный кот подошёл к подножке моторного вагона „А", стоящего на
остановке, нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже
сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты
окно...
Та, лишь только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже
тряслась, закричала:
— Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!
Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела: не то, что кот
лезет в трамвай, в чём было бы ещё полбеды, а то, что он собирается платить!»
Странный кот, имеющий, как все порядочные коты, имя — Бегемот, в 1966— 1967
гг. поразил и развеселил первых читателей романа. И с тех пор по-прежнему не
оставляет равнодушным никого, кто открывает роман. Каждый может проверить это
на себе, начав читать самое знаменитое произведение Булгакова – «Мастер и
Маргарита».
Судьба автора была необычной и печальной. Судьба его романа – тоже необычной,
но, пожалуй, радостной.
Что творилось, когда в 1966г. в журнале «Москва» появился роман «Мастер и
Маргарита», трудно описать. Журнал передавали из рук в руки, перепечатывали
на машинке...
Известны случаи, когда влюбившиеся в роман «с первого взгляда» читатели
целиком, от первой до последней страницы, переписывали его от руки: так
велико было желание иметь этот роман дома, чтобы в любой момент взять и
перечитать любимые места и даже отдельные, быстро ставшие крылатыми фразы:
«Нет документа, нет и человека», «...Что же это у вас, чего ни хватишься,
ничего нет!», «Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!», «Брал, но брал нашими,
советскими!», «Квартирный вопрос только испортил их», «Мне ли бриллиантов не
знать?», «Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?», «Осетрина
второй свежести», «Подумаешь, бином Ньютона!», «Денежки я приберу... нечего
им тут валяться», «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус»...
Роман был напечатан через четверть века после смерти Булгакова. Все эти годы
его вдова, Елена Сергеевна, берегла рукопись — единственный экземпляр! — с
поправками, сделанными от руки, и вставками, которые диктовал до последних
дней ослепший, умиравший на сорок девятом году жизни писатель. Он считал
роман главным делом своей жизни. О существовании его знали лишь несколько
десятков человек. Когда роман наконец опубликовали — Булгакова помнили уже
только как автора пьесы «Дни Турбиных». Биография же его не была известна
почти никому.
Михаил Афанасьевич Булгаков родился в Киеве, в многодетной семье
преподавателя Духовной академии. Он был старшим сыном. Рано — когда ему
исполнилось шестнадцать лет — потерял отца.
Родители стремились привить детям христианский образ мыслей. В семье по
воскресеньям вслух читали Библию, по праздникам непременно посещали церковь.
В девятнадцать лет старший сын, к тому времени поступивший на медицинский
факультет Киевского университета, в ожесточённых спорах с родными
засвидетельствовал своё неверие. Позже, после трагических событий
российской истории, он заново вернётся к однажды решённым в юности вопросам.
Тому свидетельство — его романы.
Первая мировая война застала Булгакова на старших курсах университета.
Выпущенный вместе с другими студентами-медиками досрочно, он работал в
госпиталях прифронтовой полосы, где занимался главным образом ампутацией
рук и ног. Быть может, хирургическая практика и определила несвойственную
русскому интеллигенту начала XX в. твёрдость, решительность его характера.
Осенью 1916г. Булгаков отправился в сельскую глушь Смоленской губернии, в
село Никольское. Он был единственным врачом на много десятков вёрст —
одновременно хирургом, терапевтом, акушером, педиатром. Принимая порой за
день по сотне крестьян, съезжавшихся на лошадях в больницу со всей округи,
делая операции, молодой доктор понимал: он, только он один отвечает за
жизнь привезённого к нему человека.
За два года врачебной практики Михаил Булгаков хорошо узнал тот народ, к
которому принадлежал. В «Записках юного врача» (книге, начатой ещё в
Никольском) народ показан без обычного для русской интеллигенции преклонения,
рождённого чувством вины перед крестьянством за слишком долгое крепостное
право. Отношение Булгакова к народу ближе всего к чеховскому. Это взгляд
врача, трезво видящего темноту крестьян, их невежество и агрессивную
подозрительность к «образованным», но одновременно твердо сознающего свой
долг — лечить их и просвещать.
