Аристотель как никто другой понимал важность вопроса о категориальной принадлежности души. Прежде всего, говорил он, мы должны определить, к какой категории относится душа. Есть ли она материя или форма, качество или количество, сущее в возможности или сущее в действительности? И здесь Аристотель схватывает самую суть: главная трудность в вопросе о душе - определить ее категориальную принадлежность.

В конце концов, Аристотель дает такое решение проблемы: душа есть форма и энтелехия живого тела. Эти определения не отличаются прозрачностью и потому нуждаются в разъяснениях.

Проще всего понять первое определение: душа - форма живого тела. С формой мы уже знакомы из «Метафизики» и потому готовы к уяснению того, что это определение означает: душа - сущность живого тела и причина его бытия. Без души тело лишается жизни, но и сама она без тела не существует. Однако сути самой души это определение не задевает: оно касается не столько ее самой, сколько ее отношения к телу.

Второе определение куда богаче по содержанию, но и куда труднее для понимания. Со словом «энтелехия» мы еще не встречались, и не случайно переводчики оставляют его без перевода. Ибо очень трудно подобрать русское слово, которое передавало бы смысл Аристотелевой «энтелехии».

К уяснению смысла «энтелехии» ведут приводимые Аристотелем примеры: энтелехия глаза - зрение (или видение), энтелехия топора - раскалывание. Более того, Аристотель прямо уподобляет душу зрению: «Если бы глаз был живым существом, то душой его было бы зрение». И далее: «…Как раскалывание и видение суть энтелехия, так и бодрствование; а душа есть такая энтелехия, как зрение и сила орудия…» (О душе, кн. 2, гл. 1). [1]

Разумеется, душа не есть зрение и тем более не есть раскалывание. Однако в этих уподоблениях Аристотель схватывает главное - категориальную принадлежность души. Душа относится к телу ровно так же, как зрение - к глазу, а раскалывание - к топору. Душа, зрение и раскалывание суть одна и та же категория, как бы ни отличались они между собой во всем остальном.

Увидеть в душе нечто похожее на зрение и раскалывание мешает повседневная речь. Мы говорим «душа болит», и тогда душа куда ближе к глазу и топору, чем к зрению и раскалыванию. Ибо разве может болеть зрение? Разве не глазу подобает «боление»? Мы говорим также «не лезь в душу» или «у меня в душе все кипит», и тогда душа куда ближе даже не к глазу или топору, а к сфере, куда можно «пролезть» и где «кипят» всякие там страсти и прочее. Иными словами, можно понять то, почему категориальное определение души по Аристотелю не прижилось, да и вообще осталось непонятым. Тем более что и сам Аристотель не проявил должной последовательности и постоянно изменял своему же собственному определению.

Но каким словом мы должны назвать категорию, к которой относятся душа, зрение и раскалывание? А также слушание и осязание, сидение и хождение, чтение и писание? Следуя некоторым высказываниям Аристотеля, все перечисленное можно было бы назвать «деятельностью», но лучше - способом бытия. «Способ бытия» - вот имя категории, к которой относится душа вместе со зрением и раскалыванием. «Способ бытия» - вот русское словосочетание, которое передает смысл Аристотелевой «энтелехии». Ответ на вопрос «какой категории душа?»: душа - способ бытия, - и именно Аристотель первым дал этот ответ.

Словосочетание «способ бытия» можно сократить до слова «бытие», но только если понять бытие правильно. Правильное понимание предполагает четкое отделение бытия от сущего. Примеры сущего: камень, дом, кошка. Примеры бытия: падение (камня), горение (дома), выслеживание (кошкой мышки). Видно, что бытие передается всегда существительным, которое образовано от глагола: падать, гореть, выслеживать. Сущее тоже передается существительным, но от глагола не образованным.

Животная душа

Все живые существа обладают душой растительной, но животные - еще и животной. Животная душа - это способность ощущения, а ощущение - это восприятие формы вещи без материи. Ясно, что в данном случае речь идет о пространственной форме вещи, ибо форма как сущность ощущению недоступна.

Вместе со способностью ощущения у животных появляется и способность желания. Ибо тот, кто способен ощущать, способен испытывать удовольствие от приятного, а значит и желать, так как желание есть стремление к приятному. Следовательно, животная душа имеет по меньшей мере две части - способность ощущения и способность желания. Но на самом деле частей куда больше, так как способность ощущения не едина. Она распадается на столько способностей, сколько имеется органов чувств: способность зрения, слушания, обоняния, вкуса, осязания. Кроме того, частью животной души является способность воображения, а также всевозможные страсти: гнев, отвага, скорбь, радость и т.д.

Множественность «частей» души вызывает у Аристотеля некоторое смущение: «И здесь сразу возникает затруднение: в каком смысле следует говорить о частях души и сколько их. Ведь с какой-то стороны кажется, что имеется бесчисленное множество их…». В конце концов, он так преодолевает эту трудность: «…Определение души одно в том же смысле, в каком одно определение геометрической фигуры. Ведь ни в последнем случае нет фигуры помимо треугольника и производных от него фигур, ни в первом случае душа не существует помимо перечисленных способностей души. Однако, так же как для фигур возможно общее определение… точно так же обстоит дело и с упомянутыми душами» (О душе, кн. 2, гл. 3). [2]

Из этих слов следует, что каждая из перечисленных выше способностей есть животная душа, подобно тому как треугольник, квадрат и т.д. есть геометрическая фигура.

Благодаря животной душе животные способны двигаться. Сама душа остается при этом неподвижной и движет телом так, как движет предмет желания. Животное воображает предмет желания и стремится к нему ради удовольствия.

Учение Аристотеля о душе заслуживает высокой оценки. Стагирит первым определил душу как способ бытия живого существа и этим надолго опередил время. Правда, он не смог удержаться в рамках своего определения и в частных исследованиях души толковал ее скорее как способность. Однако даже в таком толковании душа куда ближе к способу бытия, чем когда мы толкуем ее как целое.

Вместе с тем Аристотелю не удалось найти «видовое отличие» души. Способность питания не годится на роль такого отличия, ибо трудно признать все питающееся одушевленным. Ближе к душе способность ощущения, но и она до души все же не дотягивает. Неужели все ощущающее тем самым и одушевлено? Неужели способность воспринимать форму вещи без материи отличает одушевленное от неодушевленного? Что-то такому отождествлению явно противится, хотя и трудно сказать «что». Ясно лишь одно: душа есть нечто большее, чем способность ощущения. Но что?