Программные речи университетских профессоров, обращенные к своим юным слушателям, были традиционными для Германии ХIХ - начала ХХ столетия. В них они в сжатом виде формулировали свои теоретические и мировоззренческие позиции по вопросам состояния науки, о ее социальной роли в обществе, о высоком призвании ученого, о судьбах немецкой нации и судьбах человеческой культуры в целом. Эти выступления отличались высокой эмоциональностью, глубиной, критичностью, личным не безразличием и внутренней убежденностью их авторов. Ни тени казенщины, ни заученных, "правильных" фраз и обращений. Только порыв, полет и глубина мысли, что не может не привлекать к ним внимания даже спустя сотни лет.

В этой связи хочется вспомнить знаменитые лекции И.Фихте "О назначении ученого", в которых выдающийся философ бескомпромиссно утверждал, что ученый - воспитатель человечества, который учит не только словами, а и собственным примером. Ученый - искатель истины и ничего более. А чтобы таким оставаться, он должен "быть нравственно лучшим человеком своего века, он должен представлять собой высшую ступень возможного в данную эпоху нравственного развития". "Это наше общее назначение, многоуважаемые господа, - обращается Фихте к слушателям, - это наша общая судьба". А вот каково содержание мысли, которую, по мнению Фихте, может иметь каждый слушатель, достойный своего назначения ученого: "и мне в моей доле доверена культура моего века и следующих эпох, и из моих работ родится путь грядущих поколений, мировая история наций, которые должны еще появиться. Я призван для того, чтобы свидетельствовать об истине. …Я - жрец истины, я служу ей, я обязан сделать для нее все - и дерзать, и страдать". И заключает свое выступление великий философ словами надежды: " я хотел бы быть уверенным в вас повсюду, где бы вы ни жили, как в мужах, избранница которых - истина, которые преданы ей до гроба, которые примут ее, если она будет отвергнута всем миром, которые открыто возьмут ее под защиту, если на нее будут клеветать и ее будут порочить…".

Не менее известна речь Гегеля, выдающегося немецкого философа, произнесенная им при открытии чтений в Берлине 22 октября 1818 года.

Обращаясь к своим слушателям, которым он будет преподавать философию, Гегель с горечью констатирует: " С тех пор как философия начала развиваться в Германии, она никогда еще не находилась в столь печальном положении, ибо никогда еще такое воззрение, такое отречение от разумного познания не достигало столь широкого распространения". И поясняет: " то, что искони считалось наиболее недостойным и презренным - отказ от познания истины, - возведено нашим временем в высший триумф духа". И с негодованием продолжает: "Это мнимое познание даже дерзнуло присвоить себе название философии, и ничто не могло быть желаннее для поверхностных умов и характеров, ничто не было столь охотно принято ими, как это учение о незнании, благодаря которому их собственная поверхностность и пустота оказывались чем-то превосходным. …Что мы не знаем истины и что нам дано знать одни случайные и преходящие, т.е. ничтожные, явления , - вот то ничтожное учение, которое …господствует теперь в философии". Заключительные слова гегелевского выступления, также как и у Фихте, пронизаны глубоким желанием и надеждой: "Я смею желать и надеяться, - говорит Гегель, - что мне удастся приобрести и заслужить ваше доверие. … Пока я могу требовать от вас только того, чтобы вы принесли с собой доверие к науке, веру в разум, доверие к самим себе и веру в самих себя. Дерзновение в поисках истины, вера в могущество разума есть первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего".

Доклад М.Вебера "Наука как призвание и профессия" - не менее выдающаяся программная речь, которая стоит в одном ряду с выступлениями его великих предшественников, познакомиться с содержанием которой - обязанность каждого человека, желающего стать на путь научного производства.