Иногда отношения «юного врача» с народом принимают трогательные формы.
Спасённая от неизбежной, казалось, смерти девушка, выздоровев, «обвисая на
костылях, развернула свёрток, и выпало длинное снежно-белое полотенце с
безыскусственным красным вышитым петухом. Так вот что она прятала под
подушку на осмотрах. То-то, я помню, нитки лежали на столе.
— Не возьму, сурово сказал я и даже головой замотал. Но у неё стало такое
лицо, такие глаза, что я взял...».
Именно опыт ежедневного общения с крестьянами помог ему в 1917г. не
поддаться иллюзии, которой поддались многие: сметут самодержавие, и всё
будет хорошо — «кто был ничем, тот станет всем».
Булгаков знал — революция в России неизбежно приведёт к тому, что Пушкин в
«Капитанской дочке» определил как «русский бунт, бессмысленный и
беспощадный», а её разрушительные последствия для страны будут поистине
ужасны.
Падение монархии в конце февраля 1917г. стало для Булгакова неожиданностью:
раскаты революционной грозы, прокатывавшиеся по Петрограду, глохли в далёких
углах России. А через полгода в Смоленскую губернию пришло сообщение об
Октябрьском перевороте. 31 декабря 1917 г. Булгаков писал сестре: «Недавно в
поездке в Москву и Саратов мне пришлось видеть воочию то, что больше я не
хотел бы видеть.
Я видел, как толпы бьют стёкла в поездах, видел, как бьют людей. Видел
разрушенные и обгоревшие дома в Москве... Видел голодные хвосты у лавок,
затравленных и жалких офицеров...
Булгаков был в Москве после октябрьских боёв 1917 г., когда юнкера защищали
город от рабочих дружин, возглавляемых большевиками. Он писал сестре «о
крови, которая льётся и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах»,
—«все воочию видел и понял окончательно, что произошло».
Булгаков оказался одним из тех, кто воочию, широко открытыми глазами, увидел
трагедию своей страны. Он понял, что Россию ждут испытания худшие, чем ещё
не окончившаяся мировая война: годы и годы братоубийства.
В начале 1918 г. Булгаков вернулся в родной Киев и за полтора года пережил
там не менее десяти смен власти. Зарабатывал на жизнь частной практикой. С
трудом избегал мобилизации в армию то при петлюровцах, то при большевиках.
По-видимому, в том же или следующем году ему пришлось присутствовать при
каких-то казнях. Потрясение от невольного соучастия (так он считал) в
убийстве оставило неизгладимый след в его творчестве. У него возник
постоянный мотив вины, который полнее всего будет развёрнут в личности едва
ли не самого сложного и яркого героя романа «Мастер и Маргарита» — Понтия
Пилата.
В конце августа 1919 г. большевики, покидая под напором Белой армии Киев,
спешно расстреливали сотни заложников, после них взорам киевлян открылись
страшные картины. Это укрепляло решимость Булгакова сопротивляться победе
власти большевиков в России. Мобилизованный белыми, он в качестве военврача
отправился на Северный Кавказ. Конечно, Булгаков предпочёл бы фронту частную
практику врача и письменный стол литератора. Но Белая армия была его армией:
в ней были люди его круга, друзья, знакомые, в её рядах оказались с первых
же дней его младшие братья.
В семье профессора Духовной академии монархический строй считался
естественным для России образом правления. Булгаков мучительно переживал всё
происходящее. После кровопролитной мировой войны его родина, вместо того
чтобы вместе с европейскими странами «зализывать свои раны», оказалась
ввергнута в ещё более кровопролитную Гражданскую войну. В первом печатном
выступлении — газетной статье «Грядущие перспективы» (1919 г.) — Булгаков с
необычайной проницательностью предсказал, что России придётся очень и очень
долго платить за общенациональную вину. Всю ответственность за случившееся
автор возлагал на собственный народ, сурово обвиняя его за податливость к
«одурачиванию» политиками — безумцами и авантюристами.