Начинает свое выступление М.Вебер с констатации того факта, что современная ему наука вступила в такую стадию специализации, какой не знала прежде, и что это положение сохраниться и впредь. А поэтому, подчеркивает М.Вебер, "отдельный индивид может создать в области науки что-либо завершенное только при условии строжайшей специализации". "Завершенная и дельная работа в наши дни - всегда специальная работа", а раз так, то каждый, кто становится на путь научного производства, избрав для себя науку как профессию, должен, по убеждению М.Вебера, быть способен на самоограничение, на полное погружение в предмет своего исследования. Такое состояние М.Вебер характеризует как увлечение наукой. Без полной самоотдачи, без страсти и убежденности в том, что "должны были пройти тысячелетия, прежде чем появился ты, и другие тысячелетия молчаливо ждут", удастся ли тебе твоя догадка, - без этого человек не имеет призвания к науке, а значит должен заниматься чем-нибудь другим, но только не наукой. Таков справедливый, на мой взгляд, вердикт Вебера.

Однако страсть, предупреждает Вебер своих слушателей, это лишь предварительное условие более важного компонента научной деятельности - вдохновения. Но вдохновение не вызывается по желанию, поэтому стали возникать мнения, что для занятий наукой достаточно лишь аналитической, рассудочной деятельности. Среди молодежи, подчеркивает М.Вебер, стало распространенным представление о науке, как о некой арифметической задачи, которая якобы решается одним лишь рассудком. Но "одним холодным расчетом, - уверен Вебер, - ничего не достигнешь". "Человеку нужна идея, и притом идея верная, и только благодаря этому условию он сможет сделать нечто полноценное". Каков источник идей у Вебера?

Идея, подчеркивает Вебер, подготавливается только на основе упорного труда. Вместе с тем, предостерегает ученый, труд не может заменить или принудительно вызвать к жизни идею или догадку, так же как этого не может сделать и страсть. "Только оба указанных момента - и именно оба вместе - ведут за собой догадку". Таким образом, источником идей у Вебера является единство страсти и упорного труда ученого.

Последним элементом процесса научного производства, на который Вебер обращает внимание будущих ученых и преподавателей, является риск. "Научный работник должен примириться также с тем риском, которым сопровождается всякая научная работа: придет "вдохновение" или не придет?". И поясняет, что можно быть отличным работником, но ни разу не сделать собственного важного открытия.

Интересным представляется замечание Вебера относительно "вдохновения" как сути не только научной или художественной деятельности, а и любой другой деятельности, которая останется мало результативной и лишенной новизны, без "коммерческой фантазии", "гениальной выдумки". И хотя математическая фантазия по смыслу и результату, говорит Вебер, отличается от фантазии художника, психологически они тождественны, "обоих отличает упоение и вдохновение".

Далее Вебер поднимает вопрос о соотношении судеб научного и художественного творчества. Основополагающей в этом вопросе является идея Вебера о связи науки с прогрессом, а искусства с вечностью.

"Совершенное произведение искусства никогда не будет превзойдено и никогда не устареет", - справедливо утверждает М.Вебер. Отдельный человек, конечно, может по-разному оценивать значение того или иного произведения искусств, но никто никогда не сможет сказать о художественно совершенном произведении, что его "превзошло" другое произведение, в равной степени совершенное. Что же касается науки, то здесь, утверждает ученый, "каждый из нас знает, что сделанное им в области науки устареет через 10, 20, 40 лет". Такова судьба и таков смысл научной работы по М.Веберу. Более того, именно этим, считает ученый, наука отличается от всех других видов культуры. И заключает, "быть превзойденными в научном отношении - не только наша общая судьба, но и наша общая цель. Мы не можем работать, не питая надежды на то, что другие пойдут дальше нас. В принципе этот прогресс уходит в бесконечность".

С этим взглядом М. Вебера можно согласиться, но только в отношении конкретных естественных, общественных или технических наук. Что же касается философии, то мне кажется, что здесь также как совершенные произведения искусства не устаревают и не могут быть превзойденными более поздними, так и, классические труды философов вне времени и вне конкуренции. Так, "Политика" Аристотеля, "Левиафан" Гоббса, "Философия права" Гегеля остаются вне времени, а "Новый органон" Ф.Бекона нисколько не превосходит "Органон" Аристотеля ибо каждое из этих произведений совершенно, а потому необходимо человечеству различных эпох и поколений.