«Вина» и «расплата» станут главными мотивами его творчества. Трудному и
долгому пути «излюбленной и Великой Эволюции» (как выразится позже сам
Булгаков) его страна предпочла залитый кровью путь революции.
В феврале 1920 г., когда большевики стали побеждать, и началась спешная
эвакуация Белой армии с Северного Кавказа, Булгаков заболел тифом. Очнулся
он уже в советском Владикавказе — отрезанный от младших братьев, которые
после разгрома последнего оплота Белой армии — Крыма, навсегда покинули
Россию. Он никогда больше не увидел их. Эмигрировать не было возможности. Он
жил под страхом разоблачения — как недавний корреспондент белых газет. Чтобы
иметь средства к существованию, Булгаков пишет пьесы для советской сцены.
Летом 1921 г. он всё-таки попытался эмигрировать — но неудачно. Осенью 1921
г., прочувствовав всю горечь окончательного поражения Белой армии, Булгаков
приехал в Москву. Он знал, что приехал жить под победителями — причём в
стране, которую он не мог перестать считать своей. Ему, ещё недавно
полноправному подданному Российской империи, «господину доктору»,
предстояло учиться существованию при новой власти.
Москва не была его родным городом. Никто не ждал его. Всё надо было
начинать сначала: искать жильё, работу, возможность печататься. Работу
корреспондента в газетах Белой армии приходилось тщательно скрывать. Пьесы,
написанные в советском Владикавказе, он считал плодом «вымученного»
творчества и собственноручно уничтожил.
Булгаков с женой поселился в прославленном ныне доме 10 по Большой Садовой. В
одной из комнат густонаселенной коммунальной квартиры №50, ставшей
постоянным раздражителем и в то же время непересыхающим источником
творческого воображения.
Один из главных персонажей во многом автобиографических очерков и рассказов
тех лет Василий Иванович — собирательный образ соседа по коммунальному быту,
пьяницы и дебошира. “Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне
солнце!.. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в
любой квартире, и он её сделал невозможной. Все поступки В. И. направлены в
ущерб его ближним, и в кодексе Республики нет ни одного параграфа, которого
он бы не нарушил. Нехорошо ругаться матерными словами громко? Нехорошо. А он
ругается. Нехорошо пить самогон? Нехорошо. А он пьёт. Буйствовать
разрешается? Нет, никому не разрешается. А он буйствует. И т. д. ...Словом,
он немыслим в человеческом обществе, и простить его я не могу, даже принимая
во внимание его происхождение. Даже наоборот: именно принимая во внимание,
простить не могу. Я рассуждаю так он: должен показывать мне, человеку
происхождения сомнительного, пример поведения, а никак не я ему”.
Ирония этих слов целила в реальные обстоятельства. По “ленинской” Конституции
1918 года люди, не отнесённые к разряду “трудящихся”, лишались избирательных
и многих других прав. Практически любой окончивший университет мог быть
объявлен эксплуататором, поскольку до революции он или его родители держали,
как правило, кухарку либо горничную (использовали наёмный труд...). Теперь
“эксплуататоров” по причине “неудачного” социального происхождения лишали
комнат в их же квартирах (отдельная квартира считалась незаконной
привилегией). Булгаков неутомимо воюет с подобными социалистическими
принципами на страницах сочинений, написанных в первые московские годы. Он —
за привилегии, обоснованные не происхождением “от сохи” или “от eraaca”, как
тогда говорили, а воспитанием, образованием, ие профессией, а качеством
труда. Тружениками были, с его точки зрения, он сам, его интеллигентные
друзья, врачи, инженеры и адвокаты. Наконец, его дядя, известный в Москве
врач Н. М. Покровский, который и стал прототипом профессора Преображенского,
персонажа повести “Собачье сердце” (1925 г.).
Второй персонаж повести - Шариков — существо, произведённое хирургическим
талантом профессора. Симпатичному псу Шарику он пересадил железы умершего
пьяницы, вора и хулигана Клима Чугункина. Едва выучившись ходить вертикально
и говорить, Шариков ощущает и называет себя “трудовым элементом” (хотя живёт
за счёт профессора, в его квартире). Профессор же трудящимся резонно считает
себя. Он с полной уверенностью в своей моральной правоте, явно разделяемой
автором, заявляет молодым людям из домового комитета, пришедшим его
уплотнять:
“ — Я один живу и работаю в семи комнатах... и желал бы иметь восьмую. Она
мне необходима под библиотеку”.
Как только он прочитал «Собачье сердце» в одном литературном кружке, кто-то
из слушателей тут же донес в ГПУ: «.Булгаков определенно ненавидит и
презирает весь Совстрой, отрицает все его достижения.». Год спустя к
Булгакову пришли с обыском и забрали рукопись «Собачьего сердца». Забрали
также – что было непереносимо для писателя – его личные дневники с
откровенными высказываниями о современности и подробностями его интимной
жизни.
Булгаков считал, что русской прозе не хватает занимательности,
остросюжетности, что в ней господствует унылый тон. Он поставил своей задачей
писать увлекательно – так, чтобы было не только интересно читать, но и тянуло
перечитывать.
В повести «Роковые яйца» (1925 г.) профессор Персиков открывает “красный
луч”, под воздействием которого необычайно бурно размножаются и растут живые
организмы. Выписанные им из-за границы для опытов яйца опасных пресмыкающихся
и страусов по халатности и невежеству людей новой власти попадают в совхоз
вместо куриных. Быстро выросшие под воздействием луча чудовища — змеи, ящеры
и страусы — “стаями” двигаются в сторону Москвы...
Увлекали энергично развивающийся сюжет и убеждающая наглядность
фантастических ситуаций. Например, появление гигантской змеи: «Ничего ещё не
понимая, но, уже холодея, Александр Семёнович глянул наверх ужасного столба,
и сердце в нём на несколько секунд прекратило бой. Ему показалось, что мороз
ударил внезапно в августовский день... На верхнем конце бревна оказалась
голова. Она была сплющена, заострена и украшена жёлтым круглым пятном по
оливковому фону. Лишённые век, открытые ледяные и узкие глаза сидели в крыше
головы, и в глазах этих мерцала совершенно невиданная злоба”.
Пафос изобретений и открытий, восторг перед силой интеллекта соединяются в
повести с трагическим ощущением хрупкости жизни перед тёмным ликом невежества
и злобы, с сознанием неповторимости человеческой гениальности “Как ни просто
было сочетание стёкол с зеркальными пучками света, его не скомбинировали
второй раз... Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания,
чем обладал в мире только один человек — покойный профессор Владимир
Ипатьевич Персиков”.
Булгаков пошёл поперёк течения советской литературной жизни 20-х гг.: не
подчинился уже сложившимся стереотипам описаний событий Гражданской войны. Он
упорно формировал собственный взгляд на то, что лично увидел и пережил, в
рассказах «Красная корона» (1922 г.), “Необыкновенные приключения доктора”
(1922 г.), “Китайская история” (1923 г.), “Налёт” (1923 г.).
Ценность покоя мирной созидающей жизни, домашнего уюта — в противовес
советскому культу вооружённой борьбы — стала одним из главнейших мотивов его
творчества. Этому мотиву автор подчинит и действие своего первого романа с
дерзким для тех времён названием— "Белая гвардия" (1927 г.).
“Старший Турбин, бритый, светловолосый, постаревший и мрачный с 25 октября
1917 года...” — в этих лаконичных словах важнейшая мысль романа.
Братья Турбины и их друзья ходом исторических событий вырваны из мирного быта
и поставлены перед страшным выбором: рисковать жизнью из соображений чести,
но без надежды на успех или не участвовать в вооружённых действиях. Они идут
отстаивать Город (в нём угадывается Киев ноября 1918 — января 1919 г.) от
войск Петлюры. Он действует под лозунгом народной республики (об этом автор
не мог сказать прямо, но события 1918 г. были ещё у всех в памяти). К тому же
враждебно настроен к русскому офицерству, в чём сходен с большевиками, от
изображения которых Булгаков по понятным причинам уклонился.