Поднимает М.Вебер в своем выступлении также и проблемы смысла науки и научного прогресса, проблему ценности науки в жизни всего человечества. Рассмотрев иллюзорные восприятия науки как "пути к истинному бытию", "пути к истинному искусству", "пути к истинной природе", "пути к истинному Богу", М.Вебер, ссылаясь на Толстого, констатирует, что теперь наука как профессия " лишена смысла, потому что не дает никакого ответа на единственно важные для нас вопросы: "Что нам делать?", "Как нам жить?". И добавляет, что "тот факт, что она не дает ответа на данные вопросы, совершенно неоспорим".

Так, размышляет Вебер, естественные науки считают само собой разумеющимся, что конструируемые наукой законы космических явлений стоят того, чтобы их знать. Но "достоин ли существования мир, который описывают естественные науки, имеет ли он какой-нибудь "смысл" и есть ли смысл существовать в таком мире, об этом вопрос не ставится" .

Такая же ситуация и с юриспруденцией, которая, по Веберу устанавливает то, что является значимым и заранее обязательным. А вот "должно ли существовать право и должны ли быть установленными именно эти правила - на такие вопросы юриспруденция не отвечает". Подобным образом рассматриваются медицина, исторические науки о культуре, искусствоведение.

Особый интерес у меня вызвали размышления М. Вебера о политике, которой, по мнению ученого , не место в аудитории. Ею не должны заниматься в аудиториях ни студенты, ни преподаватели. И если политически настроенных студентов, поднимающих шум и окружающих кафедру, М.Вебер характеризует как "примитивное явление", то использование в лекционной аудитории преподавателем слов не как средства научного анализа, а как средства вербовки политических сторонников, он характеризует как преступление.

Подлинный наставник, говорит Вебер, будет очень остерегаться навязывать с кафедры ту или иную позицию слушателю. Ибо наставник - не пророк и не демагог. "Пророку и демагогу сказано: "Иди на улицу и говори открыто". Это значит: иди туда, где возможна критика. В аудитории преподаватель сидит напротив своих слушателей: они должны молчать, а он - говорить. И я считаю безответственным, - заключает М.Вебер, - …пользоваться своими знаниями и научным опытом не для того, чтобы принести пользу слушателям - в чем состоит задача преподавателя, - а для того, чтобы привить им свои личные политические взгляды".

Еще опаснее, подчеркивает М.Вебер, если всякий академический преподаватель задумает выступать в аудитории в роли вождя. "Ибо те, кто считает себя наиболее способным в этом отношении, часто как раз наименее способны". Профессор, который чувствует себя способным быть руководителем молодых людей, должен это делать вне учебной аудитории. Это могут быть собрания, кружки, выступления в печати, говорит М.Вебер. "Но было бы слишком удобно демонстрировать свое призвание там, где присутствующие - в том числе, возможно, инакомыслящие - вынуждены молчать".

Однако преподавание политических наук никто не отменял, а значит, вопрос о том каким оно должно быть остается. И Вебер дает на него ответ. Он объясняет будущим ученым и преподавателям, что если , например, рассматривается вопрос о "демократии", то следует представить ее различные формы, проанализировать их функционирование, а также раскрыть те последствия, которые возникают в результате их функционирования. Затем противопоставить им другие, недемократические формы политической жизни и "по возможности стремиться к тому, чтобы слушатель нашел такой пункт, исходя из которого, он мог бы занять позицию в соответствии со своими высшими идеалами".

И завершает свое выступление М.Вебер простой, но ёмкой мыслью: "В стенах аудитории не имеет значения никакая добродетель, кроме одной: простой интеллектуальной честности".

Думаю, что это прекрасное руководство для начинающих ученых и преподавателей, которое не утратило ни своей свежести, ни актуальности спустя почти столетие.