Героический образ бесстрашного полковника Най-Турса и его самоотверженная
гибель были едва ли не единственным в прозе тех лет, словом безоговорочного
восхищения лучшими из русских офицеров.
В дни ненавистных автору революционных потрясений русские люди оказываются в
смертельном противостоянии друг другу. В романе двое из противоборствующих
станов — часовой-красноармеец и Алексей Турбин — видят во сне одного и того
же погибшего вахмистра Жилина. “Как огромный витязь, возвышался вахмистр, и
кольчуга его распространяла свет”. Вахмистр убит в бою до начала Гражданской
войны — и потому остаётся братски близким “белому” врачу и рядовому
красноармейцу.
В романе — трагические гибели, близость к смерти и чудесное выздоровление,
смелость и трусость, мужская дружба, любовь и вера в то, что “всё пройдёт.
Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся,
когда и тени наших тел и дел не останется на земле”.
С осени 1926 г. написанная по роману пьеса “Дни Турбиных” с огромным успехом
шла во МХАТе в исполнении прекрасных молодых актёров. В зале сидели матери,
сёстры и вдовы людей, кровно близких тем, что ходили по сцене, — погибших в
боях, расстрелянных или навеки оторванных от родины, как братья самого автора
пьесы. Его любовь к своим героям, которые публично именовались не иначе как
белогвардейской сволочью, была очевидна. Усилиями одного человека,
решившегося на то, на что никто не решался, совершался акт исторической
справедливости, воспринятый кем-то со слезами благодарности (в зале падали в
обморок, у подъезда театра дежурила “скорая помощь), кем-то — с раздражением
и ненавистью.
С тех пор Булгаков оказался под постоянным прицелом советской критики.
Секретные сотрудники ГПУ (их называли сексотами) беспрерывно доносили:
“...Булгаков из кожи лезет вон, чтобы доказать, что некоторые из офицеров
белых армий были людьми приличными... Как можно отнестись к тому, что на
сцене гостеатров каждый день публично восхваляются бывшие
контрреволюционеры?”, “Многие гадают, что с ним теперь сделают: посадят ли в
Бутырки, вышлют ли в Нарым или за границу”,
Булгаков в юности бесконечное количество раз ходил слушать оперу Гуно “Фауст”
— и, став драматургом, хотел написать пьесы, которые тоже смотрели бы помногу
раз. Ему это удалось
В пьесах он любил настоящие театральные эффекты: внезапные открытия, бурные
объяснения, смерть на сцене. И он имел успех у публики.
Булгаков хотел быть преуспевающим писателем, популярным драматургом. И не
хотел быть подвижником, героем, мучеником. “Категорически заявляю, что я не
герой. У меня нет этого в натуре” — эти слова его прозы звучат в определённой
степени искренне. Но из-за одного маленького препятствия — никак не желал
приспосабливать свои сочинения к требованиям советской власти и искажать
правду, какою она ему виделась, — ему пришлось стать героем и мучеником.
К весне 1929 г. с репертуара театров были сняты все пьесы Булгакова, Спустя
год запретили ставить его новую пьесу «Кабала святош» (“Мольер”). Булгаков
послал письмо Правительству СССР. Он не побоялся подтвердить в нём свой
“глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в...
отсталой стране”, противопоставить ему “излюбленную и Великую Эволюцию”.
Булгаков писал: “Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня,
писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно
отпустить на свободу”.
Через две недели после отправки письма ему позвонил Сталин. Ошеломлённый
внезапностью телефонного звонка и прозвучавшего угрожающе вопроса: “Что — мы
вам очень надоели?..” — Булгаков отказался от просьбы о выезде из страны.
Несмотря ни на что, ему трудно было решиться покинуть Россию навсегда.
Со снятием пьес Булгаков лишился средств к существованию. Сталин обещал ему
работу во МХАТе. Ободрённый звонком, писатель не сразу понял, что о
возобновлении его пьес на сцене, постановке новых не было сказано ни слова,
что взамен взятой назад просьбы об отъезде он не получил ничего, кроме
зарплаты служащего в театре. Ни одной своей строки Булгаков никогда более не
увидел в печати. Даже биографический роман о Мольере (1932 — 1933 гг.) был
отклонён — с согласия Горького, до этого не раз помогавшего Булгакову.
С 1928 г. Булгаков работал над произведением, постепенно ставшим для него
самым важным. Он задумал его как роман о Боге и дьяволе. Сатана попадал в
Москву 20-х гг. — и начинал вершить суд над лжецами, нерадивыми, злыми и
хитрыми. В 1930 г. автор, подобно своему любимому писателю Гоголю, сжёг ещё
не законченный роман. Два года спустя стал писать его заново — и тогда
появились новые главные герои: Мастер и Маргарита. Мастер писал роман о
Пилате и Иешуа. Главы о современной Москве чередовались с главами из этого
романа, повествующими об Иерусалиме 1 в. и совпавшими буквально с тем, что
лично увидел в Иерусалиме герой романа Воланд. Заканчивая летом 1938 г.
перепечатку романа, уже получившего название “Мастер и Маргарита”, отлучённый
от печати и сцены автор писал жене: “„ Что будет?" Ты спрашиваешь? Не знаю.
Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и
иногда будешь вспоминать о нём. Впрочем, мы не знаем нашего будущего. Свой
суд над этой вещью я уже совершил... а буду ли я знать суд читателей, никому
неизвестно”.
Весной 1939 г. Булгаков прочитал “Мастера и Маргариту” узкому кругу друзей.
Роман потряс слушателей — и историей распятия Иисуса Христа, и саркастическим
смехом над всей советской действительностью (в том числе и над
государственным атеизмом), и фигурой обладающего властью над жизнями людей
Воланда. Он отождествлялся в романе с сатаной. После прокатившихся по стране
нескольких волн массового истребления “врагов народа” такая беспредельная
власть не могла не заставить подумать о Сталине. “Последние главы слушали
почему-то закоченев, — записывала в дневнике Е. С. Булгакова.— Всё их
испугало. Паша (П.А Марков, заведующий литературной частью МХАТа. — Прим.
ред.) в коридоре меня испуганно уверял, что ни в коем случае подавать (т. е.
даже пытаться опубликовать. — Прим. ред.) нельзя— ужасные последствия могут
быть”.
Желанием напечатать “Мастера и Маргариту” было продиктовано решение Булгакова
написать пьесу о молодом Сталине — конечно, — сочувственно его изобразив. Но
Сталин, похвалив пьесу, запретил её ставить. Многолетнее психологическое
напряжение от постоянной борьбы с цензурой и крах первой и последние попытки
прямого сближения с властью дали себя знать. У Булгакова
начала быстро развиваться тяжёлая наследственная болезнь почек. Он скончался,
не дожив до сорока девяти лет.
Лишь самые близкие люди знали, как много он написал. Остальным он был
известен лишь как автор двух повестей — «Дьяволиада» и «Роковые яйца», первой
части романа “Белая гвардия”, нескольких десятков очерков о Москве и пьесы
“Дни Турбиных”— единственной из его пьес, которая шла до смерти автора, и то
в единственном театре — МХАТе. А у него в шкафу лежали не только “Мастер и
Маргарита”, но и повесть “Собачье сердце”, роман “Жизнь господина де
Мольера”, так и не увиденные автором на сцене пьесы “Бег”, “Александр
Пушкин”, “Иван Васильевич”.
Уже в послесоветское время в архивах КГБ обнаружилась фотокопия дневника
Булгакова, а в одном из букинистических магазинов в папке со старыми газетами
— авторская машинопись остававшегося неизвестным в течение почти семидесяти
лет окончания романа “Белая гвардия”.
Главная
